– Лена, говори тише, пожалуйста. Там будет масса других студентов, кроме него. Думаю, мне больше стоит бояться их вопросов, а не вопросов Слободы.
– А твой доклад напечатают в какой-нибудь брошюре? – спросила Юля.
– Наверное, это зависит от того, как я выступлю. Но давайте поговорим о чем-нибудь другом. Я и без того нервничаю.
– Не нервничай, – сказала Лена, – ты же зубрилка. Все будет хорошо.
К нам подошел Егор Кулагин. Помятый, будто только отодрал голову от подушки. Короткий светлый волос взъерошен, весь его узкий лоб и брови собраны на переносице. На длинном тонком носу то и дело вздуваются ноздри, которые и без того широкие. Признаки похмелья на лицо. Лена не упустила возможности прокомментировать его вид, и ее замечания обозлили Егора – он поджал губы и взглядом своих маленьких туманно-серых глаз дал понять, что предпочел бы забыть о вчерашнем.
В клубе они встретились случайно. Он пришел с девушкой, танцевал, пил водку, угощал вином свою спутницу, а потом на горизонте возникла Лена и по-свойски взяла его в оборот, оттеснив его подружку на задний план. Конечно, девушке это не понравилось, и она поругалась с Егором. Но он как будто бы не расстроился, когда она ушла, оставив его коротать ночь с Леной. Вот они и отрывались в клубе по полной. До самого рассвета.
Интерес Лены к Кулагину возник лишь на четвертом курсе. Когда отец Егора, обычный инженер из телефонной компании, занялся бизнесом в сфере услуг связи. А может и не совсем обычный, если ввязался в дело, которое только набирало оборот. Как пояснил Егор, это направление весьма перспективное и в нем все наше будущее. Он мусолил эту тему каждый день, придавая значимости бизнесу отца и изображая из себя крутого чувака с мобильным телефоном. Он мог позвонить, куда угодно, и оперативно решить любой вопрос, не утруждая себя поисками телефонной будки или стационарного телефона, и мы признавали удобство беспроводной связи, но стоимость таких услуг казалась нам дороговатой. И кто-то из ребят предположил, что из-за этого мобильные телефоны не приживутся, либо приживутся только у обеспеченных слоев населения, а обычным людям сотовая связь останется недоступна. На это у Егора был пример с появлением телевизоров, которые пройдя непродолжительную эволюцию развития, оказались в домах у каждой советской семьи. И за «сотовыми» не заржавеет. И тогда те, кто стоит у руля зарождения новой сети, окажутся очень богатыми и влиятельными людьми.
Лена прониклась его речами и смекнула, что к чему. И как будто бы впервые увидела Егора, глаз ее загорелся. Хотя на самом деле мы общались с ним с первого курса – он постоянно толкался возле нас. Мы знали, что с девяти лет его растит один отец, а мать умерла от рака, что последние пять лет он ходит в спортзал при боксерском клубе, а по утрам бегает на школьной площадке, что история была его любимым предметом в школе, и он хотел поступать на юридический, но провалил экзамены и смог набрать необходимые баллы только для поступления на исторический. А еще он известен нам как непроходимый альфонс, и когда он не с нами, то с какой-нибудь девицей. Его накаченное тело и мощные бицепсы буграми выделяются сквозь футболку, и этим он обеспечивает себе успех у многих девушек.
Только меня они не впечатляют. И когда я замечаю, как Егор начинает играть своими мускулами под облегающей одеждой, пытаясь сразить своими прелестями, я только усмехаюсь в ответ. На мой взгляд, мужчина, чересчур увлеченный красотой своего тела, как, впрочем, и женщина, не любит никого, кроме себя. Эгоист высшей пробы. Уж лучше бы поработал над развитием своих мозгов, а не тела. Куда выгоднее вложение.
Но Лена вдруг оценила его целиком – и тело, и машину, которую папа купил ему после третьего курса, и парфюм, но в первую очередь деньги, которыми он стал сыпать направо и налево, приглашая нас в кофейню или в кино. Она всегда соглашалась и беззастенчиво пользовалась всеми преимуществами такой дружбы. Но Егор никак не выделял ее среди других девчонок и игнорировал любые знаки внимания с ее стороны. Она ему не нравилась.
А нравилась я. Как и другие красивые и привлекательные девушки. Он то загорался моим соблазнением, крутясь рядом целыми днями, провожая до дома, и непрозрачно намекая, что хотел бы быть моим парнем, то вдруг утихал и переключался на другой объект своего вожделения, но через какое-то время его снова накрывало страстью ко мне, и он терся возле меня, посылая пламенные взгляды.
Как я на это реагировала? Я обращала все в шутку. А как иначе? Всерьез ухаживания Егора я не воспринимала, и его слова, что он готов остепениться и встречаться только со мной, не убеждали меня в серьезности его намерений. Я держала его на расстоянии, и максимально, что позволяла себе с ним – легкий флирт. И когда Егор поцеловал меня в подъезде перед моей дверью с надеждой, что я приглашу его на чай, я не сильно, но настойчиво его оттолкнула и грозно сказала, чтобы он больше этого не делал, у меня есть Марк, и я не променяю его ни на кого другого.
Да, я прикрывалась Марком. Всегда так делала, когда хотела избавиться от навязчивых поклонников. «Девушка, вашей маме зять не нужен?», или «Девушка, можно с вами познакомиться?», или «Девушка, можно вас пригласить в кафе?» и так далее и тому подобное. И на все был один ответ: «У меня есть парень».
Егор знал Марка, они познакомились на моем дне рождения, и ему не нужно было объяснять, кто это такой. Но он не думал, что у нас с ним все серьезно, на его памяти Савельев был моим другом детства и никакой романтики за нами он не замечал. Я приложила все усилия, чтобы убедить Кулагина в обратном, и кажется, он мне поверил. И Марк мне в этом подыграл, когда мы в следующий раз все вместе встретились. Это немного охладило пыл Егора, он стал сдержаннее и больше не предпринимал попыток меня поцеловать. И до дома не провожал. Но в университете время от времени вился возле меня, словно проверяя, не изменились ли мои предпочтения.
Лена все видела и понимала. И злилась. Не понятно, на кого – на меня, на себя или на Кулагина. Но в чем я виновата? Егор меня не интересовал, и она это прекрасно знала. А на него злиться – смысла никакого. Он ей ничего не обещал и надежд не подавал. Выходит, злилась на себя? Из-за того, что не может найти к нему подход? А надо ли? У Кулагина определенные критерии на женские формы, уж я-то про них наслышана, и Лена не вписывалась в эти параметры. Зачем ей нужен такой примитивный тип? Ах, да, из-за денег. Как можно быть такой меркантильной? А как же гордость? Но, видимо, Лена о ней ничего не слышала.
За последний год она часто на меня дулась и могла неделями не заговаривать со мной. Когда Кулагин находился поблизости. Но со сменой его предпочтений, ее дружелюбие возвращалось, и мы общались, словно перерыва и не было.
Юлю эта ситуация сильно забавляла, и она шутливо делала ставки на то, сколько продлится «молчанка» Лены в очередной раз. Последний период оказался самым коротким, но лишь благодаря стечению обстоятельств, которые свели Егора с Леной в ночном клубе. Тимирязева «оторвалась» со своим «принцем» и спешила поделиться всеми подробностями с нами…
Время было безжалостно ко мне, и полтора часа пролетели как один миг. Я сильно нервничала, и беспокойство усилилось, когда я увидела, сколько студентов будут принимать участие в конференции. Семнадцать человек. Среди них и гуманитарии, и представители точных и естественных наук. У каждого интеллект читался в глазах, и я вдруг почувствовала себя глупой и несмышленой девчонкой, заблудившейся в коридорах, и не понимающей, как сюда попала и с какой целью. Это ощущение возросло, когда стала слушать выступления этих студентов в актовом зале.
Я вышла читать свой доклад седьмой по счету. Так выпал жребий, и я надеялась, это число станет для меня счастливым. Трибуна стояла на сцене и с высоты актовый зал выглядел намного внушительнее. Пришли не только студенты и преподаватели, но и сторонние слушатели, которые решили поддержать своих друзей. Глаза присутствующих обращены на меня, и это никак не способствовало моему успокоению – руки тряслись, и в горле все пересохло. Стакан воды бы не помешал, но об этом никто не позаботился. Надо было подумать самой.
Прежде чем представиться и зачитать название своего доклада, я посмотрела на Шандора. Точно ища в нем поддержку. Он сидел в первом ряду, и я хорошо видела его глаза. Мы пришли в актовый зал раздельно, он не заговаривал со мной, и я не знала, как обратиться к нему первой. И в этом затишье я наиболее остро чувствовала свою вину. Как будто бы я воспользовалась его помощью в личных целях и снова отвернулась от него, побоявшись открыто поздороваться, когда мы встретились сегодня утром. Словно устыдившись его.
Неожиданно Шандор моргнул глазами, улыбнулся, прошептал одними губами: «Удачи» – и на душе сразу отлегло. Он не обижен на меня. И я дала себе установку обязательно подойти к нему после конференции и еще раз поблагодарить за помощь и эту негласную поддержку.
Я начала прочтение своего доклада тихо, с волнением в голосе, часто подсматривала в свои записи, боясь сбиться и потерять нить повествования, но постепенно взяла себя в руки и уже на третьей минуте вещала с чувством, с толком, с расстановкой. Я не смотрела на Шандора, чтобы не сбиться с настроя, увидев в его глазах оценку своего прочтения, но чувствовала, что он испепеляет меня своим взглядом. Я смотрела прямо перед собой, периодами посматривала на Дмитрия Сергеевича, который, конечно, тоже присутствовал в этом зале и сидел во втором ряду. Он и еще пару студентов задали мне несколько вопросов, я ответила, и только тогда взглянула на Шандора. Едва заметно он улыбнулся и поднял большой палец вверх. «Молодец!» – прочитала я по его губам. Он не стал задавать мне вопросы, и, если честно, это меня порадовало.
Закончив со своим докладом, я окончательно расслабилась и позволила себе следить за выступлениями остальных студентов без оценки степени их подготовленности, а просто наслаждаясь проделанной ими работой и восхищаясь их стремлением выразить свои мысли и мнение на широкую публику. С особым интересом я, конечно, отнеслась к докладу Шандора. Он был на высоте и по моей субъективной оценке на голову превосходил всех остальных. Я не слышала в его голосе волнения, он говорил уверенно и без заминок. Точно также ответил на вопросы, которые прозвучали от преподавателей, и был отпущен на свое место под бурные аплодисменты. Он вел себя как завсегдатай мероприятия и нисколько не смущался проявлению с нашей стороны таких благодарностей.
По окончании всех выступлений за кафедрой выступили преподаватели университета. Они отметили понравившиеся им доклады, похвалили за уникальность и актуальность выбранных тем, сделали свои замечания, подсказали, в каком направлении двигаться, развивая свою тему, изучение которой может быть продолжено в дипломной работе, и по итогу ими было принято решение опубликовать сборник наших докладов. Мы встретили последние слова аплодисментами. Лучшей оценки для наших стараний и не придумаешь.
Шандор задержался в актовом зале, вступив в диалог с Дмитрием Сергеевичем, и я решила подождать его в коридоре. Зал находился на самом верхнем этаже и за его дверями меня встретил лестничный пролет с высоким потолком и панорамными окнами. Я пристроилась около окна и выглянула на улицу. Дождь прекратился, но небо оставалось хмурым, деревья гнулись под порывами ветра, который – хотелось верить – несет перемену погоды.
Из актового зала вышел худощавый студент (кажется, он учился на пятом курсе), читавший доклад по ядерной физике, и, смахнув рукой мешавшие его глазам волосы, похвалил меня за выступление. Я немного растерялась от его комплимента, даже не сразу поняла, что его слова адресованы мне, но так как рядом больше никого не было, то приняла его похвалу на свой счет.
– Спасибо. Ваше выступление тоже было очень ярким. Желаю дальнейших успехов.
– Буду стараться. Меня зовут Аслан. А вы, насколько я помню, Елизавета?
– Верно. Ко мне можно на «ты».
– Хорошо. Ты кого-то ждешь?
– Своего одногруппника.
Молодой человек поравнялся со мной. Он был выше меня на полголовы, одет, как и многие выступавшие студенты, в черные брюки и белую рубашку, его черные отросшие волосы были небрежно распределены по всей голове, челка лезла в глаза, но внимание к себе привлекал его большой орлиный нос. Он выдавал в нем представителя кавказской национальности, что слышалось и в его легком акценте, и мысленно я пыталась угадать, к какому народу он принадлежит. Грузин? Армянин? Или кто-то из южных республик России?
– Это высокий темноволосый парень с хвостом? – спросил он.
– Да.
– Вижу его не в первый раз на конференциях.
– Он частый их участник.
– Ты встречаешься с ним?
Я снова растерялась. Вопрос прозвучал так поспешно за моим ответом, что выбил меня из колеи.
– Что ты имеешь в виду?
– Он твой парень?
– Нет, – сказала я. – Мы просто вместе учимся.
– Тогда могу я пригласить тебя в кафе? Отметим успешное окончание конференции.
Я вновь смутилась. В коридоре появился Шандор, а вместе с ним и Дмитрий Сергеевич. В руках Шандора его постоянный спутник – портфель, а у Короля – папка, в которой, как я подозревала, наши доклады. Мог ли Слобода с Дмитрием Сергеевичем услышать слова моего нового знакомого? Не громко ли он их произнес? В помещении других людей не было, и голоса звучали особенно звучно. Только бы они не подумали обо мне, как о какой-то ветренице, заводящей знакомства на лестничной клетке.
– Извини, но не можешь. У меня есть парень.
– Жаль… И завидую твоему парню.
Шандор стал спускаться с Королем по лестнице, они о чем-то продолжали разговаривать, Слобода поглядывал на моего собеседника, но что скрывалось за этим взглядом – разобрать не могла.
Мой новый знакомый, заметив, что я переключила свое внимание на спускавшихся по лестнице, поспешил откланяться, и я, бросив последний взгляд на него, вздохнула с облегчением. Он определенно мешал моим дальнейшим планам.
– Костолевская, – сказал Дмитрий Сергеевич, – примите мои поздравления в связи с дебютом на конференции. Я не сомневался в правильности принятого мною решения относительно вас.
Я бросила беглый взгляд на Шандора и улыбнулась.
– Спасибо, Дмитрий Сергеевич. Услышать комплимент из ваших уст вдвойне приятно.
Они поравнялись со мной на лестничном пролете. Дмитрий Сергеевич был среднего роста, но весьма статен и подтянут. Его осанке мог бы позавидовать любой танцор. Ему было лет пятьдесят, в уголках его небольших карих глаз виднелись морщинки, которые пробрались и на его лоб, темные виски уже тронула седина, но в целом он выглядел довольно молодо и привлекательно. Король всегда носил белые рубашки, галстук и классический черный (в данном случае на нем был именно этой расцветки) или темно-синий костюм, его туфли были начищены до блеска, и в этом мы усматривали полное соответствие его звучной фамилии. Она обязывала его соответствовать «статусу», и в этом он был непогрешим.
– Хотите поучаствовать еще раз? В мае будет конференция, посвященная Великой Отечественной войне. Мы с Юрой только что ее обсуждали.
– О, это так неожиданно, – растерялась я. – У меня есть время подумать?
– Да, еще неделя.
– Хорошо, спасибо за предложение.
– Вы знаете, где кафедра и как меня найти.
– Поняла. Буду иметь в виду.
– Вы извините, оставлю вас, – сказал Король.
И Дмитрий Сергеевич, пожав руку Слободе, довольно лихо сбежал по лестнице на третий этаж и скрылся за поворотом налево. Мы продолжали стоять в пролете.
– Ты кого-то ждешь? – спросил Шандор.
– Тебя.
– Тогда мы можем спуститься вниз…
– Конечно.
И мы неспешно пошли по лестнице до первого этажа.
– Ты разговаривала с Асланом…– сказал Шандор. – Ты его знаешь?
– Нет, я впервые его встретила сегодня. Он просто поделился со мной впечатлениями от конференции. Вы знакомы с ним?
– Поверхностно. Уже встречались раньше на подобном мероприятии.
– Ясно.
– А как твои впечатления?
– Я сильно переволновалась. Думаю, это было заметно.
– Немного, – согласился Шандор, – начала неубедительно, но потом справилась с эмоциями и закончила достойно. Должен признаться, для новичка ты выступила весьма недурно.
– Шандор, перестань, мне неловко выслушивать комплименты по этому поводу. Это не моя заслуга. Без тебя я бы не осилила доклад.
– Почему ты недооцениваешь себя?
– Потому что ты как никто знаешь, чего стоила моя работа до твоего участия в ней. Если честно, я сегодня чувствовала себя не в своей тарелке среди всех этих талантливых студентов.
– Это с непривычки. Поверь мне, твое выступление было достойным и весьма регламентированным. Ты раскрыла свою тему и не вышла за рамки отведенного времени. В этом не моя заслуга. А твоя. Я только пояснил, как писать, а остальное ты сделала сама. Ведь если бы то же самое тебе рассказал Дмитрий Сергеевич на своей консультации, разве бы ты считала, что твой доклад написал он?
Я улыбнулась.
– Хорошо, ты меня убедил. Я была неплоха.
– И очередное предложение Короля, лишнее тому подтверждение. Ты подумаешь над ним?
Перед моим взором возникла гора книг, журналов и газет, которые я пролистываю в поисках нужной информации по заданной теме. Великая Отечественная война… О чем я могу рассказать? О каком-то подвиге? О какой-то битве? Что нового я привнесу в общеизвестные факты? Чем смогу удивить? Этого я не знала. Но зато ясно видела очередные сложности с формированием текста доклада, определением концепции и подведением итогов по продленной работе. Снова упускаю какие-то важные детали, и предложения кажутся сумбурными и не связанными между собой. Хочу ли я повторить свои мучения? Ответ очевиден.
– Больше, чем уверена, что откажусь, – сказала я.
Мы спустились до второго этажа, и здесь Шандор остановился. Мне пришлось последовать его примеру.
– Почему, Лизавета?
– Пожалуйста, не называй меня этим именем. Оно звучит странно и… старомодно.
Шандор насмешливо улыбнулся:
– А мне кажется, Лизавета звучит гораздо… нежнее, чем просто Лиза.
Я растерялась от его слов. Нежнее? Чей слух он услаждает таким произношением? Мой… или свой? Но нет, заподозрить его в романтическом отношении ко мне, это чересчур. Уж я-то знаю взгляды увлеченных мною парней. У Шандора таких я не замечала. Но бог с ним! Пусть зовет, как ему хочется. Возможно, так оно звучит на цыганский лад, и такое произношение ему ближе.
– Извини, – сказала я, – мы отвлеклись, о чем мы говорили?
– Я спросил, почему ты склонна отказаться от выступления на следующей конференции?
– У меня еще пару работ не написано. Нужно заняться ими. Но и это не главная причина… Шандор, я не уверена, что справлюсь с новым докладом. Это очень ответственный и кропотливый труд, в чем я убедилась на первом опыте, боюсь, что снова попаду в тупик и не смогу верно сформулировать свои мысли. Я говорила, у меня с этим сложности.
– Я могу помочь.
Мне было приятно слышать такие слова, ради них можно было бы даже рискнуть. И снова окунуться в общение с ним, узнать тайны, которые он скрыл вчера. Но как бы ни было велико мое желание использовать учебу в личных целях, я не считала, что это честно.
– Зачем тебе это? – спросила я.
– Я всегда за развитие и стремление добиться большего. Если для твоих достижений требуется моя помощь, я готов ее оказать. Постепенно ты научишься находить главное и размышлять самостоятельно. И дипломный проект станет для тебя посильной задачей.
– Шандор, на мой взгляд… и думаю, ты с ним согласишься, написание доклада для конференции – это все-таки индивидуальная работа, с консультацией научного руководителя, но преимущественно самостоятельная. И пользуясь твоей помощью, я будто бы прибегаю к обману.
Я снова стала спускаться по лестнице, и Шандор пошел следом.
– Конечно, – продолжила я, – было интересно попробовать себя в чем-то новом, но мне кажется, я все-таки не готова к такому уровню.
– У тебя кто-нибудь принимал участие в Великой Отечественной войне?
– Можно сказать, что нет. Мои деды по обеим родительским линиям были малы, чтобы идти на фронт, на войну мобилизовали только одного прадеда, по отцу, но до фронта он не добрался, потому что его поезд подбили немцы. А второй прадед, по маминой линии, погиб еще в 1940 году.
– А в оккупации кто-то был?
