– Чего именно желаете? Есть костюм тренировочный, футболки, бейсболки, из обуви – кроссовки и ботинки.
Вторым основным бизнесом обиженных было барыжничесво запрещенкой: вольнячкой, которую они просто-напросто тырили из баулов вновь прибывших, либо со склада на вахте, либо при транспортировке на общий склад за пределами колонии, а также ножами и заточками, которые сами изготавливали в своей бендеге. Ходовым товаром были, само собой, телефоны, зарядки и сим-карты. Запрещенные товары у обиженных брать мужикам разрешалось, поэтому этот вид коммерции тоже процветал.
– Туфли ему нужны. Летние, хорошие, черные, а то в этих положняковых ботинках, кроме мозолей и грибка, ничего не заработаешь.
– Попробую достать, – ответил озадаченный Федя. – Размер сорок три или сорок четыре? – переспросил он у Гриши.
– Лучше сорок четвертый, – ответил ничему не удивляющийся в присутствии Коли Тополев.
– На днях постараюсь в отряд принести. Если понравится, оставите себе.
– Сколько стоить будет? – спросил Григорий.
– Две тысячи рублей, – ответил за Уголька Николай. – Обиженным нельзя цену назначать! – строго продолжил он.
– Назначать нам нельзя, а отказать мы можем, – с улыбкой подчеркнул Федя.
– Что? Двушки за боты мало? – с ехидцей спросил Космос.
– Нет-нет, вполне достаточно! – поторопился с ответом Федор, дабы не рассердить строгого собеседника. – Ты расценки по лагерю хорошо знаешь.
– Ну, тогда ждем послезавтра. Пока! – сказал Космос. И они пошли в сторону котельной, где их уже дожидался Баженов.
Двухэтажное здание с высокой металлической трубой находилось в самом дальнем углу промки и плохо просматривалось с вышек всевидящего ока колонии. Вокруг котельной, которая работала на газе и согревала воду для всего лагеря, было особенно зелено: много берез – и молоденьких, и видавших виды, – дубы и ясени, помнящие это место девственным, до основания исправительного учреждения. В высокой траве можно было спокойно лечь и потеряться на несколько часов. Это место не случайно называли дачей – здесь нередко устраивали пикники и попойки. За забором из старого шифера и кровельного железа под старой березой стоял стол и две деревянных лавки, а поблизости мангал на десять шампуров и коптильня, которые были сделаны на заказ в металлическом цеху.
Дима Баженов работал завхозом этой котельной и благодаря Космосу был практически неприкасаемым зэком в лагере. Он и выглядел каким-то таинственным и неразговорчивым. Ходили слухи, что он бывший гэрэушник. Сидел Дима по статье о нанесении тяжких телесных повреждений, но, как и за что его осудили, никто толком не знал. А сам он не рассказывал.
Космос по секрету поведал, что Дмитрий набил морду своему непосредственному начальнику – генеральскому сыночку – за непристойное поведение, а папаша закусился и решил строго наказать сыновнего обидчика. Уволил Баженова в запас задним числом, подключил знакомых ментов, чтобы те разобрались с драчуном по полной программе. Более того, Дмитрий был полосником[8 - Обладатель полосы на личном деле и бейджике.] за склонность к побегу, которую ему повесили после того, как он при неизвестных обстоятельствах покинул зал судебных заседаний прямо из клетки после оглашения приговора. Через три дня опера нашли его дома пьяным и отвезли в СИЗО. Этот поступок признали побегом, и ему добавили еще четыре года к назначенной ранее трешке.
Дима ждал гостей у костра и насаживал заранее замаринованную свинину на роскошные длинные шампуры. На столе лежали огурцы, помидоры, лук и прочая зелень. Три пластиковых стакана ждали наполнения живительной влагой, а ведро с ледяной водой в тени березы – сосудов для охлаждения. Увидев Космоса, Дима двинулся ему навстречу и обнял как старого товарища.
– Сейчас еще пиццу принесут из пекарни! – сообщил Коля, ставя бутылки с самогонкой в ведро.
– Шашлык будет готов через десять минут, – отрапортовал Баженов.
– Познакомься, Дим! Это Гриша Тополев. Он тоже в твоем отряде, – представил ребят друг другу Космос, и они пожали руки. – Хочу его к себе в санчасть забрать, пока Соболев не развел на бабло и не кинул.
– Соглашайся, Григорий! – очень важно и со знанием дела посоветовал Дима. – С Николаем точно не пропадешь!
– Да я особо и не возражаю, – слегка оторопев от такого предложения, ответил Гриша.
– Вот и договорились! – моментально отреагировав на слова Тополева, почти выкрикнул Коля. – Завтра с утра заберу тебя к себе. На вахте все порешаю сам, можешь не волноваться, – закончил он, закрывая этот вопрос. – Ну, а теперь гуляем! Да, Дима, хочу отметить, что данный банкет полностью оплачен Гришей и является так называемой пропиской в нашем коллективе.
– Спасибо, Григорий, за угощения! – пафосно-вежливо поблагодарил Баженов и разлил по стаканам выпивку. – За знакомство!
К вечерней проверке в пять часов эта троица уже была достаточно пьяна, чтобы беспроблемно пересекать контроль на вахте. Поэтому Космос выловил дежурного, обходящего цеха на промке, перед всеобщим построением, и попросил записать их веселую компанию как прошедших проверку в котельной. Около шести часов вечера, когда все проверяющие окончательно покинули промышленную зону, Дима предложил переместиться на поле с высокой травой рядом с их помещением, где у него были заготовлены три лежанки. Расположившись поудобнее, Гриша решил позагорать под ласковым августовским солнцем и заснул. Вскоре легкий храп и сопение уже раздавались с трех сторон.
Баженов проснулся первым и посмотрел на часы. Было почти восемь, и он разбудил остальных словами «Пацаны! Пора вставать и возвращаться в лагерь, а то нас скоро кинутся искать». С проходом через вахту проблем не было, хотя невооруженным глазом было заметно, что Коля и Гриша явно нетрезвы, да и перегар не успел выветриться. Космос проводил Тополева до отряда и посоветовал сегодня больше никуда не ходить, чтобы по глупости не попасться сотрудникам администрации.
Утром, сразу после проверки, Косенко появился в отряде, зашел к Соболеву в каптерку и демонстративно объявил ему, что с сегодняшнего дня Тополев работает в медсанчасти и все проверки будет проходить по месту работы. Евгений спорить и возражать не стал, но немного расстроился от такого поворота событий: мысли о грядущем ремонте крыши его не покидали.
Когда Гриша с Космосом зашли в здание медсанчасти, Коля подозвал дежурного офицера и почти скомандовал ему:
– Открывай! Этот со мной.
Они проникли внутрь, и Гриша снова оказался в прохладном темном коридоре с большими дверями по обе стороны, за которыми находились врачебные кабинеты и перевязочные. Дошли по прямой до конца и уперлись еще в одну дверь. Коля тихо постучал, и проход немедленно открылся. Там было такое же помещение с коридором и дверями по левой и правой стенам, но размером поменьше. Стоящий на фишке[9 - Место дежурного наблюдателя за действиями сотрудников ФСИН.] подчиненный Космоса тут же закрыл за ними проход на ключ.
– Познакомься, Гриша, это Сережа Подкапотник – мой сотрудник. Только руки ему не протягивай – он обиженный.
Сережа был молодым, не старше двадцати пяти, высоким и худым парнем с почти наголо бритым черепом и лицом, испещренным оспинками. Его добрая и открытая улыбка контрастировала с большими испуганными глазами, которые он старательно пытался прятать при начальнике, дабы не спровоцировать его гнев и последующее избиение палкой от швабры.
– Почему Подкапотник? – поинтересовался у Коли Тополев.
– О-о-о! Это он тебе расскажет в подробностях, – с безразличием ответил Николай и направился вглубь своих владений. – Смотри! – обратился он к Грише. – Здесь у нас две палаты по правой стороне: одна побольше, другая поменьше. Можешь выбрать себе койку для отдыха.
Дальше была душевая комната с напольным электрическим бойлером, сушкой для одежды, стиральной машинкой и небольшим складом с матрасами и подушками в самом дальнем углу. Это сантехническое помещение выглядело лучше, чем любые другие, которые за последние девять месяцев своих тюремных скитаний мог видеть Гриша: настоящая современная душевая кабина с новенькой лейкой, хорошим напором воды и без перепадов давления и скачков температур. В такой хотелось мыться часами, потому что, задвигая за собой дверцу, ты как будто оказывался на свободе, ибо такие удобства могут быть только там.
Рядом с душевой в торце здания располагался туалет – довольно просторная комната с унитазом, раковиной-тюльпаном и большим зеркалом. Вся сантехника блестела чистотой и пахла свежестью. Было видно, что обиженный Сережа работает как надо. Мягкая туалетная бумага на красивом кронштейне и дезодорант на полочке над унитазом придавали дополнительный комфорт и уют. В правом крайнем углу был проход на кормокухню, а далее – выход во внутренний двор.
Николай подошел к высокому холодильнику и, открыв его, стал изучать содержимое.
– Предлагаю сегодня на обед пожарить картошку на сале с луком и сосисками. А также сделаем овощной салат со сметаной. Возражений нет?
– Просто супер! – не веря своему счастью, с воодушевлением согласился Гриша.
– Я тогда схожу в столовку за картошкой с луком, а заодно посмотрю, что у них там еще появилось интересного. А вы тут пока пообщайтесь.
Николай взял большой полиэтиленовый пакет, сложив его, убрал в карман брюк и быстрым шагом дошел до двери, где его ждал Сережа.
– Можешь на фишке пока не сидеть, – скомандовал Космос подчиненному. – Запретов на руках нет, поэтому отдай мне ключи, а сами идите во внутренний двор и там загорайте. Я вернусь и сам открою. Будут стучать в дверь – не открывайте: вас тут нет никого. А если мусора войдут, то скажете, что не слышали с улицы стука. Понятно?
Сережа затряс головой и позвал Гришу за собой. На траве под березой стоял шезлонг, на который Тополев с удовольствием улегся, подставив лицо солнцу. Обиженный присел на корточки в тенечке.
– Так почему Подкапотник? – снова поинтересовался Гриша, обращаясь к Сергею.
– Под капот люблю лазить! – грустно улыбнувшись, ответил тот. – Ну, а если серьезно, то лизать женские письки.
– Куннилингус уважаешь? – поинтересовался Григорий.
– Чего? – переспросил Сережа.
– Куннилингус. Знаешь такое слово?
– Нет, не слышал. Звучит красиво!
– «Подкапотник» – тоже ничего… – подмигнув Сергею, продолжил опрос Гриша. – А в обиженку-то ты как попал?
– Развели в камере на разговор о личном и нахлобучили, – как-то очень грустно ответил Сережа.
– Это как? – не отставал Григорий.
– У меня статья 228, часть вторая. До суда был под подпиской, а после приговора привезли в Медведково на централ. Там на карантине попал в одну хату с блатными. Они стали расспрашивать про статью, про делюгу: пытались выяснить, барыга я или наркоша. Я просто на закладке попался. Заказал через интернет гашиш, оплатил на киви, мне на телефон пришла геолокация и фотка контейнера в виде пачки сигарет. Я приехал на место, стал искать, а как поднял пачку, ко мне сразу два опера и подлетели. Оказалось, что барыга с ментами в одной связке работал и поставлял им наркоманов для отчетности. С меня сразу сто тысяч запросили за закрытие дела. Дали маме позвонить. Она собрала деньги и привезла им в ментовку. Меня отпустили под подписку о невыезде. Обещали, что дело возбуждать не будут, но обманули. Потом еще триста просили за условный срок, но мы им не поверили и не дали денег. Так мне трешку и впаяли. А когда в СИЗО привезли, я ж не знал все эти законы тюремные: о чем можно говорить, а о чем нельзя. Вот и попался.
– Так как попался-то? – не утолив любопытство, продолжал настаивать на продолжении рассказа Гриша.
– Сперва про делюгу подробно расспрашивали, – после короткой паузы продолжил Сережа. – Когда поняли, что я не барыга и за это предъявить мне нет возможности, то перешли к хитрым заходам о личном. Это я теперь такой умный и вкуриваю[10 - Понимаю.], что они пытались меня на деньги развести. А тогда, в первый день после ареста, я не то что не понимал, где нахожусь, а вообще был в полном ауте. Так вот, короче, заварили мы чифирь, выпили по кругу по несколько глотков – меня и развезло с голодухи и по неопытности. Видят они, что я поплыл, и начали подкатывать ко мне с вопросцами разными. Один спрашивает: «Вот, мол, ты женатый человек, а своей жене любишь удовольствие доставлять?» Я отвечаю: «Конечно, ведь я ее люблю!» Тогда второй говорит: «А ты ей лижешь мохнатку во время секса?» Я, ничего не подозревая, отвечаю, что, конечно, да, что мы с ней очень изобретательны в сексе. Тогда первый еще раз переспрашивает меня: «Прям языком клитор ей вылизываешь?» Я в ответ: «Конечно, да! Это же так приятно и ей, и мне». После этих слов меня объявили петухом, избили сильно руками и ногами и загнали под шконку. С тех пор я в обиженке. Это теперь я знаю, что на такие вопросы о личном можно не отвечать, а если будут настаивать на ответе, посылать куда подальше или врать, что никогда и ни с кем. Хотя у нас в шерстяной хате в СИЗО был случай, когда в обиженку загнали парнишку, на которого его девушка настучала, что он ей лизал. Правда, потом вор отменил это решение, аргументировав, что пилотке[11 - Человек женского рода.] веры нет и ее слово против слова мужчины не канает, но было уже поздно. Он уже был в камере с обиженными и зашкварился по полной; несмотря на решение вора, оставили его обиженным.
– Слушай, Сереж, а вот к нам на днях в отряд распределили с карантина молоденького парнишку Диму. Он подвопросник[12 - Заключенный, судьба которого еще не решена (пока не мужик и не обиженный).]. Знаешь о нем что-нибудь?
– Конечно, знаю. Мы, обиженные, друг о друге все знаем. О его приезде заранее сообщили. У него статья веселая – распространение детской порнографии, но он не распространял, а в интернете сам смотрел. Потом знакомому отправил ссылку на сайт, а знакомый с ментами сотрудничал и сдал его. Ему пятерку и впаяли. В СИЗО его вопросом положенец занимался и без решения вора не стал брать на себя ответственность – объявлять его петухом. Поэтому его статус остается под вопросом до тех пор, пока кто-нибудь из воров не решит, куда его девать: в рай или в ад.
– И долго он так будет под вопросом? Есть какие-то временны?е рамки по решению таких задач?
– Нет, конечно! Он так может до конца срока ходить, если сам инициативу проявлять не станет.
– А зачем ему эту тему вообще педалировать? Он же не в обиженке. А так, глядишь, решение будет не в его пользу!
– Не скажи, – задумчиво произнес Сережа. – Статус подвопросника – он самый тяжелый на зоне. Человек находится между небом и землей. Ему и к мужикам нельзя, чтобы их не скомпрометировать, если вдруг его обзовут петухом, и с обиженными не стоит вошкаться, чтобы не зашквариться. Поэтому ему на кормокухню ход закрыт и к нам за столик в туалете – тоже. Он есть может только у себя на кровати. И шконка у него не в петушином углу и не на мужицкой половине, а посередине. Мыться его ни в баню, ни в душевую мужицкую не пустят, а к нам в бендегу на промке он сам не пойдет. Вот и моется на улице в дальнем углу из бутылки пятилитровой, там же и зубы чистит.
– А что, Феруз, положенец наш, не может его вопрос решить?
– Феруз к нему в карантин ходил лично сам на разговор. Расспрашивал его, зачем он это делал – видео с малолетками смотрел. Дима ничего умного не нашел, чем ответить «Дрочил на них». Феруз ему чеполахов[13 - Болезненных подзатыльников.] навешал вдоволь и сказал, чтобы на сестру свою в следующий раз дрочил. Запросил с него пятьсот тысяч на общее за положительное решение его вопроса. Космос к нему тоже на днях подходил и за триста тысяч обещал его вопрос решить. Но Дима, как я понимаю, не из богатой семьи, поэтому взял паузу для ответа. Он брал мобилу у Феди Уголька и звонил родителям, рассказывал об этих предложениях, но они, как видно, отказали.
– Как думаешь, долго он еще в этом статусе проходит?
– Думаю, до зимы дотянет, а как на улице мыться станет уже невозможно, да и усталость накопится от этого подвешенного состояния, то к нам и переметнется. Это быстро делается.
– А расскажи еще, пожалуйста, про обиженных из нашего отряда, – заинтересовавшись темой, попросил Григорий.
– А кто конкретно тебя интересует? – поддерживая интерес собеседника, переспросил Сережа.
– Про себя ты мне все рассказал, про Уголька мне Космос многое поведал. Кто там у нас еще остался?
– Пузин, Никита и Стас. С кого начать?
– Давай с Пузина. Он случайно не родственник нашего замполита?
– Нет, не родственник, но сравнение веселое. Пузик, как мы его называем, – абсолютно безобидное существо. У него то ли три, то ли четыре класса образования. Он местный, из какой-то дальней деревеньки. Его родители алкаши. Когда он немного подрос, перестали пускать его в школу и отправили на заработки в Тамбов, где он попрошайничал и воровал по мелочи. Когда ему исполнилось четырнадцать, «хозяева» заставили его предоставлять сексуальные услуги. Как он сам нам рассказывал, поначалу было очень больно, а потом даже понравилось. Он любитель пососать – миньетчик то бишь. Два года назад его поймали за воровство мелкое, а потом, чутка помяв, выбили из него признания по всем висякам в Тамбовском отделе полиции. Так он и загремел к нам с пятеркой срока. Естественно, сразу был объявлен петухом. Частенько ходит на черную сторону и за еду и курево сосет у тамошних мужиков, а блатные его и в жопу чпокают нередко.
– Никогда не мог понять разницы между тем, кого имеют в жопу, и тем, кто это делает. По идее оба пидоры, только почему-то один обиженный, а второй блатной. Хотя по правильному оба должны в петушином углу жить, – возмущенно заключил Гриша и внимательно посмотрел на Сергея в поисках понимания.
Но Сергей молчал, не рискуя влезать в полемику по столь щекотливому и опасному для него вопросу.
– Еще у нас есть Никита, – продолжил, сидя на кортах, Сережа. – Он тоже давалка и сосун, но делает это с большой неохотой и за деньги или услуги. В основном его пользует Дэнчик – наш соотрядник, завхоз школы и ПТУ.
– Денис? – с удивлением переспросил Григорий, вспоминая образ молодого, высокого и очень крепкого парня из их отряда.
– Да! Именно он. Тут как раз ситуация, о которой ты только что говорил. И у Никиты, и у Дэна статьи за изнасилование. Никита снасильничал свою малолетнюю сестру. За это его в СИЗО в первую же ночь опустили всей хатой и загнали под шконку. Теперь ему семь лет топтать зону в обиженке. А Денис избил и изнасиловал молоденького мальчика и тоже получил семерик. Но он бывший боксер, чемпион области и весит под сотку, поэтому с ним никто связываться не стал – ни в изоляторе, ни на зоне. Когда он заехал в лагерь, его, естественно, на красную сторону определили, чтобы на черной число трупов не увеличивать. Так вот они с Никитой как будто нашли друг друга. Дэнчик его сначала бьет, а потом трахает, а Никита сперва рыдает от боли, а потом получает от Дениса дорогой подарок и снова к нему приходит.
– Гадость какая! – с омерзением произнес Гриша. – Ты меня прямо расстроил… Я же теперь ему руки не подам.
– Ты только не говори ему, что это я тебе рассказал, а то он и меня изобьет, – взволнованно попросил Сережа.
– Не переживай! Не расскажу, – успокоил его Тополев. – А тебя он или кто другой трахнуть не пытались?
– Нет! – быстро ответил обиженный. – Без согласия секс с обиженным не разрешается. За это могут спросить и самого в обиженку загнать.
– А как же история с Никитой, когда его всей хатой трахнули, а теперь еще и этот боров из ПТУ насилует, когда захочет?
– Никиту наказали за насилие над малолетней девочкой – это судьба практически всех по этой статье. А после того, как он свою жопу подставил, больше его согласия спрашивать уже не надо. Он стал давалкой, и теперь с ним может быть кто захочет. Вопрос, зависящий только от него, – по любви это или за оплату.
– Ну, а Стас-то как к вам попал? – вспоминая образ высокого молодого парнишки с ярко выраженной мускулатурой, больше похожего на каратиста или спецназовца, чем на обиженного, спросил с любопытством Гриша.
– Стас к нам с малолетки[14 - Из лагеря для малолетних преступников.] уже обиженным перевелся. Его посадили, когда ему еще тринадцати лет было. Про банду подростков из Тамбовской области слышал?
– Нет.
– Их человек десять было. Всем от одиннадцати до четырнадцати лет. Они орудовали в Жердевском районе. Сколотили банду. Заходили в деревенские дома и убивали всех от мала до велика. Затем забирали ценные вещи, продукты, одежду и уходили. Шестьдесят четыре человека убили. Их год поймать не удавалось. Никак не могли поверить, что это дети делают. Целая операция была по их захвату. Они к моменту поимки уже разбогатели оружием – пистолетами и автоматами. Одним из эпизодов было ограбление банка и машины инкассаторов. Четырех застрелили при задержании, двоих ранили – они потом от полученных ран померли в тюремной больничке. Или им помогли помереть… Остальных повязали, в том числе и Стаса. По российским законам несовершеннолетним больше десятки давать нельзя, вот всем оставшимся по червонцу и влепили. Стас пару лет на малолетке продержался, а потом его там спецом зашкварили и объявили обиженным. Так он в ИК-3 и приехал после того, как восемнадцать лет отпраздновал.
– Офигеть! А по нему и не скажешь, что он душегуб, – пребывая в шоковом состоянии, заключил Григорий, у которого перед лицом стояло приятное, симпатичное лицо Стаса с большими прозрачными голубыми глазами и доброй широкой улыбкой. – Если бы я его встретил на свободе, то подумал бы, что он киноактер известный или жигало какой-то богатенький, но никак не массовый убийца.
– Еще есть на черной стороне пять обиженных, но я о них мало что знаю. Мы с ними почти не общаемся. Федя их за людей не держит и к нам в бендегу на промке не пускает.
– Почему?
– Они совсем опущенные. В них уже ничего человеческого не осталось. Спят под шконкой, питаются падалью из мусорных бочков. Не моются месяцами, чтобы на них смотреть было противно, а не то чтоб трахать. В общем, вошкосборники. Тут одного вообще на улицу выгнали жить рядом с бараком, потому что от него уже клещи и вши по помещению начали разбегаться. Смотрящий даже постановил помыть его насильно. Его привязали за руки и за ноги к спортивным брусьям и из пожарного крана холодной водой под напором помыли, а голову наголо обрили заточкой. Остальные обиженные обосрались и стали больше за собой следить.
– Я слышал, что на черной стороне в обиженку в основном попадают фуфлыжники, проигравшие в карты. Это правда?
– Бывают и такие, но в основном – насильники и педофилы. За долги в петушарню загнать нельзя, если только ты жопой не расплатился. В основном должников «на тряпку» бросают – в вечные уборщики помещений – или, в лучшем случае, в шестерки – мальчиками на побегушках при блатных.
Вскоре пришел Коля с целым мешком продуктов и отправил Сережу чистить картошку. Сам снял с себя зоновский клифт[15 - Форменная одежда отбывающего наказание.], надел шорты и лег на соседний шезлонг рядом с Гришей – загорать. Тополев последовал его примеру: тоже, оставшись в одних трусах, лег на живот и подставил спину жаркому солнышку.
– О чем болтали? – спросил Косенко, зная за своим подчиненным любовь к трепу.
– Мне лекцию об обиженных прочитали.
– Интересная тема. Непростая, – очень серьезно начал Николай. – Зона – это как срез общества. Здесь есть своя элита, свои работяги, то бишь пролетариат, свои бойцы – или армия, ну и, конечно же, свои люмпены, бомжи или, проще говоря, сброд. Без каждой из этих составляющих невозможно существование общества. У всех свои задачи, цели, обязанности и права. К примеру, кто, если не обиженные, будет мыть отхожие места? Кто будет залезать с головой в канализационный колодец и прочищать его от говна? Кто будет делать всю грязную работу на зоне, если не они? Или наоборот: кто имеет право решать судьбу человека в тюрьме, как не вор или очень авторитетный человек? Все, как и на воле, только в гипертрофированном виде.
– Слушай, а это правда, что Стас вместе с бандой малолетних убийц больше шестидесяти человек порешил?
– Конечно! У нас в девятом отряде есть такой персонаж по кличке Ушастый. Ты ему еще свои вещи давал стирать в их стиральной машине за пачку сигарет.
– За две пачки, – поправил Космоса Гриша.
– Вот гнида! Есть же расценки! Стирка стоит одну пачку «Явы». А он с тебя, небось, еще и «Парламент» брал?
– Точно!
