Невольник
Сапар Заман
Данный роман повествует о непростой судьбе русской диаспоры Казахстана, после распада СССР. В новом национальном государстве положение не коренных народов меняется до неузнаваемости. Несмотря на громкие деклараций в верхах о дружбе народов и стабильности, в низах процветает бытовой национализм. Став жертвой беззакония, главный герой историй, – Илья, попадает в рабство к фермеру под именем Жакып, где перед ним встают суровые испытания и вызов, – во чтобы не стало добиться свободы.
Невольник
Сапар Заман
Нет более горькой и унизительной зависимости, чем зависимость от воли человеческой, от произвола равных себе.
Николай Александрович Бердяев
Рабство – тягчайшее из всех несчастий.
© Сапар Заман, 2024
ISBN 978-5-0062-9412-7
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Предисловие
Уважаемый читатель! Начав свой путь на литературном поприще, я не избежал шаблонов, присущих многим писателям, и взял себе псевдоним – Заман, что означает в переводе с арабского «эпоха». Присвоение себе такого громкого псевдонима, наверное, связано с тем, что я собираюсь обратиться к злободневным темам того времени и той эпохи, свидетелем которых был я сам, начиная с детского возраста. А это последние тридцать восемь лет, если вести отсчет с моего десятилетия (ведь в младенчестве и раннем детстве многое из происходящего мы еще понимать не можем). Родившись в 1974 году, я принадлежу к поколению, которое прожило первый отрезок своей жизни (детство и юность) в канувшем в Лету Советском Союзе, а остальную часть живут в возникших на его бывшей территории странах. Наверное, многие слышали известное китайское проклятие: «Желаю, чтобы ты жил в эпоху перемен». Ну что ж, наверное, мне, как и многим миллионам родившихся в CCCР и воочию лицезревших его распад, «повезло» испытать все те «радости», что были уготованы нам судьбой. Поэтому если не все, то многие произведения, вышедшие из-под моего пера (то есть из-под клавиш моего компьютера), посвящены и будут посвящаться событиям, что происходили и происходят в моей родной стране – Казахстане – с восьмидесятых годов прошлого века и до наших дней.
Роман под названием «Невольник», который я предлагаю вашему вниманию, основан на многочисленных свидетельствах очевидцев и, конечно же, на событиях, которые мне довелось увидеть собственными глазами. В драматической судьбе главного героя произведения Ильи Переделкина и его близких можно проследить судьбу самой многочисленной в Казахстане русской диаспоры, которой по воле истории и наступивших в связи с этим роковых и судьбоносных перемен пришлось испытать все «прелести» новой эпохи, наступившей после распада некогда могущественной страны под названием Союз Советских Социалистических Республик.
В конце девяностых мне, тогда еще молодому парню, по роду коммерческой деятельности, а в середине нулевых – уже по служебной, часто приходилось ездить по развалившимся бывшим колхозам и совхозам, заезжать в их давно заброшенные далекие отделения в глухой степи, где теперь поселились новоявленные фермеры. И в этих фермерских хозяйствах я часто видел людей, которые гнули свои спины не по собственной воле. Их затравленный взор вызывал во мне чувство жалости к ним. И не надо было быть особенно внимательным, чтобы заметить, что все они не принадлежали к представителям коренного этноса…
Обманутые, похищенные, в редких случаях добровольно согласившиеся на рабское существование под грузом тяжелых обстоятельств, они были новой кастой тружеников, возникшей в эти новые времена, а если говорить прямо, то они были рабами и невольниками своих новоиспеченных хозяев, безжалостно эксплуатировавших их тяжелый труд.
Глава первая.
Собачья жизнь
На узкой и темной лестничной площадке между вторым и третьим этажами пятиэтажного серого дома, какие в народе называют «хрущевками», стояли двое.
– Сколько в этом подъезде? – спросил недовольно один из них – молодой мужской голос.
– С Переделкиным – шесть, – отозвался женский голос.
Подъезд, освещаемый тусклым светом полной мартовской луны, с трудом пробивающимся сквозь грязные окна, едва давал припозднившимся визитерам возможность осторожно передвигаться по лестницам, заставляя запоздалых ходоков то и дело спотыкаться о бетонные ступени. Мужчина при этом каждый раз смачно матерился.
Поднявшись на очередной этаж, поздние гости вплотную подходили к дверям и подолгу всматривались через плотную завесу темноты в номера квартир, почти касаясь их лицами. Если квартира была в списке должников перед коммунальщиками, то они стучались в нее, чтобы напомнить недовольным хозяевам о необходимости исполнения решения суда, вынесенного не в их пользу. Изредка, на их удачу, проезжающие по двору машины на короткие мгновения освещали подъезд отблесками фар и облегчали им задачу, позволяя за эти секунды ухватить цепким взглядом таблички с номерами квартир, прикрепленные на уровне лиц. Но в основном приходилось пересчитывать в уме все квартиры, начиная с первого этажа, чтобы определить нужную. Если квартира оказывалась в списке должников перед коммунальщиками, то они стучались в дверь, чтобы напомнить нерадивым хозяевам о необходимости исполнить решение суда, вынесенное не в их пользу.
Так они поднялись до третьего этажа.
– Ничего не видно, хоть глаз выколи! – всматриваясь в дверь очередной квартиры, почему-то шепотом произнес мужчина, поправив приподнятый воротник своего пальто.
Пошарив в карманах, он вытащил дешевую китайскую зажигалку, затем долго пытался ее зажечь, снова и снова крутя маленькое рифленое колесико в надежде, что в темноте вспыхнет маленький огонек и хоть на мгновение осветит мрак подъезда. Но этого так и не произошло. Чертыхнувшись, мужчина обреченно вздохнул и зачем-то положил обратно в карман бесполезную зажигалку.
– Должна быть эта. Я считала, когда шла! – громким шепотом отозвалась его спутница. – Я постучусь.
Одетая в пальто делового стиля, девушка костяшками пальцев легонько постучала в дверь. От ее слабого прикосновения деревянная дверь, издав тягостный скрип заржавевших петель, слегка приоткрылась внутрь квартиры.
– Ой, дверь не заперта… – проговорила растерянным голосом она, обращаясь к коллеге. – Я боюсь. Что будем делать? – добавила она низким шепотом, испуганно пятясь от двери.
– Что-что… Будем заходить! – раздраженно прошипел в ответ напарник.
Став между отступившей назад в темноту трусливой напарницей и слегка приоткрытой дверью, желая придать себе уверенно-официальный вид, он опустил приподнятый воротник пальто на место, поправил и подтянул слегка расслабленный узел галстука и нерешительным движением левой руки толкнул дверь.
На этот раз скрип был не такой тягостный и не бил по ушам. Дверная створка, коротко вскрикнув, поглотилась мраком квартиры. Не решаясь пройти дальше, молодой человек на мгновение встал как вкопанный на пороге, тревожно всматриваясь в темноту, и громко проговорил, скорее чтобы придать себе храбрости, нежели чтобы услышать ответ:
– Есть кто-нибудь?! Судебные исполнители!
Плотную завесу темноты прихожей и комнаты за ней, которая естественно и незаметно сливалась с чернотой подъезда, через мгновение прорезал случайный свет автомобильных фар, пробежавший по квартире через ее окно. Перед взором служивых, что встали как вкопанные около порога, на пару секунд прорисовался четкий прямоугольный контур внутренней двери, ведущий в так называемый «зал» этой малогабаритной квартиры, подсказав, куда идти, если возникнет желание отыскать ее хозяина. Но смелое желание молодого судебного пристава пройти вглубь квартиры сразу же улетучилось, как только до его слуха из глубины донеслось угрожающее рычание большой собаки, а за ним последовал глухой затяжной мужской кашель. Не желая быть покусанными, незваные гости потянули скрипучую дверь на себя, оставив только узкую щель в проеме.
– Так есть кто-нибудь в квартире?! – крикнул уже нетерпеливо молодой человек с раскосыми глазами, после чего замер, вслушиваясь во вновь наступившую тишину и надеясь на скорый ответ.
Но никакого ответа не последовало, и он с нескрываемым раздражением крикнул через щель в двери, чеканя каждое слово:
– Переделкин Илья Николаевич! Мы с территориального участка судебных исполнителей! – и снова замолчал, вслушиваясь в темноту и ожидая ответа от того, кто кашлял в квартире.
Тягостную тишину, продлившуюся на этот раз не так долго, но во мраке подъезда показавшейся вечностью, прервал прокуренный мужской голос, нехотя отозвавшийся на призыв зачастивших к нему в последнее время непрошеных визитеров:
– Тут я! Заходите! Не бойтесь! Я держу собаку.
– Здесь темно! Вы бы свет включили, что ли, – недовольно и с некоторой опаской отозвался служивый.
– Откуда ему быть, этому свету? Вы же сами пришли долги взыскивать по свету, – донеслось понуро из темноты.
Пристав, приоткрыв дверь, сделал осторожный шаг вперед. Вновь послышалось глухое рычание.
– Тихо! Сидеть! – скомандовал прокуренный, с хрипотцой голос уже увереннее, как только собака стала снова угрожающе рычать в сторону незваных гостей. Та, заскулив, замолчала.
– Я туда не пойду. Мне страшно, – шепотом проговорила девушка, нервно сжав кулачки под подбородком.
– Ладно, тогда стой здесь и жди! – ответил ей почему-то таким же приглушенным голосом коллега, как будто боялся кого-то лишний раз разбудить и побеспокоить, после чего, шагнув в прихожую, исчез за порогом погруженной во мрак квартиры.
– Можете не разуваться! – произнес с издевкой хриплый голос изнутри.
Переделкин произносил эту фразу, когда его посещали представители власти и юристы коммунальных компаний, которые вели себя по-хамски и даже ради приличия не спрашивали разрешения войти в квартиру, не сняв обуви.
«Да я и не собирался. Здесь пол, наверное, вечность назад протирали», – сказал про себя служивый, как только его нога ступила за порог.
Оказавшись в квартире, судебный исполнитель проследовал на ощупь по узкому коридору в сторону внутренней двери и через пару-тройку шагов оказался в такой же погруженной в темноту комнате, куда из-за окна с раздвинутыми шторами едва пробивалось слабое уличное освещение, не позволявшее ничего разглядеть. Хозяину квартиры пришлось с досадой привстать с теплого места, чтобы встретить нагрянувшего, как всегда, не вовремя «гостя».
В нос приставу ударил затхлый противный запах, являвший собой гремучую смесь «ароматов» дешевых сигарет, собачьей шерсти и застоявшейся протухшей еды. Наморщив нос, он несколько раз негромко, но с явным отвращением фыркнул ноздрями, желая изгнать противный запах из своих легких, что, конечно, не особенно ему помогло.
«Неужели нельзя хотя бы проветрить комнату? Невозможно всем этим дышать!» – с недовольством подумал он снова.
Чиркнула спичка, и крохотный огонек разогнал тяжелый мрак, окутавший пространство. Хозяин поднес спичку к обрубку свечи, стоящему на низком журнальном столике посередине комнаты, подсвечником для которого служила пустая консервная банка из-под кильки в томате, и поджег фитиль. Слабый свет озарил вытянутую прямоугольную комнату, к которой примыкала еще одна, смежная, дверь в которую была наглухо закрыта. Такой тип квартир народ прозвал точно и лаконично – «трамваем». Судя по беспорядку, липкому полу и затхлому воздуху, хорошей уборки квартира не видела уж очень давно.
– Переделки Илья Николаевич?! – спросил судебный исполнитель, придавая голосу официальный и властный тон.
Он смотрел сверху вниз на хозяина квартиры, сидящего на нешироком грязном диване, на спинку которого было небрежно откинуто видавшее виды одеяло, из-под которого тот, по-видимому, и выбрался, потревоженный поздними гостями.
В полумраке плохо освещенной комнаты сперва высветился силуэт, а позже и черты лица хозяина. Взлохмаченные волосы на обросшей, давно не стриженной голове, густые заросли двухнедельной щетины, мятая одежда… Весь облик этого, говоря языком юристов, ответчика вкупе с обстановкой квартиры и затхлым запашком говорил молодому чиновнику, что перед ним уставший от жизни неудачник, в силу тяжелых обстоятельств безнадежно скатившийся вниз по социальной лестнице.
– Да. Он самый, – хрипло ответил Переделкин, глядя на пристава исподлобья, кивком указав тому на табуретку, приглашая тем самым присесть.
– Судебный исполнитель Касымов, – небрежным тоном представился молодой человек, осматриваясь в полумраке комнаты по сторонам.
Должнику требовалось предъявить на подпись некоторые документы, предварительно заполнив их, а сделать это стоя вряд ли получилось бы. Поэтому он нехотя опустился на указанную табуретку, но перед этим, поморщившись, пристально всмотрелся на ее поверхность, не желая замарать чистые брюки.
Прикидывая, где можно было бы разложить бумаги, Касымов оценивающе оглядел низкий журнальный столик, на котором горела свеча. Столик имел прямоугольную вытянутую форму, как и сама комната, и со всех сторон был беспорядочно обставлен массивными грубыми табуретками, равными с ней по высоте. Было видно, что когда-то, в далеком прошлом, элегантный стол был украшением интерьера этой комнаты, и на нем, скорее всего, стояла красивая ваза, соседствуя с хрустальной пепельницей. Быть может, лежали стопкой глянцевые журналы и газеты. А теперь… Пустые бутылки из-под водки вперемежку с разноцветными жестяными банками и темными пивными бутылками заполонили всю ее некогда глянцевую, зеркальную, притягивающую взор поверхность, покрывшуюся к тому же от нескончаемых празднеств толстым слоем несмываемой грязи и копоти, не оставив и следа от ее былой привлекательности. Теснящаяся среди бутылок пепельница, которой служила такая же консервная банка, что и под горящей свечой, была заполнена горой окурков, выкуренных вплоть до фильтра. Местами на столе виднелись зачерствевшие, засохшие и оттого скрученные и одеревеневшие куски хлеба, о которые поломала бы зубы даже голодная мышь.
– Та-а-ак! На водку деньги есть, а на тепло и электричество нет, – произнес нравоучительно гость, наблюдая остатки недавнего бурного и продолжительного застолья.
– Так это не мои деньги. Это друзья, коллеги периодически навещают, – ответил на укор в свой адрес Илья.
– Так что же они не помогут с деньгами? Деньги же у них водятся, раз покупают водку, – не унимался Касымов.
– Так много ли надо, чтобы купить пару бутылок и закуски? А долги – вон они, какие стали. Проценты больше, чем сам долг. Да и у них тоже постоянной работы нет. Так, периодически подрабатывают, – вздохнул Илья.
Положив себе на колени небольшой черный портфель и открыв его, судебный исполнитель на мгновение застыл и, бросив брезгливый взгляд на поверхность грязного стола, отказался от мысли использовать его по назначению, и разложил вытащенные бумаги на поверхности портфеля. Перебирая их, он поочередно всматриваться в каждый лист, напрягая глаза, чтобы разобрать в тусклом свете текст. Придержав одну из бумаг дольше остальных, молодой человек низко наклонился над ней, поднес поближе к свече, силясь прочесть написанное, и, удостоверившись, что это то, что он искал, начал заполнять ее ручкой.
– Илья Николаевич, вам же известно, что у вас большие долги по коммунальным услугам и что по ним есть судебное решение. Мы, судебные исполнители, в целях исполнения решения суда обязаны взыскать с вас эти долги. А, как я понимаю, у вас нет постоянного источника дохода. Так? – вопрошающе посмотрел на хозяина квартиры чиновник, сухо проговорив заученные фразы, которые ему приходилось повторять ежедневно не раз и не два в своей служебной деятельности.
– Откуда ему быть-то? Работы нет уж сколько лет. А если есть работа, то не платят деньги. Обманывают или платят гроши. И что мне прикажете д-делать?! – волнуясь, вымолвил Илья Николаевич, которому на днях исполнилась сорок два, хотя выглядел он гораздо старше своего возраста.
Этот «праздничный» стол, а точнее сказать, то, что от него осталась, было свидетельством недавнего празднования его дня рождения, затянувшегося на три дня. Шел уже четвертый год, как от него уехала жена, забрав двоих детей, Дениса и Катерину, четырнадцати и десяти лет. С тех пор он жил один.
«Устала! Устала от этого безденежья и безнадеги», – вспомнил он фразу Татьяны, которую та произнесла во время одного из их последних разговоров, еще до развода.
Ей надоели постоянные длительные задержки заработной платы у Ильи на работе, а потом бесконечные увольнения в связи с сокращенных рабочих мест, которые следовали одно за другим, куда бы Илья ни устроился. Да и сама Татьяна не могла найти или удержаться на нормальной работе, перебиваясь последние годы, как и Илья, случайными и непостоянными заработками. Отсутствие каких-либо перспектив и надежд на горизонте стало причиной постоянных скандалов в семье, что, в конце концов, закончилось ее распадом, несмотря на наличие двоих несовершеннолетних детей. Эти коммунальные долги, превратившиеся ныне в большой снежный ком, начали накапливаться у Ильи далеко до того, как он разошелся с Татьяной и она с детьми съехала от него, а чуть позже и вовсе покинула страну.
– Я не уполномочен решать такие проблемы. На это есть социальные службы и бюро трудоустройства. У меня другие обязанности, – сухо ответил судебный исполнитель, возвращая Илью обратно в этот мир из его недавнего прошлого. Ему нечего было возразить черствому молодому чиновнику. Он понимал, что жаловаться и взывать к сочувствию таких людей бесполезно.
По профессии Илья был электриком. Окончив еще в советские времена ГПТУ[1 - ГПТУ – государственное профессионально-техническое училище.] по специальности «электрик-монтажник», он устроился по разнарядке в «Горэлектромонтаж» в родном Темиртау[2 - Город в Карагандинской области. Название переводится как «железная гора».]. Получал небольшую, но стабильную заработную плату, как миллионы людей той огромной страны, которой уже не существовало на карте, под названием Союз Советских Социалистических Республик. Как и многие, он жил от зарплаты до зарплаты, тратить деньги было особо не на что. Сходил в армию. Потом познакомился с Татьяной, работавшей штукатуром-маляром в «Горкомстрое». Поженились немного погодя. Жили вначале в семейном общежитии, а когда появились дети, предприятие предоставило Илье эту квартиру. Развал Советского Союза, некогда единой большой страны, начавшийся со спущенной сверху программы под громким названием «Перестройка», плавно перешел в парад независимостей, объявленных новоявленными национальными государствами – бывшими его частями. Лихие девяностые с его разрухой, анархией и кардинальной переменой всего уклада жизни, к которой привыкли люди, перечеркнули все мечты и планы на нормальное существование семьи Переделкиных. Аргументы, которые Илья постоянно приводил Татьяне, доказывая, что ныне многие в таком тяжелом положении, бедствуют, тем не менее как-то живут, что надо перетерпеть трудные времена, а потом все наладится, не возымели на нее действия. Татьяна сильно изменилась. Вымотанная долгими годами безденежья и мытарств в поисках нормальной работы, которая могла бы обеспечить им достойную жизнь, она хотела, чтобы Илья как мужчина решил все их проблемы.
– Я не знаю, что ты будешь делать: работать на трех работах, заниматься коммерцией, воровать, наконец, но ты должен содержать нас! Я устала от всего этого! Буду сидеть дома, а ты зарабатывай! – сказала она как-то в отчаянии.
Илья старался. Старался как мог. Но он был простым и честным работягой. Он мог только работать и не умел, да и не хотел, быть барыгой и торгашом. Он работал на двух работах, но в девяностые годы это не гарантировало достатка. Как только его родное предприятие объявило о сокращении штата, он одним из первых попал, как говорят, «под раздачу». Потом метался по разным организациям, устраиваясь и снова попадая то под увольнения, то под сокращения. Илья выбивался из сил, стараясь обеспечить семью. Получалось плохо. Как и у многих, за исключением некоторых редких везунчиков. И все посулы, обещания и угрозы оказались бесполезными – Татьяна твердо решила развестись с ним и уехать из страны. Ей казалось, что там, в России, им будет лучше. Найдется стабильная работа. Заработная плата, по слухам, была выше. Да и вообще на родине – на исторической родине – должно быть полегче.
По ее плану, если Илья откажется ехать вместе с ними, она была намерена в первую очередь развестись с ним здесь, а потом уже осуществить свой план по переезду на историческую родину. Так и произошло. А разрешение второго родителя, что необходимо было по закону для выезда несовершеннолетних детей за пределы страны, тогда с легкостью было обойдено за небольшую мзду.
– Давай уедем все вместе. Там начнем другую жизнь! – убеждала Татьяна мужа, надеясь, что он согласится, переборов свое упрямство.
Но Илья считал своей родиной Казахстан и никуда уезжать не хотел.
– Нет, – говорил он, – я не поеду. Ты это знаешь. Не резон мне под сорок лет начинать все заново. Да и могила родителей здесь… А ты делай что хочешь! – ответил он тогда ей, опустив руки и потеряв всякую надежду на сохранение семьи.
И Татьяна подала на развод. Дети выбрали мать и уехали вместе с ней.
Вначале они часто созванивались, потом реже, но вот уже два с половиной года как телефон у Ильи отключили за долги, и связь оборвалась. С отъездом семьи у него внутри как будто что-то сломалась. Илья сильно тосковал по детям, особенно по дочери. Стараясь заглушить душевную боль от потери любимых, стал прикладываться к бутылке и не заметил, как постепенно спился. За четыре года одинокой жизни он потерял человеческий облик. Мог неделями не выходить из квартиры и пить без остановки. Многое из домашней обстановки и утвари было продано за бесценок ради очередной дозы алкоголя, которая хотя бы ненадолго уносила его из этой жестокой действительности в мир грез, в мир его беззаботного прошлого. Квартира за эти годы превратилась в притон, а длительные кутежи нередко заканчивались драками и скандалами. Это и переполнило чашу терпения соседей, которые, в конце концов, пожаловались на него в полицию, устав от постоянного балагана в его квартире.
Состав жильцов дома за неполные десять лет после объявления страной независимости изменился кардинально. Кроме бабы Влады, одинокой пожилой затворницы, которую переселили вместе со всей семьей из Украины в середине сороковых годов, принявшей решение остаться здесь, несмотря ни на что – после того как умер ее муж и трагически погиб единственный сын, да и семьи нелюдимых Сергея и Евы Ганц, тихо проживающих на пятом этаже, которые недавно перешагнули шестидесятилетний рубеж и отказались эмигрировать вместе с детьми в Германию, из бывших соседей по подъезду не осталось никого. Все они один за другим по разным причинам покинули страну, уехав из нее навсегда…
