– Э-э-э… спасибо… Поблагодарим доктора Берковица за интересную беседу… Желаю всем вам счастливого Рождества.
В эфире зазвучала отбивка: «Намерение» Kings of Leon[16 - Kings of Leon – американская рок-группа, играющая в стиле альтернативный рок.]. Ведущая откинулась на спинку кресла. Ей не хватало воздуха, кровь стыла у нее в жилах. Стены студии давили на нее, а слова незнакомца все еще звучали в мозгу.
Неожиданно Игорь гаркнул в микрофон:
– КТО-НИБУДЬ ОБЪЯСНИТ, ЧТО ЭТО БЫЛО? ЧЕРТ БЫ ТЕБЯ ПОБРАЛ, КРИСТИНА, ТЫ СПИШЬ ИЛИ КАК?!
– Ты должна была немедленно его вырубить, – укорил Кристину программный директор. – Сразу, как только он обратился к тебе на «ты». Вырубить, а не слушать весь этот бред.
Взгляд у Гийомо был недобрый. Его голос доносился до журналистки как через вату, словно ее мозг обили изнутри специальным звуконепроницаемым покрытием. Она могла включить и отключить микрофон простым нажатием кнопки, после чего звукорежиссер со своего пульта в аппаратной запустил бы музыку и рекламу, но что делать с шумом в голове?
– Что с тобою сегодня, Кристина? – обратилась к ней редактор Саломе. – Ты провалила эфир!
– О чем ты? – слабо отозвалась ведущая.
– Вела себя, как зеленый новичок… Пауза, отсутствующий вид! – Глаза редакторши за стеклами очков метали молнии. – Не забывай, дорогая, ты – лицо этой станции. Вернее, ее голос. Слушатели должны представлять себе веселую, жизнерадостную женщину… и очень профессиональную – а не пофигистку с личными проблемами!
Обидная несправедливость замечания «разбудила» Кристину:
– Ну, спасибо… Я, между прочим, семь лет делаю свою работу. И сегодня впервые допустила ошибку… А кстати, кто выпустил этого психа в эфир?
Саломе поджала губы, понимая, что за прокол придется отвечать.
– Могу я… послушать это еще раз? – спросила Штайнмайер.
Все эфиры записывались, месяц хранились в архиве и отсылались в Высший аудиовизуальный совет. Инциденты становились предметом разбирательства.
– Зачем? – вскинулся Игорь и энергично встряхнул головой, откидывая с лица длинные кудрявые волосы. – Что, скажи на милость, ты надеешься там разобрать?
Программный директор одарил Кристину подозрительным взглядом:
– Ты знаешь звонившего? Понимаешь, на что он намекал этими бреднями о самоубийстве?
Ведущая покачала головой, чувствуя, что все на нее смотрят.
– Его номер сохранился в компьютере, мы предупредили полицию, – сказала Саломе.
– И что они сделают? Арестуют за радиодомогательство? – съязвил Игорь. – Бросьте, это просто очередной псих! Как там говорил Одиар: «Благословенны безумные, ибо они несут свет».
– Я отношусь к случившемуся очень серьезно, – недовольным тоном произнес программный директор. – Это была рождественская программа, а какой-то придурок в прямом эфире обвинил нас в неоказании помощи потенциальным самоубийцам! И это слышали пятьсот тысяч человек!
– Жеральд?
– Крис? В чем дело, у тебя странный голос.
Она стояла у кофемашины, где никто не мог ее слышать. Тусклый луч зимнего солнца освещал коридор, отражаясь от стеклянной панели автомата. Выходя из студии, Кристина столкнулась с Бекером, он кивнул и наградил ее медоточивой улыбочкой, как будто и впрямь слушал эфир.
– Письмо у тебя? – спросила женщина своего жениха.
– Что-о-о? – В голосе Ларше явственно слышались удивление и досада. – Да… кажется…
– Где оно?
– Наверное, в бардачке. Господи, Крис, только не говори, что…
– Ты дома?
– Нет, на работе.
Секундное колебание, странный тон. Жеральд как будто собирался солгать, но в последний момент передумал. В мозгу Кристины прозвучал сигнал тревоги. Она научилась распознавать его мелкое вранье – как в тот раз, когда, решив записать фильм, обнаружила, что он накануне смотрел порнушку. Ларше тогда стал отпираться, но его подруга знала, что не ошиблась.
– На работе? – переспросила она. – Накануне Рождества?
– Я… У меня возникло срочное дело… Ты уверена, что все в порядке, Крис?
– Ты не забыл, что через два часа мы встречаемся с моими родителями?
В трубке прозвучал похожий на чих смешок:
– О таких вещах не забывают, дорогая…
4. Баритон
Щелк. Она не уверена. В том, что увидела. Мираж. Самовнушение. Факт? Щелк. Мозг работает как фотоаппарат. Щелк, одна деталь. Щелк, следующая. Щелк, вся сцена целиком. Все как в старых немых фильмах 20-х годов: камера в руках оператора дрожит, изображение на поцарапанной пленке мелькает, смещается вправо, влево, останавливается на…
…их руках.
По черному экрану воображения плывут строчки диалога: «Видела их руки? Они лежали на столе рядом. Близко, даже слишком близко, когда ты открыла дверь… Что это значит?» Она шла по пустынным коридорам Высшего института аэронавтики и космического пространства, мурлыкая себе под нос «Еду домой на Рождество», забытую песню Криса Ри, щеки ее горели от мороза, снежинки таяли на ее белой куртке… Толкнув дверь, она переступила порог:
– Привет…
Это прозвучало довольно глупо. Кристина удивилась, увидев Денизу, и сразу поняла, что аспирантка изумлена не меньше. Удивление читалось и на лице Жеральда. А потом Штайнмайер поймала краем глаза какое-то движение. Их руки… Левая рука ее жениха – загорелая, сильная – опирается о край стола. Рядом, совсем близко, правая рука Денизы – тонкая, изящная, с идеальным маникюром. Кристина не была уверена, кто из двоих убрал руку – она уловила только жест. Держались ли они за руки, когда она открыла дверь? Может, да, может, нет. Но оба смутились. «Это ни о чем не говорит!» – поспешил успокоить журналистку голос рассудка. Окажись она сама в подобной ситуации – тоже, как пить дать, испытала бы неловкость. Все так, но сослагательное наклонение не в счет. А эти двое все время держатся рядом – на вечеринке, на пикнике… И сегодня, в канун Рождества, они оказались наедине друг с другом в пустом здании, чего не должно было случиться. Кристина захотела сделать жениху сюрприз, и ее затея удалась. Еще как удалась!
– Привет, – сказала она.
Дальше – тишина.
Мадемуазель Штайнмайер почувствовала, что краснеет. Как будто это ее застукали на месте преступления. «Тебя бросило в жар, но дело не в неловкости ситуации, просто на улице морозно, система обогрева в “Саабе” барахлит, а в помещении тепло». Самогипноз не подействовал…
Между прочим, она постучала. Точно постучала. Висящие на стене часы показывают время: 12.21.
– Здравствуй, Кристина, – подала голос Дениза. – Как поживаешь?
Имя у этой девицы было старомодным – но только имя. Ей было двадцать пять, она была невысокой и очень красивой, с безупречной белозубой улыбкой и отличными мозгами. А еще у нее были удивительные глаза – восхитительно глубокого цвета, зеленые, как любимый коктейль Жеральда. Глаза цвета кайпиринья. Безо льда. Кристина делила всех женщин, окружавших ее друга, на три категории: безобидные, заинтересованные и опасные. Дениза выбивалась из общего ряда, она была в высшей степени заинтересованной, совершенно НЕ безобидной и очень опасной… «Спрашиваешь, как дела? А ты как думаешь? Я застаю тебя наедине с моим будущим мужем в канун Рождества в пустом здании, где вам обоим совершенно нечего делать! Если б он сидел, ты наверняка оказалась бы у него на коленях и продолжила бы демонстрировать свое докторантское усердие, граничащее с благоговением. Так как же у меня дела?»
Однако здравый смысл советовал не торопиться с выводами.
Ларше, конечно же, смотрит на вещи иначе – как и все остальные мужчины. Невеста бросила на него короткий взгляд, и он ответил ей той особенной улыбкой, которая всегда расслабляла, согревала и успокаивала ее. Всегда, но не сегодня. Сегодня улыбка этого мужчины напоминала рефлекторно сократившиеся мышцы лица, в ней чувствовалась нервозность. Или досада?
– Разве мы не должны были встретиться у твоих родителей? – спросил он.
Дениза, как по команде, отошла в сторону, слегка оттолкнувшись ладонями от стола:
– Ладно, мне пора. Работа может подождать до среды… счастливого Рождества, Кристина. Веселых праздников, Жеральд.
Даже голос у нее был безупречным. В меру низким, с легкой хрипотцой. Штайнмайер ответила на поздравление дежурной фразой, хотя в глубине души ничего хорошего этой девушке не желала. Она проводила взглядом ее изумительную попку в изумительно сидящих узких джинсах. Затем дверь за Денизой закрылась, и ее каблучки зацокали по пустым коридорам института к выходу.
– Ну что еще случилось? – спросил Ларше. – Никак не можешь забыть историю с письмом?
В его голосе явственно слышалось раздражение. В чем дело? Она нарушила его планы? Прекрати…
– Где оно? – спросила Кристина.
Ее друг вяло махнул рукой:
– Я же сказал – наверное, осталось в машине. Не знаю… Черт, Крис, не начинай!
– Много времени это не займет. Я отнесу письмо в комиссариат, и мы встретимся у моих родителей, как договаривались.
Жеральд смирился, взял пальто и шарф и лишь бросил в сердцах:
– Тебе не кажется, что ты перебарщиваешь?
– Что ты делаешь на работе в рождественский вечер? – не удержалась от вопроса Кристина.
– Что? А… нужно было решить небольшую проблему.
– И Дениза тебе в этом помогала? – съехидничала женщина, но сразу же пожалела об этом.
– На что ты намекаешь?
Тепло полностью исчезло из голоса ее жениха.
– Ни на что… – пошла на попятный радиожурналистка.
Ларше толкнул застекленную дверь, и они вышли на заснеженную парковку.
– Нет уж, договаривай, будь любезна! – Мужчина был зол. Он всегда гневался, когда его уличали в промашке.
– Дело не в намеках; мне просто не нравится, что она вертится вокруг тебя, – сказала Штайнмайер.
– Дениза вовсе не вертится вокруг меня, как ты изволила выразиться! Я ее научный руководитель. Она болеет душой за работу. Как и я. Уж кто-кто, а ты должна это понимать, ты ведь у нас тоже трудоголик, верно? Твой помощник, этот, как его… Илан, он ни на шаг от тебя не отходит, и, кстати, ты тоже сегодня работала. Или я ошибаюсь?
Аргументация Жеральда звучала вполне убедительно и в то же время слегка извращенно: надрыв в его голосе не соответствовал ситуации. Он открыл дверцу внедорожника, достал из бардачка конверт и протянул его Кристине. Порыв ледяного ветра растрепал его волосы, а снег залепил стекла очков.
– До скорого, – сухо бросил Жеральд и пошел назад в здание.
Кристина села в «Сааб». Машина успела остыть, и кожа сиденья леденила тело через плотную ткань джинсов. Женщина повернула ключ в зажигании, и в салоне заработали отопление и радио. Лу Рид[17 - Льюис Алан Рид (1942–2013) – певец, гитарист, поэт, автор песен, рок-музыкант, основатель и лидер рок-группы The Velvet Undeground.] пел о прекрасном дне. О да… Кристина зажгла фары, включила дворники, чтобы очистить лобовое стекло, и бросила взгляд на заднее сиденье, где лежали пакеты с подарками. Накануне, после работы, она долго ходила по магазинам, купила элегантное зимнее пальто для матери, сборник фильмов Кубрика для Жеральда, к которому в виде бонуса прилагалась книга «Архивы Стэнли Кубрика», и фривольный комплект белья для себя. Примеряя его в кабине перед зеркалом, она воображала реакцию жениха, улыбнулась и даже почувствовала некоторое возбуждение. Но теперь, после встречи с Денизой, эта идея показалась ей не слишком удачной.
Подарок отцу Кристина искала дольше всего. Два года подряд он получал дорогие ручки, так что в этот раз ее выбор в конце концов пал на планшет. А еще по просьбе матери журналистка купила устрицы, инжир, пармезан, рождественские хлебцы с изюмом и цукатами, сладкое белое вино для фуа-гра и «кофе для праздничного ужина». Кристина представила себе украшенный гирляндами дом, горящие свечи, яблоневые и дубовые поленья в камине, и к горлу у нее подступила тошнота, как случалось всякий раз при встрече с родителями (в последние годы она навещала их все реже). Ее взгляд упал на машину Денизы – красно-белый «Мини» так и не покинул стоянку. Господи, как кружится голова…
Кристина повернула голову и взглянула на темные окна института.
Голосок-провокатор подзуживал: «Подожди – и увидишь, как они выйдут вместе!» Глас рассудка вопил: «Оставь все как есть и убирайся отсюда немедленно!» Штайнмайер подчинилась второму приказу и поехала к воротам по присыпанной снегом бетонной площадке. Тот же самый голос разума упрекнул ее в параноидальной подозрительности. Жених действительно не давал ей поводов для ревности. Да, Дениза так и вьется вокруг него, но она не первая и не последняя.
«Ты должна научиться доверять окружающим. Особенно ему».
Кристина прекрасно знала, почему так относится к людям: если тебя предал тот самый, единственный человек на свете, который не должен был так поступать ни при каких условиях, ты утрачиваешь доверие ко всем и ко всему. Да, все дело в той черной дыре, которая уже много лет поглощает свет ее жизни. Присутствие Денизы в кабинете Жеральда ничего не означает. Да, они были наедине, но на рабочем месте, а не в номере отеля и не в машине, спрятанной в гуще леса. «Перестань бесноваться, они вместе работают! Твой мужчина не виноват в том, что его лучшая сотрудница чертовски хороша собой. Что у нее блестящий ум. Что она милая. И опасная…»
«Вранье, – вмешался голос, поселившийся в голове журналистки в те ужасные темные годы. – Не пудри себе мозги, милая моя. Видела их руки? Ты прекрасно знаешь, что дело не только в неумении доверять, так ведь? Ты просто снова боишься посмотреть правде в глаза».
– Почему вы обратились к нам только сейчас?
Лицо полицейского, беседовавшего с Кристиной, оставалось невозмутимым. Непроницаемым. Он был совершенно спокоен, только пальцы его теребили галстук. Дешевый, дрянной. Женщина ответила не сразу:
– Письмо бросили в ящик в канун Рождества. Я… у меня была назначена встреча с родителями жениха. Первая, понимаете? Я не хотела опаздывать.
– Ясно. – Полицейский посмотрел на часы. – Сейчас четверть второго. Вы могли бы явиться в комиссариат пораньше.
– Я работаю на радио, у меня был утренний эфир. А потом я сорок минут ждала своей очереди.
На лице сыщика появился интерес:
– Чем вы занимаетесь на радио?
– Веду ток-шоу.
Мужчина улыбнулся:
– Я знал, что уже слышал ваш голос… Через полчаса у меня совещание, так что много времени я вам уделить не смогу.
Он начал перечитывать письмо, и Кристина спросила себя: «Интересно, он решил проявить большее усердие, потому что узнал, где я работаю, или дело в профессиональной добросовестности?»
– Что думаете? – спросила она, когда ее собеседник отложил листок.
Тот пожал плечами:
– Ничего. Я не мозговед. В любом случае, вчера вечером не было зарегистрировано ни одного самоубийства. Как и сегодня утром. Надеюсь, это вас утешит…
