Чёрная Дверь
Антон Карелин
Можно ли жить в виртуальных мирах? Если выпустить модули цифрового сознания на свободу и дать им развиться, смогут ли они обрести разум или только имитировать его? И если имитация неотличима от настоящего, стоит ли относиться к ним, как к живым?Эти вопросы не волнуют Вергена Демиуса Нормана, гениального создателя виртуальных миров. Он знает, что его создания не настоящие. Однако пятнадцать лет разрушает себя в попытке спасти их от уничтожения в безнадёжной борьбе с Океаном.Но сегодня всё изменится, потому что юная жрица Вергена уже открывает Чёрную Дверь.
Антон Карелин
Чёрная Дверь
1.
Последняя гряда высоких изломанных скал держалась на пути у алого Океана, который жадно подтачивал её с каждой накатывающей волной. Багровые буруны на кромке битвы двух стихий пенились, стекали с единственной оставшейся линии обороны, стоявшей у Океана на пути. Когда скалы падут, кипящий алый прибой обрушится на остатки материка и захлестнёт последние живые долины, полупустые города и полузаброшенные трассы, где когда-то цвела жизнь, а сейчас побеждает смерть. Это случится уже скоро – и тогда долгая, мучительная агония этого мира, вернее, его последнего клочка, будет завершена.
Был ли смысл людям провести последние пятнадцать лет жизни в отчаянной борьбе, если учёные в первый же день просчитали и срок, и исход?
Камень заградительной гряды, тёмно-желтый и пористый, мгновенно охлаждающийся, все же растрескался от жара, и лишь прохладный ветер с севера остужал его. Это был не тот жёлтый цвет, который напоминает о солнце, одуванчиках и остальных ярких и жизнерадостных вещах. А угрюмый, искалеченный и сдавленный жёлтый, который стал своей противоположностью и теперь стал символом поражения, всё более неотвратимого.
Океан брал свое – медленно, постепенно. От клокочущих мутно-алых волн скальная защита трескалась, опадала слой за слоем, не успевая нарастать за зиму. Желтая полоса между морем, пылающим пурпуром, и блёклой землей Королевства уменьшалась с каждым годом. Сейчас она была метров в пятнадцать шириной, и сплющенным кольцом опоясывала крошечный вытянутый материк. Последний из оставшихся.
Верген вышел на берег, рассеянно щурясь – пурпурная бескрайность воды сверкала, языки пламени стелились по поверхности, возникая и исчезая. Это была очень стрЭльзая вода, но ужасно красивая. Верген любил смотреть на неё, любил и одновременно ненавидел Океан-убийцу.
Жители стояли на берегу, у самой черты, и молча всматривались в волны и пламя, вечное, переливающееся, живое. Их было немного, большинство не любило сюда приходить, до сих пор не было способно смириться. Но с каждым годом зрителей становилось всё больше. Верген знал: в последний день все они столпятся у тонких скал, встанут неподвижно и молча, и будут ждать, пока нахлынет волна. Здесь будут стоять и старики, и взрослые, и редкие дети, которые становятся всё взрослее в полном одиночестве, без младших братьев и сестер. Быть может, дети в своей искренней вере в чудо увидят в алой волне нечто, непохожее на смерть.
Верген понимал жителей Королевства, или ему казалось, что он их понимает. Хотя он даже не различал их лица, видя лишь чёрные контуры на желтом фоне в алом ореоле сияния. Он никогда не общался с ними, ничего им не говорил, не приближался. Они так же молча обходили его стороной, потому что знали: вся их жизнь – его вина.
В общем, люди и Верген сосуществовали отдельно друг от друга. И странные цвета этого мира: зелёное небо, пурпурный Океан, оранжевые звезды, блёклая трава и земля, бежевые и желтые скалы, белые цветы – было единственным, что их связывало.
Когда-то бежевого и белого было больше, куда больше. И Верген проигрывал войну: мучительно, потихонечку, теряя остров за островом, материк за материком. Впрочем, без него этот мир проиграл бы куда раньше. Этот материк, последний, был самым крупным – но жёлтые скалы, созданные учеными Королевства, росли только внутрь, снаружи отмирая, уступая шаг за шагом пурпурной воде – а потому даже если бы они нарастали за зиму достаточно, материк всё равно был обречен. Другое дело, если бы ученым удалось добиться роста, равномерного с отмиранием, у них появилось бы ещё сто, сто двадцать лет – а не два-три года.
Волна нахлынула, брызги вырвались из-за грязно-жёлтого гребня, взлетели распускающимся веером, пронзая небесную зелень, и рухнули вниз.
Кто-то бросился назад, поддавшись инстинкту, кто-то закрылся руками, кто-то не двинулся, остался стоять. Капли прошили Вергена, хоть он был и далеко.
Мгновенный холод и бесчувствие. Темнота, сквозь которую просвечивают бледные контуры жёлтых скал, фигуры неподвижно лежащих или медленно содрогавшихся людей. Трое остались живы: двое из тех, кто отпрыгнули, один из тех, что остался стоять.
«Ваше тело уничтожено. Функции невозможны. Идет процесс восстановления. Необходимые ресурсы: 30 плоти, 40 воды, 5 живой эссенции, 150 энергии. Желаете создать защиту?»
«Нет», выбрал Верген, чувствуя тепло и покалывание. Через минуту новое тело было готово.
Умирающие уже не двигались, замерли, глядя угасшими взглядами каждый в свою сторону. Кто мог хотя бы представить, что было у них на уме, чем они жили и почему отправились умирать?..
Зря, подумал Верген, зря я начал приходить сюда и смотреть на прилив.
Но кто мог знать, что жители, отнюдь не бессмертные, последуют его примеру? Он ведь хотел лишь понести наказание. Хотел, чтобы жители видели, как он чувствует страдание и как безропотно принимает его. Знали, что создатель ущербного мира признает свою вину.
Но они оказались сильнее и печальнее, чем он думал – и они умели прощать. Так что раз в месяц, в полнолуние, когда прилив достигал высшей силы, и когда взметалась над желтыми гребнями пылающая алая волна, несколько человек приходили сюда, чтобы умереть вместе с ним – но умереть по-настоящему.
Двое отпрыгнувших ушли, покачиваясь; один из них держался за плечо, шатался из стороны в сторону. Неподвижный остался. Может быть, ждал ещё одной волны, твёрдо вознамерившись умереть именно сегодня. Но Верген знал, что другой волны не будет – Океан выплеснул ненависть, и до следующего полнолуния исчерпал свою мощь.
Верген глянул на своё предыдущее распростертое тело. Четыре капли пронзили его, ровным рядком, наискось через всю грудь, слева-направо, как расстрельная очередь безмолвного приговора. Ровные обожженные дырки уже остыли, и начинала застывать текущая изо рта, из носа кровь.
Он глянул на небо, луны висели над ним бледные, безнадежные. Третья была лишь тоненьким серебряным серпом.
«Циклон формируется. Прогноз атмосферных явлений: буря второй степени. Ожидаемые затраты: 14700 энергии, плюс-минус 250. Понижение температуры: 15,2 градуса. Замедление роста Океана 26,2%. Период охлаждения 14 часов 5 минут. Увеличение срока сопротивления: 2 дня».
Похолодало. Неподвижный человек дрогнул, словно очнулся от транса, и, сильно закашлявшись, двинулся назад, в поселение. Верген постоял, пока не начался дождь. Испарения Океана не были опасны для него.
Он молча рассматривал, как хлещет зеленоватый ливень по алой пылающей воде, как вспыхивают и гаснут бледно-красным огнем капли, как они испаряются, не долетев. Вскоре дышать стало невозможно, и система автоматически переключила его тело на фазовое мерцание (0,5 энергии в минуту). Затем поверхность охладилась настолько, что капли начали падать прямо в воду-огонь. Небесная жидкость обрушилась на земную, и над Океаном воцарился истинный ад.
Пар и дым застилали небо, не проникая за жёлтые скалы, но создавая над пятнадцатиметровой полоской кипящий воздушный котел. Ветряные течения сталкивались, как реки, усилившийся ветер рвался сквозь дрожащие волны, дёргался, протискивался сквозь свои же потоки, стонал и визжал. Будь Верген материальным, его давно бы швырнуло прочь от берега или унесло в Океан, а так лишь трясло мелкой тряской, пронизывая со всех сторон.
Он стоял, подняв руки к небу, чувствуя, как в момент материализации ветер скользит по его телу, а в момент дематериализации проносится сквозь него; как холод накатывает и отступает – и как текут по лицу тёплые солёные капли. Настал момент магии: с его ладоней сорвались горячие белые звезды, взлетели в клубящуюся грозовую зелень неба. Спустя секунду там просветлело, засверкало сразу во многих местах.
Небо окрасилось молниями. Ровные и гладкие, как строгие античные колонны, они рождались внизу и с неуловимой скоростью простирались вверх, воруя энергию у Океана, бушующего в ярости. Верген улыбнулся сквозь слёзы. Формирование циклонов и антициклонов. Дожди и бури, насколько хватит энергии. Черпание энергии из бурь и дождей, замкнутый цикл. Это было единственное, что он мог теперь сделать. Отсрочить гибель и причинить Океану боль.
Он знал, что жители, издалека разглядывающие чёрную фигуру с воздетыми руками, из ладоней которой били в клубящееся небо тонкие белые жгуты, называли его Грозовым Богом, в память о своих старых, давным-давно затопленных божествах. Тех, кто не смогли победить Океан и спасти свои народы.
И знал, что они улыбаются, видя, как хотя бы на несколько часов отступает выдохшаяся пурпурная вода. Как спадает прилив, истративший силу, дымящийся и мутно-белесый, и как трескаются, расширяясь, пористые жёлтые скалы.
Буря стихала. Всклоченные пенные гребни бессистемно мотались по поверхности воды; вся она, сильно посветлевшая, насколько хватало взгляда, опускалась ниже и ниже, оставляя скальные стены остывать и залечивать раны.
Верген выключил фазовый режим, вдохнул этот странный, пустой и безвкусный воздух, втянувший в себя весь жар сражения, а оттого душный, безжизненно-блеклый.
«Энергии потеряно 14 тысяч 672, – отрапортовал информатор. – Данные по всем результатам совпадают с предварительными. Вам поступил звонок. Произвести запись?»
«Да, – ответил Верген, последний раз оглядывая небо, и добавил. – Основное меню. Выход из игры».
2.
– Иду, иду я, – сказал Верген громко, продвигаясь к двери сквозь наваленный в коридорах хлам. Работающее и не работающее железо, новое и древнее, в упаковках или просто так, громоздилось до пояса и выше, подставляя медленно растущей пыли металлопластиковые узоры, старые микросхемы и новые литые чипы, гибкую органику, впечатанную в полимерные пластины – все виды комплектующих для всех систем.
Отовсюду выглядывали обрезанные провода, мотки разнообразной проволоки и острые углы, они цеплялись за одежду, оставляли царапины на бёдрах и руках. Но Верген не любил свое тело, а потому на царапины ему было, в сущности, плевать.
Звонок всё равно повторился, и это значило, что пришли не друзья. Друзья хорошо знали: ждать, пока Верген откроет, нужно спокойно и долго, попивая пиво или просто расположившись на лестничной клетке позавтракать, он специально поставил у входа столик и диван. Пока хозяин дуплекса услышит звонок или получит информацию о нем, будучи в игре; пока отключится, придёт в себя, вылезет из деприванной, наскоро вытрется и оденется, примет что-нибудь возвращающее к жизни; пока дойдёт сквозь анфиладу коридоров к двери, попутно обязательно проверив, как идет кодирование, декодирование данных, обсчет прог-блоков или изучит графики на мини-экранах мигающих серверов – в общем, пока суть да дело, пройдёт десять, а то и пятнадцать минут.
Эти трезвонили.
– Кто там? – спросил Верген, не заглядывая ни в глазок, ни на экран: он не любил камеры, а в данный момент его ещё и мутило – от органической ванной, от запаха раствора и от таблеток, которые он выпил, от слабости (не был на ногах двадцать два с половиной часа), и от тупого, довлеющего опустошения.
– Служба спасения, откройте.
Верген удивился и, успокоив трясущиеся руки, открыл.
– Может, всё же из дурдома? – спросил он, с трудом отодвигая коробку с мусором, которую не мог вынести уже два дня. – Чего врать-то, я все равно спокойно открою, я не…
За дверью стояли не врачи с инъекторами, не санитары с готовой смирительной рубашкой, даже не психиатр Петер Калев, давно уговаривающий Вергена лечь в клинику на курс нормализации. А действительно двое оперативников службы, высокий добродушный мужчина и миниатюрная аккуратная женщина, оба в форме.
– Удостоверения, – сказала женщина, вызвав в воздухе высококачественные правительственные голограммы обоих пришедших. Тот мельком глянул, не думая сомневаться, и посторонился, чтобы они могли войти.
Гости прошли, причём, повинуясь инфобраслету мужчины, домовая техника ожила, свет включился. И даже заработал отключенный кондиционер-климатизатор, продлить экологическую квитанцию на который Венгер забыл с полгода назад. Вот почему в доме душно и пыльно в последнее время, подумал он, сонно моргая. В последние… сколько?.. После ванной всегда хотелось спать.
Пыль взвилась по коридору, её было так много! На несколько мгновений стало проблематично дышать, все трое закрыли лица руками, следуя в приёмную. Затем уверенная свежесть разлилась по комнатам, смешиваясь с теплом. Повеял яблочный дух, который Верген любил в детстве, в цветущих садах и на ферме, где делали сидр.
– При… – он закашлялся, согнулся в три погибели. Почувствовал тонкую руку, лёгшую на спину. Захламленные легкие выворачивало отторжение гадости, которой он дышал, но от чужого прикосновения почему-то стало легче.
– …саживайтесь, – договорил Верген, чувствуя себя неловко. Он давно не принимал гостей и не очень хорошо помнил, что в таких случаях надо сделать и сказать.
Женщина села на подставленный стул, мужчина остался стоять, с интересом оглядываясь.
– Итак, мы к вашим услугам, – женщина положила ладонь на колено, раскрыла на собственной коже электронную книжку и начала новую запись. – В чём проблема?
– Э… – сказал Верген, – не знаю.
В носу у него было мокро, платка не нашлось, поэтому он высморкался в одну из лежащих у дивана старых рубашек, виновато поглядев на гостей. Те и ухом не повели.
– Не знаете, – кивнула женщина, что-то помечая в «книжке» прозрачным указателем в модную крапинку. – А какова причина вызова?
– Ну, – Верген вроде бы нащупал линию разговора. – Я вас не вызывал.
Они переглянулись, хотя для этого мужчине пришлось шагнуть вперед и опустить голову, со значением приподняв брови. Женщина пометила в книжке ещё раз и, переключив её на инфосистему, взглянула на Вергена с интересом.
– Норман Демиус Верген? – переспросила она. – Дворцовая улица, третий уровень, дуплекс сто двадцать один-сто двадцать два? Личный код… M-А-UE/V-Gr-17-3… номер 4124? Статус C-prog-12?
Демиус кивнул. Слезящиеся глаза не просыхали, надо было выпить больше стимулятора.
– Итак, вы не вызывали службу спасения сегодня в двадцать два часа пятнадцать минут?
Норман согласно покачал головой. В животе что-то вздохнуло.
– Вам плохо?.. Вызвать скорую или врача?
Он улыбнулся и отрицательно покачал головой.
– Нет, мне достаточно хорошо. Только нужно сесть, – и плюхнулся, откидываясь на спинку дивана, утопая в запахе кожи, от которого почти отвык.
– Отлично, – сказала женщина и свернула светящуюся книжку. – Мог ли сделать вызов один из ваших соседей?.. Зная о ведомом вами образе жизни? Беспокоясь за ваше здоровье?
Пока она спрашивала, свой наладонник открыл мужчина, и тыкал туда пальцем, наверное, проверяя звонки из блока, а ещё, были ли сегодня в их жилом комплексе какие-нибудь происшествия. Судя по добродушному, но озадаченному лицу, ничего не случилось.
На заданные вопросы Верген ответил одним полузакрытым растерянным взглядом, в котором отражалась вся расшатывающая его сознание слабость и все стимуляторы, которых он недопринял сегодня или перепринял за предыдущую жизнь.
– Что ж, – слегка опешив, но сохраняя профессиональное спокойствие, резюмировала женщина. – Давайте послушаем запись.
Мужчина кивнул, отыскал взглядом встроенную аудиосистему, подключил к ней свою книжку и вызвал из банка данных службы спасения искомый звонок.
«Это вы, старые боги?..» – неуверенно спросили в трубке. – «Это вы?..»
Голос был детский. Говорила девочка, наверное, подросток.
«Если вы меня слышите, помогите ему. Помогите скорее. Он умирает. Если вы не поможете, он…»
Голос прервался, словно говорящей не хватило воздуха. Последнее слово было неразборчиво.
«Мне говорили, что вы мертвы, или вам уже всё равно. Что вы никого не слышите и до вас невозможно достучаться. Но вы должны помогать! Вы наши боги, вы для того и существуете!»
Она закашлялась, мучительно и глубоко. Верген взялся за грудь и ощутил переливающуюся там желчь. Он знал этот кашель, эту гложущую боль.
