– Ого. С чего вдруг такие милости? – в своей излюбленной манере пошутил он.
– Ты пойдёшь со мной к психологу.
– Что?! – Костя выпучил глаза, не зная, как реагировать.
– Я уже записалась на приём.
– Никуда я не пойду!
– Пойдёшь. – В голосе матери неожиданно зазвучала сталь, которой сын прежде не слышал. – Думаешь, я не знаю о твоих прогулах и прочих выходках? А ещё эта вчерашняя история…
– Какая история… – начал было он, но под взглядом матери ни с того ни с сего смутился. – Да я всё выдумал. Не было ничего. Просто пошутил…
– А нам с отцом твои шутки дорого стоит, – безапелляционным тоном оборвала мать. – В общем, мы идём к психологу, и точка.
Костя проворчал что-то невнятное, но про себя решил: если ей очень хочется, ладно, сходит, так и быть. В конце концов, это ещё одна возможность проявить свои актёрские способности и хорошенько пошутить.
Психолога звали Элла. Это была молодая и миловидная женщина с короткими, крашенными в рыжее волосами.
На приёме Костя чувствовал себя крайне неуютно.
«Наверное, так себя ощущают на допросе», – подумал он и хмыкнул про себя.
И хотя Элла напрямую ни о чём не допытывалась и ни в чём не старалась убедить подростка, у того создавалось впечатление, что его рассматривают под микроскопом: и психолог, и сидящая рядом мать.
Костя вёл себя по обыкновению раскованно, даже развязно. Шутил и подтрунивал, ничего не скрывал, в подробностях рассказал о той самой СМС-ке, полученной в парке. Да, ему пришлось признаться, что прогулял уроки, – теперь-то уж никуда не денешься.
– А разве, кроме меня, никто школу не прогуливал? – резонно осведомился Костя.
– Да-да, Константин, вы правы.
Она обращалась к нему на «вы». Это жутко бесило, но парень не подавал виду, только внутренне сжимался от каждого вежливого обращения.
«Кого она из себя корячит? И что ей от меня надо?»
А осторожный методичный «допрос» тем временем продолжался. Сколько прошло времени, прежде чем приём закончился, Костя не знал, но всяко больше заявленного часа. Он был так расстроен и подавлен происходящим, что даже забыл посмотреть на часы. А ещё – какое-то незнакомое чувство билось о стенки черепа. Что это? Сомнение? Волнение? Страх? Да, похоже, страх – но откуда, с чего вдруг?..
– Константин, вы не могли бы на пять минуток оставить нас одних? – попросила Элла.
Парень кивнул и молча вышел из кабинета. Облокотившись на стену напротив двери, стал ждать, пока мать с психологом наговорятся. Подслушивать даже не пытался: возможно, и получилось бы, но ему было неинтересно, что они там лопочут. Слава богу, скоро эта бадяга закончится, и они с матерью отправятся домой, и всё вернётся на круги своя.
«Выдумала же маман визит к психологу… на мою голову», – невесело, что с ним случалось редко, подумал Костя.
Разговор матери и специалиста длился гораздо больше пяти минут. В конце концов дверь открылась, и на пороге появилась Костина родительница. Он отлепился от стены и хотел что-то сказать, но слова застряли в горле. Впервые подросток видел у матери такое выражение глаз: холодное, решительное. Пугающее.
Костя поёжился, однако тут же себя одёрнул. Что за ерунда? Это же его мама! Она не сделает ему ничего плохого, чего бы эта рыжая шарлатанка ей ни наговорила.
– Идём, – ледяным тоном сказала мать и, не глядя на него, зашагала по коридору.
Костя беззвучно выругался и нехотя припустил следом.
С этого дня его жизнь превратилась в контроль – неизменный, неусыпный.
Что мать, что отец, постоянно проверяли каждую мелочь, связанную с сыном: начиная с того, как он заправляет кровать, и заканчивая тем, какие оценки приносит из школы. Безусловно, следили они, и прогуливает ли он уроки. Созванивались с учителями, о чём-то долго с ними беседовали за закрытой кухонной дверью. Зачем-то звонили даже родителям его друзей! Костя не подслушивал – вот ещё, заниматься подобными глупостями, – а мать с отцом особенно не таились.
– Ты уже сделал уроки?
– Почему на тебя жаловалась Наталья Олеговна?
– Чем ты занимался в комнате?
– Что это у тебя в телефоне?..
И так далее, и так далее, и так далее.
Гнев вперемешку с ещё непривычным чувством страха вскипал в Косте всё сильнее.
Поначалу он убеждал родителей, что уже взрослый, упирался, дерзил, но его наказывали как маленького. Отбирали вещи, заставляли сидеть в комнате, а один раз и вовсе отлупили ремнём. Отец оказался тяжёлым на руку. Костя весь день рыдал – больше от обиды, чем от боли. Он ведь уже взрослый. Взрослый!
Тогда подросток решил, что лучше не перечить родителям и хотя бы притворяться хорошим мальчиком. Это претило его натуре баламута, но что поделаешь? Лучше так, чем боль и позор.
Но, как бы положительно он себя ни вёл, отношение родителей не менялось. Враз сделавшись отстранённым, чужим, жёстким… даже жестоким, – таким оно и оставалось.
Костю регулярно водили на приём к психологу, к той самой «шарлатанке» Элле. Они всегда ходили вместе с матерью, что казалось парню особенно постыдным. Будто он ребёнок!..
Элла теперь без устали «допрашивала» его, задавая неудобные вопросы о детстве, знакомых, о нём самом…
– А как зовут твоих друзей?
– А во что ты играл ребёнком?
– А какие тебе нравятся девочки?
– А что ты любишь делать в свободное время?..
И так далее, и так далее, и так далее.
«Да какая ей разница?!» – непрестанно возмущался Костя, но поделать ничего не мог.
Заканчивался приём всякий раз одинаково: его выпроваживали за дверь кабинета, пока мать с психологом о чём-то шушукались. Затем дверь распахивалась, и наружу непривычно-решительным шагом выходила женщина, с которой у Кости будто бы не было никакого родства. Безусловно, об этом он не говорил психологу – чтобы она не придумала новой гадости и не убедила в ней мать. А ведь та обязательно расскажет отцу, а у отца тяжёлая рука…
Конечно же, его походы к специалисту по душевным недугам не остались без внимания друзей. Точнее сказать, бывших друзей. Нет, никто прямо не говорил ему: ты мне больше никто. Может, боялись, зная его репутацию. Но, скорее, здесь оказалось замешано нечто иное; что – Костя пока не успел разобраться.
Как бы то ни было, знакомые шутили, прикалывались, издевались над ним. То и дело поминали визиты к психологу, представляя их чем-то жутким и постыдным. И самое ужасное, что внутренне Костя был с этим согласен. Но внешне – нет; внешне он не хотел и не мог подтвердить их слова, чтобы не выглядеть слюнтяем, размазнёй и маменькиным сынком.
А многие именно так его и называли. Дело доходило до драк, причём побеждал далеко не всегда Костя.
Наталья Олеговна, эта грымза-математичка, через день водила его к директору. Там подростка отчитывали, чуть ли не угрожали ему…
– Да как ты смеешь!..
– Да что ты о себе возомнил!..
– Ты совершенно не думаешь и не умеешь себя вести!..
– Если подобное повторится, то!..
И так далее, и так далее, и так далее.
Поначалу Костя пытался делиться своими переживаниями с матерью и отцом, но им, кажется, было безразлично.
Вскоре на родительском собрании подняли вопрос об исключении парня из школы. Когда отец и мать – вот ведь редкость, они пошли на собрание вместе – вернулись домой, Косте влетело так, что он не то что присесть – прилечь не мог. Парень заперся у себя в комнате и плакал. Ей богу, было бы легче, если бы они сказали ему что-нибудь обидное, как-нибудь обозвали, в чём-нибудь упрекнули – в общем, объяснили причины и мотивы своего поведения. Отчасти Костя их понимал – но только отчасти. Он не мог согласиться, что, чтобы перевоспитать человека – тем более столь юного, как он, – следует давить на него психологически и физически. Ему было очень больно и обидно…
Друзья один за другим удаляли его из френдов: в «Одноклассниках» и «ВКонтакте», в «ЕГС» и «Стиме»… везде. Подросток часто плакал – от непонимания, несправедливости. Все, конечно, видели «синяки» под его глазами, и это ещё больше усугубляло ситуацию. Издевательства возобновлялись, словно эти люди только и ждали всегда, что свалившихся на него бед. Опять драки, опять приводы к директору, опять выволочки и ссоры дома, опять бессонница… Бесконечно однообразная и бесконечно долгая пытка. Круг замкнулся. Но всем, похоже, было плевать.
Пока, в один из серых, уже почти бесцветных в своей жестокости дней, ближе к ночи, Костя не сбежал из дома. Они жили на первом в этаже, а потому не было ничего сложного в том, чтобы открыть окно и выбраться наружу.
Едва оказавшись снаружи своей «темницы», Костя стремглав бросился бежать. Он нёсся, не разбирая дороги, и чуть не попал под машину. Водитель обложил парня матом и преспокойно поехал дальше. А Костя не понимал, где находится, куда мчится… он мог лишь бежать…
Когда пришёл в себя, то увидел, что стоит посреди парка. Чтобы отдышаться и успокоиться, присел на свободную скамейку: в это время они все пустовали.
В ночном небе светила белая луна. Горели жёлтым одинокие фонари. Никакие звуки не тревожили окрестности парка; ветра, и того не было.
Костя постарался отвлечься от невесёлых раздумий – от мыслей, что неотступно сопровождали последние недели. Родители, школа, бывшие друзья, позор, буллинг… Глаза вновь сделались мокрыми, однако он подавил эту минутную слабость. Вытер рукавом наворачивающиеся слёзы, шмыгнул носом и уткнулся в смартфон. Стал лазать по Интернету.
Сколько у него друзей во «ВКонтакте»? Менее четырёхсот? А было больше шестисот… когда-то… До жуткой травли, которая началась с того памятного, первого похода к психологу.
Мать с отцом будут его искать. Скорее всего, с утра, когда обнаружат, что сын пропал. А может, уже разыскивают. В полицию звонят… странно, правда, что не ему самому… Ну, наверное, ещё ничего не знают.
И что они с ним сделают, если найдут!..
«А мне фиолетово! – думал Костя, уставившись в экран смартфона. – Это родители во всём виноваты! Пусть поволнуются, побегают. Пускай хоть всю Москву к поискам подключат, всю Россию. Весь мир!»
Да, именно! Отцу и матери не грех поразмыслить, как они обращались с единственным сыном.
И кто знает, вдруг его бегство заставит их стать такими, какими были: добрыми, заботливыми, немного рассеянными, всепрощающими… И всё наладится, всё будет как прежде… А он пока перекантуется… у кого-нибудь. Костя ещё не решил у кого, да и сложно решить, когда чуть ли не все знакомые от тебя отвернулись. Отказались…
Он непроизвольно снова шмыгнул носом.
Погружённый в свои мысли, подросток не заметил, как кто-то подошёл к нему. Беззвучно, точно призрак. Когда Костя поднял глаза, отвлечённый от размышлений и напуганный внезапным ощущением чьей-то близости, этот кто-то стоял возле него, прямо напротив скамейки.
Страх, уже давно не новорожденный, а огромный и упрямый, бешено стучался о стенки черепа.
– Но у меня нет шестьсот… – только и смог выговорить Костя – первое, что пришло на ум.
Однако фраза осталась незаконченной. Впрочем, какая разница: он всё равно ошибся.
Горло сжало судорогой от панического ужаса.
«Ты умрёшь, когда у тебя появится френд номер 666».
Высокий, мощного телосложения мужчина с топором размахнулся и пустил оружие в ход, со свистом разрезав окружающую темноту. Тусклый отблеск светящей в небе луны сверкнул на остром, нацеленном в шею подростка лезвии и в не знающих пощады и жалости глазах маньяка. И – в глазах напротив, остекленевших от невероятного, почти инфернального испуга и жуткого непонимания…
Осквернитель Бытия
Проявлением наибольшего милосердия в нашем мире
является, на мой взгляд, неспособность человеческого
разума связать воедино всё, что этот мир в себя включает.
Мы живём на тихом островке невежества посреди тёмного моря
бесконечности, и нам вовсе не следует плавать на далёкие расстояния.
(Говард Филлипс Лавкрафт, «Зов Ктулху»)
Воистину, нет тьмы страшнее, чем тьма, что скрывается в нас самих. Завеса из тумана, дыма и мрака, окутывающая наше бедное сознание. Спасительная и губительная одновременно. Завеса, которая ведёт нас сквозь жизнь к безумию – и гибели…
Стоит мне задуматься о произошедшем в красивых и загадочных кавказских горах, как неизбывная дрожь проходит по телу и всепоглощающий ужас захватывает жалкий, бренный разум. История эта, случившаяся совсем недавно, лишила меня сна и обрекла на долгие страдания, а возможно, и преждевременную смерть. Однако я должен поведать её, обязан, как человек, неравнодушный к судьбе своего и грядущих поколений.
Началось всё, когда я, молодой, но уже довольно известный писатель, перебрался из своей уютной квартирки в Митино в заснеженные горы Кавказа. Не буду точно называть регион, да это и неважно; смысл моего рассказа вовсе не в том, что тянет нас с Родины на чужбину, не в страхе и даже не в смерти – а в иллюзорности спасения. В невозможности преодолеть события, которые раньше не просто казались нам несущественными – представлялись нереальными.
Поскольку я не знал, как добраться до одинокого домика, угнездившегося среди покрытых снегом пиков, меня туда довезли. Одинокий и довольно нервный кавказец, уже немолодой, но ещё не старый, сразу заинтересовал меня нехарактерным для человека его возраста и национальности поведением. Всю дорогу до домика он молчал, если не считать грубо оброненного вопроса, заключавшегося в том, зачем я вообще отправился в такую глушь.
– Я писатель, – ответил я. – И хочу написать новую книгу. Роман, на основе произведений Лавкрафта.
Нельзя сказать по реакции кавказца-водителя, знал он, кто такой Говард Лавкрафт или нет, только с этого момента он замолчал, будто ему зашили рот, замкнулся в себе и вёл машину тихо-тихо, разве что иногда порывисто оглядывался по сторонам.
Идея воплотить знаменитые Мифы Ктулху на свой лад возникла у меня недавно и так мне приглянулась, что я поспешно собрал вещи и двинулся в путь. Долетел частным самолётом до довольно крупного кавказского города, оттуда добрался на арендованной машине до аула, а здесь уж встретил водителя, который согласился не просто показать мне дорогу, но даже, следуя исконному кавказскому гостеприимству, довезти меня до места. Вот только мне пришлось долго уговаривать нового знакомого и посулить очень хорошую плату, прежде чем мужчина согласился. Никогда прежде не встречался я с проявлением столь глубокого волнения и плохо скрываемого страха у представителя «горячей» национальности, что всегда славилась храбростью, чуть ли не безрассудством.
Сидя в машине – потрёпанной «Ладе», – трясясь на кочках и ухабах, я, словно завороженный, рассматривал кружащий за окнами автомобиля снег и, погружённый в грёзы, мечтал о своём литературном детище. О романе, сюжетная ветка которого уже выстроилась в моей голове и который предстояло воплотить на бумаге – точнее, на компьютере. Верный, повидавший виды ноутбук «Asus» лежал в сумке у меня на коленях: я опасался, по такой дороге, класть его в багажник.
Я не заметил, как, несмотря на тряску и не слишком уютную обстановку, погрузился в сон. О, то было странное сновидение; я даже не сразу понял, что сплю. Что-то размытое, мутное, идущее волнами двигалось рядом со мной. Я не понимал, где нахожусь. Попытался рассмотреть это невероятное существо, то ли стоявшее поблизости, то ли нависавшее надо мной – но ничего не получилось: взгляд будто скользил по волнообразному, полупрозрачному телу и дальше, мимо, за грань разумного восприятия. Я даже не был уверен, что то именно тело: настолько странным, словно бы бесплотным казалось создание.
А затем, внезапно, налетел порыв непомерного ужаса. Я силился осознать, откуда он исходит, однако не мог отыскать источника. И вдруг – догадка: существо рядом со мной испускает эти кошмарные эманации! На миг почудилось, что вот сейчас я рассмотрю жуткое создание, детально, во всех подробностях, – и это так сильно напугало меня, что я закричал.
