С одной стороны, ее решение предполагает определенный отказ. Любое «да» предполагает свое «нет». С тех пор как она почувствовала себя «на приколе» у Сэма, иные варианты – а среди них, возможно, были люди моложе и достойнее – были для нее потеряны. Прими она это обязательство, она почувствует себя по-настоящему «на приколе» у Сэма. Другие возможности будут для нее закрыты. Это сужение круга возможностей имеет свою темную сторону: чем больше вы замыкаетесь в ситуации, тем меньше, короче и неинтереснее начинает казаться жизнь.
Хайдеггер как-то назвал смерть «невозможностью дальнейшей возможности». Так и страх Пэт – на первый взгляд из-за пустяка – брать ли мужчину с собой на вечеринку? – набрал свою силу из бездонного колодца страха смерти. Необходимость принять это решение послужило пробуждающим переживанием: внимание к глубокому подтексту ее выбора сделало нашу работу гораздо эффективнее.
Казалось, теперь Пэт яснее шла строго вверх и только теперь осознала, что к прошлому нет возврата. Она отпустила свое прошлое, отказалась от него, повернулась к будущему и вскоре смогла начать полноценные отношения с Сэмом.
Иллюзии Пэт насчет того, что в своей жизни мы растем, развиваемся и движемся вверх, разделяют многие люди. Их серьезно подкрепляют идеи прогресса, выработанные западной цивилизацией, – от эпохи просвещения до американского императива вертикальной мобильности. На самом деле прогресс – это всего лишь концепт: есть и другие способы осмысления истории. Древние греки не знали идеи прогресса: напротив, они всегда оглядывались назад, к золотому веку, который сверкал тем ярче, чем дальше уходил в прошлое. Внезапное осознание, что прогресс – это не более чем миф, может быть шокирующим, как для Пэт, и влечет за собой серьезную трансформацию идей и убеждений.
Жизненные вехи как пробуждающие переживания
Другие случаи «пробуждения» – более обычные и не такие яркие – могут быть связаны с такими жизненными вехами, как вечер встречи одноклассников или однокурсников, день рождения (особенно такая дата, как 50 или 60 лет), годовщина, составление завещания, мысли о распределении наследства.
Вечера встречи одноклассников или однокурсников
Вечера встреч одноклассников или однокурсников, особенно тридцать или больше лет спустя, могут принести очень насыщенные переживания. Когда мы видим своих одноклассников взрослыми людьми, то почти физически ощущаем течение жизни. А перечисление имен тех, кто уже умер, отзывается в нас еще сильнее и болезненнее. На некоторые встречи люди прикалывают на одежду свои детские фотографии, и участники сравнивают фото с лицами, пытаясь под нынешними морщинистыми масками отыскать невинные детские глаза. Мало кто может удержаться от мысли: «Такие старые, они все такие старые… Что я делаю среди этих людей? И главное, как в их глазах выгляжу я?»
Для меня такие встречи – это окончания рассказов, которые я начал читать тридцать, сорок, даже пятьдесят лет назад. У одноклассников – общие воспоминания, их объединяет чувство глубокой близости друг другу. Они знали нас, когда мы были молодыми, неиспорченными, когда у нас еще не было взрослого «имиджа», часто оказывающегося лишь маской. Возможно, именно в этом причина того, что подобные встречи провоцируют всплеск новых браков. Однокашники вызывают в нас доверие, старые чувства вспыхивают с новой силой, и все выступают героями драмы, которая началась так давно и развивалась на фоне бесконечной надежды. Я советую своим пациентам посещать такие встречи и записывать свои впечатления.
Мысли о распределении наследства
Распределение наследства неизбежно вызывает экзистенциальную тревогу: вы обсуждаете свою смерть и своих наследников и думаете о том, как распорядиться деньгами и имуществом, которые вы накопили в течение всей жизни. Когда вы подводите итог своей жизни, неминуемо возникает множество вопросов: кого я люблю? Кого не люблю? Кто будет скорбеть по мне? К кому мне стоит быть щедрым? В этот момент вы окидываете взглядом все прожитые годы, и вам нужно принять конкретные меры, чтобы подготовиться к окончанию жизни: отдать распоряжения насчет похорон, разобраться с незавершенными делами.
Один из моих пациентов, смертельно больной человек, начал приводить в порядок свои дела, и провел много дней, просматривая свою переписку: он хотел уничтожить все сообщения, которые могли бы так или иначе потревожить членов его семьи. Разбирая письма от бывших возлюбленных, он внезапно почувствовал приступ тоски. Окончательное уничтожение всех фотографий и писем, всех следов его страстей и восторгов, вызвало неизбежный экзистенциальный страх.
Дни рождения и годовщины
Значимые дни рождения и годовщины тоже могут служить сильнейшим пробуждающим переживанием. Хотя празднование дней рождения связано с подарками, тортами, открытками, веселыми вечеринками, что мы отмечаем в действительности? Возможно, вся эта мишура – лишь попытка замаскировать грусть от напоминания о неумолимом ходе времени. Психотерапевтам следует всегда обращать внимание на дни рождения пациентов, особенно если речь идет о значительных датах, и спрашивать о чувствах, которые они вызывают.
История Уилла: пятидесятилетие
Любой психотерапевт, который начинает тщательно анализировать вопросы страха смерти, бывает потрясен его вездесущностью. Я убеждаюсь в этом снова и снова. В тот день, когда я начал писать этот раздел книги, один из моих пациентов совершенно неожиданно и без какого-либо участия с моей стороны дал яркую клиническую иллюстрацию идеи пробуждающего воспоминания.
Это была наша четвертая встреча с Уиллом, адвокатом 49 лет, человеком выдающихся умственных способностей и очень рассудочным. Он обратился ко мне из-за того, что потерял интерес к своей работе и мучился, что не нашел своим выдающимся умственным данным лучшего применения (он закончил с отличием престижный университет).
Свой рассказ Уилл начал с того, что некоторые коллеги открыто не одобряли его привычки работать сверхурочно, не получая за это денег. Он долго описывал обстановку у себя на работе, а затем наконец рассказал о том, что всегда и в любых организациях чувствовал себя белой вороной. Я счел эту информацию важной и внимательно выслушал все, не вставляя никаких замечаний. Я отметил только его способность к сочувствию, проявившуюся в его работе ради общественного блага.
После недолгой паузы он заметил:
– Кстати, сегодня мне исполнилось пятьдесят…
– И как? Как это ощущается?
– Ну, моя супруга хочет что-то такое устроить… Она пригласила на ужин несколько наших друзей. Но это не моя идея. Мне все это не по душе. Не люблю, когда вокруг меня суетятся.
– О чем вы? Что именно вам не нравится, когда вокруг вас, как вы говорите, суетятся?
– Ну, мне неловко выслушивать всякие приятные вещи. Мой внутренний голос как будто все время шепчет: «Они не знают, какой ты на самом деле», или: «Если бы они только знали…».
– И что бы они увидели, если бы знали вас по-настоящему? – спросил я.
– Я сам себя не знаю. Мне трудно не только выслушивать, но и говорить другим людям что-нибудь приятное. Я не понимаю, почему так происходит, и не могу даже толком описать это. Ну, разве что… мне кажется, существует какой-то очень глубокий темный слой, которого я просто не могу достичь.
– Уилл, а вы можете назвать хоть что-нибудь, что когда-либо поднималось с этого глубокого слоя?
– Да, кое-что… Смерть. Если я читаю книги, в которых есть смерть, особенно если это смерть ребенка, я очень нервничаю.
– На наших сеансах что-то вызывало шевеление этого темного слоя?
– Нет, не думаю. Почему вы спрашиваете? У вас есть какая-то догадка?
– Я вспоминаю наш первый или второй сеанс, когда вас внезапно охватила какая-то сильнейшая эмоция, вы даже прослезились. Вы тогда сказали мне, что слезы для вас – это большая редкость. Я не помню дословно, а вы можете вспомнить этот случай?
– Совершенно не помню. Я вообще не помню этот эпизод…
– Мне кажется, это как-то связано с вашим отцом. Погодите, дайте я посмотрю. – Я подошел к компьютеру, открыл файл с его историей, набрал в строке поиска слово «слезы» и спустя минуту вернулся к Уиллу. – Да, это действительно связано с отцом. Вы с горечью рассказывали, что вам ни разу не удалось толком поговорить с ним. А потом на ваших глазах показались слезы.
– Да-да, теперь я вспомнил, и… о боже, я только что понял, что отец снился мне этой ночью! Но до этого момента я совершенно не помнил этого сна! Если бы вы спросили меня в начале сеанса, видел ли я сны сегодня ночью, я сказал бы, что нет. В общем, в этом сне я разговаривал со своим отцом и с дядей. Отец мой умер около двенадцати лет назад, а дядя – еще раньше. Мы втроем стояли и мило беседовали о чем-то, и я услышал свой голос как бы за кадром: «Они мертвы, они мертвы, но не волнуйся, все в порядке, во сне это нормально».
– Такое ощущение, что этот голос за кадром охраняет ваш сон, не дает проснуться. Вам часто снится отец?
– Никогда. Ну, или я этого не помню…
– Уилл, сеанс уже подходит к концу, но мне надо задать вам еще один вопрос. Мы уже говорили об этом. Я имею в виду то, что вам трудно выслушивать и произносить приятные вещи. А здесь, в этом кабинете, вы когда-нибудь испытывали подобный дискомфорт? В разговорах со мной? Помните, когда вы рассказывали о своей работе, я отметил вашу способность к сочувствию. Вы ничего не ответили. Я хочу вас спросить, что вы почувствовали в этот момент, ведь я сказал вам приятную вещь? И будет ли вам так же трудно сказать что-нибудь приятное мне? (Я почти никогда не заканчиваю сеансов, не задав вопрос о том, что произошло за этот час.)
– Точно не знаю. Мне надо подумать, – сказал Уилл и начал вставать со стула.
– Еще только один момент, – удержал я его. – Скажите, какие ощущения вы испытываете от сегодняшнего сеанса и от общения со мной?
– Это был хороший сеанс, – ответил он. – Меня поразило то, что вы помните мои слезы на том, раннем сеансе. Но должен признать, что мне стало действительно не по себе, когда вы спросили, трудно ли мне выслушать приятную вещь от вас или сказать что-либо вам.
– Ну что же, я уверен, что этот дискомфорт даст нам новые плодотворные направления в нашей работе.
Обратите внимание, что на этом сеансе тема смерти всплыла совершенно неожиданно, когда я спросил Уилла о его «темном слое». Я редко подхожу к компьютеру посреди сеанса, чтобы отыскать что-либо в своих документах, однако Уилл был настолько рассудочным человеком, что мне очень хотелось вернуться к тому единственному случаю проявления эмоций с его стороны.
Давайте еще раз обсудим все экзистенциальные вопросы, за которые я мог ухватиться в случае с Уиллом. Во-первых, ему исполнилось 50 лет. Такие даты обычно имеют множество последствий во внутреннем мире человека. Затем на вопрос о его потаенном слое он, к моему удивлению и без каких-либо намеков с моей стороны, ответил, что начинает нервничать всякий раз, когда читает о смерти, особенно о смерти детей. А затем, также совершенно неожиданно, он вспомнил о своем сне, в котором разговаривал с покойными отцом и дядей.
Когда я акцентировал внимание на этом сне, Уилл осознал тайную грусть и страх смерти – смерти отца, смерти маленького ребенка и стоящий за всем этим страх собственной смерти. Мы решили, что он боится проявлять чувства, чтобы не дать вырваться на свободу страху смерти. На последующих сеансах он еще много раз давал выход эмоциям, и я помогал ему открыто рассказывать о его «темном слое» и тех страхах, которые он не мог озвучить прежде.
Сны как пробуждающие переживания
Многие знаменательные сны несут послания от глубинной части нашей личности и тоже могут служить пробуждающим переживанием. Вот, например, сон, рассказанный мне одной молодой вдовой, женщиной, погруженной в свое горе. Это очень ясный пример того, как потеря любимого человека может поставить осиротевшего перед фактом его собственной смертности.
Я стою на застекленной веранде небольшого летнего домика и вижу, что недалеко от крыльца притаилось гигантское чудовище с огромной пастью. Мне очень страшно. Я боюсь, что что-то случится с моей дочерью. Я решаю принести жертву, чтобы откупиться от чудовища, и бросаю за дверь мягкую игрушку в красно-зеленую клетку. Чудовище заглатывает приманку, но остается на месте. Его глаза горят. Он пристально смотрит на меня. Его жертва – я (7).
Молодая вдова отлично поняла значение сна. Вначале она подумала, что смерть (угрожающее ей чудовище), которая уже забрала ее мужа, теперь пришла за дочкой. Но почти сразу она осознала, что жертва – она сама. Теперь – ее очередь, и чудовище пришло по ее душу. Она попыталась успокоить его жертвой и отвлечь от себя, швырнув в него мягкую игрушку в красно-зеленую клетку. Она знала значение этого символа, мне даже не пришлось задавать вопросы: ее муж умер в пижаме в красно-зеленую клетку. Но чудовище было неумолимо, жертва – она. Безусловная прозрачность этого сна стала первым шагом нового направления нашего лечения. Женщина переключилась с переживания катастрофической потери на еще более серьезные мысли о конечности собственного существования и о том, как ей жить дальше.
Я часто говорю своим студентам, молодым врачам, что пробуждающие переживания – это далеко не редкость, а основа работы психоаналитика. Соответственно, я трачу много времени на то, чтобы научить психотерапевтов распознавать пробуждающие переживания и использовать их в целях лечения. Вот, например, история Марка, чей сон распахнул дверь к осознанию проблемы смерти.
История Марка: кошмарный сон как пробуждающее переживание
Марк, 40-летний психотерапевт, обратился ко мне из-за навязчивого страха и повторяющихся панических атак по поводу смерти. На первом сеансе я отметил, что он очень беспокоен и тревожен. Его болезненно волновала смерть старшей сестры Джанет, умершей семь лет назад. Их мать заболела раком костей, когда Марку было пять лет, и умерла десять лет спустя, пережив множество рецидивов и огромное количество изуродовавших ее операций. Джанет практически заменила ему родную мать.
После 20 лет Джанет начала пить, стала хронической алкоголичкой и в конце концов умерла от цирроза печени. Марк был очень хорошим братом и никогда не бросал сестру во время болезни. Однако его не оставляли мысли о том, что он сделал меньше, чем мог бы, и что в смерти Джанет есть доля его вины. Мысль о вине была настолько упорной, что мне стоило больших трудов увести его от нее.
Как я уже говорил, практически любое горе таит в себе сильное пробуждающее переживание, которое часто проявляется именно во сне. В одном из повторяющихся ночных кошмаров Марка, он видел, как из руки его сестры текла кровь. Этот образ возродил к жизни одно детское воспоминание. Когда Марку было около пяти лет, его сестра была в гостях у соседей и дотронулась пальцем до работающего вентилятора. У него до сих пор стоит перед глазами воспоминание о том, как сестра с криком бежала по улице. Там была кровь, так много ярко-красной крови, и так много страха – ее страха и его.
Марк помнит, что он подумал (или должен был подумать): если Джанет, его защитница, такая большая, такая умная, такая сильная, на самом деле – слабая, и ее так легко сломать, значит, ему действительно есть чего бояться. Как могла она защитить его, если не могла защитить саму себя? И скорее всего, в его подсознании мелькнула следующая мысль: «Если моя сестра должна умереть, то, значит, и я тоже».
Когда мы начали более открыто обсуждать вопросы смерти, страх Марка еще более возрос. Разговаривая со мной, он часто ходил туда-сюда по кабинету. В жизни он постоянно двигался, устраивал себе одну поездку за другой, пользовался любой возможностью посетить новое место. Он не единожды думал, что, пусти он корни в каком-то одном месте, он станет удобной мишенью для старухи с косой. Марк чувствовал, что абсолютно вся его жизнь – лишь кружение над аэродромом под названием Смерть.
Мы работали с Марком целый год, и однажды его посетило очень яркое сновидение, которое помогло ему освободиться от чувства вины из-за смерти Джанет.
Мои пожилые дядя и тетя собираются навестить Джанет, которая находится за семь кварталов от нас. (В этот момент Марк попросил листочек бумаги и нарисовал квадратик семь на семь – схему расположения объектов в своем сне.) Для того чтобы добраться до Джанет, им нужно перейти реку. Я тоже должен идти к ней, но у меня были какие-то дела, и я решил пока остаться дома. Когда они собрались выходить, я подумал, что нужно передать небольшой подарок для Джанет. Потом они уехали, и я вспомнил, что забыл открытку, и побежал за ними. Я помню, как выглядела эта открытка – довольно формально и обычно. Там было написано – «Для Джанет от брата». Каким-то образом я мог видеть Джанет: она стояла в клеточке на том берегу реки и, кажется, махала рукой. Но я не испытывал особых эмоций.
Образный ряд этого сна совершенно ясен. Пожилые родственники умирают (символически – пересекают реку) и идут навещать Джанет за семь кварталов (она умерла семь лет назад). Марк решает остаться, хотя и знает, что позже ему тоже придется пересечь эту реку. Он знал, что у него еще есть дела. Чтобы остаться в жизни, он должен был освободиться от своей сестры (на это указывает формальная открытка, сопровождающая подарок, и то, что он не был расстроен, видя, как она машет ему с того берега).
Этот сон стал предвестием перемен, и терапия начала приносить плоды: страх смерти постепенно утихал, и Марк смог сосредоточиться на своей жизни и работе.
Сны открыли двери в понимание многим другим пациентам, в том числе Рэю – хирургу, который собирался на пенсию, и Кевину – работа с ним дала хорошие результаты, и он перестал нуждаться в терапии.
История Рэя: выход на пенсию
Рэй, хирург 68 лет, обратился за помощью из-за постоянного страха перед неминуемым выходом на пенсию. На нашем втором сеансе он пересказал мне небольшой отрывок своего сна.
Я иду на вечер встречи одноклассников. Я захожу в школу и на стене недалеко от входа вижу классную фотографию. Я долго рассматриваю ее и вижу лица всех своих одноклассников, кроме себя. Я не смог найти самого себя.
– Какие чувства вы испытывали во сне? – спросил я. (Я всегда первым делом задаю этот вопрос, потому что очень важно знать, какие эмоции связаны со сном или с какой-то его частью.)
– Трудно сказать, – ответил он. – Сон был тяжелый… или серьезный. Но, в любом случае, не из веселых…
– Какие ассоциации он у вас вызвал? Вы все еще видите его своим мысленным взором? (Чем меньше времени прошло с момента сна, тем более вероятно, что ассоциации пациента несут в себе ценную информацию.)
Рэй кивнул.
– Ну да. Самое главное – эта фотография. Я отчетливо вижу ее. Я мало кого узнаю на ней, но каким-то образом знаю, что меня там нет. Не могу себя найти.
– И какой вывод вы можете сделать?
– Точно не знаю, но тут два варианта. Возможно, это чувство, что я никогда не был полноправным членом школьного коллектива, да и вообще – любого коллектива. Я никогда не пользовался популярностью. Всегда за бортом. Кроме разве что операционной.
Он замолчал.
– А второй вариант? – подсказал я.
– Ну, самый очевидный. – Он понизил голос. – То, что на фотографии весь класс, а меня нет… может быть, это означает или предвещает мою смерть?
Этот сон содержал много богатейшего материала, давшего новые направления терапии. Например, я мог работать с чувством отчужденности, непопулярности, нехватки друзей, с дискомфортом, который он испытывал везде, кроме операционной. Я мог оттолкнуться от фразы «Не могу найти себя» и начать работать с ощущением удаленности от центра собственной личности, с неудовлетворенностью своей деятельностью. Я мог предположить, что ему нужно изменить свою жизнь и прожить ее остаток осмысленно и с пользой. Таким образом, из одного сна всплыли темы, с которыми мы работали целый год.
Но сильнее всего мое внимание привлек сам факт его отсутствия на школьной фотографии, и я не пропустил мимо ушей комментария насчет смерти. Казалось, вот самый важный вопрос: в конце концов, Рэю уже 68 лет, и он обратился ко мне из-за стресса, связанного с выходом на пенсию. Каждый, кто задумывается о пенсии, неминуемо думает и о смерти. Подобные мысли нередко воплощаются во снах.
Окончание терапии как пробуждающее переживание
Ситуация Кевина: пробуждающее переживание
На нашем последнем сеансе Кевин, 40-летний инженер, чьи приступы страха смерти практически исчезли за 14 месяцев терапии, рассказал о таком сне:
Я бегу по длинному зданию, меня кто-то преследует, но я не знаю кто. Мне очень страшно, я сбегаю по ступенькам в какой-то подвал. Я вижу, что с потолка сыплется песок – тонкой струйкой, будто в песочных часах. Вокруг темно; я иду дальше и не могу найти выход, а потом, в конце коридора, вижу, как медленно открываются двери огромного склада. Хотя мне и страшно, я вхожу в них.
Чувства в этом сне? Страх и тяжесть. Я попросил Кевина рассказать мне свои ассоциации, но их было мало: сон казался ему абсолютно пустым. С экзистенциальной точки зрения мне было понятно, что окончание наших сеансов и прощание со мной могло вызвать у него мысли о других потерях и смерти. Два образа из его сна особенно привлекли мое внимание: тонкая струйка песка, как в песочных часах, и двери склада. Я не стал озвучивать свои идеи, а вместо этого попросил Кевина найти ассоциации с этими образами.
– Какие мысли вызывают у вас песочные часы?
– Мысли о времени. О том, что оно уходит. Полжизни уже прошло…
– А склад?
