Формалин
Иван Герасимов
Формалин – это книга о том, как человек, потерявший семью, решается на отчаянный шаг и в результате обнаруживает себя в различных альтернативных версиях собственной жизни. От пациента психиатрической лечебницы до поста президента целой страны… и ему не важно, сколько уйдет времени на то, чтобы вновь стать счастливым. Это книга о большой любви, о потерях, выборах и возможностях, которые преподносит нам судьба.
Формалин
Иван Герасимов
Посвящается моей жене,
которая долгие годы находила проходы
в лабиринте моего хаоса.
Спасибо тебе за это.
© Иван Герасимов, 2024
ISBN 978-5-0062-9917-7
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
…1…
Вся жизнь на паузе.
Я сижу перед телевизором, смотрю какой-то фильм, в сюжет которого даже не вникаю. Просто смотрю. Оборачиваюсь и говорю… говорю, не задумываясь… на автомате.
– Смотри какой, – оборачиваюсь и только тогда, осознав, что никого нет рядом, бросаю слова в пустоту, – момент…
Еще совсем недавно все было иначе.
Не так, как сейчас.
Все было по-другому.
Дом, работа, семья. Жизнь бурлила грезами о завтрашнем дне, а теперь… будто плаваешь в вязком формалине заточенный в пространстве и времени, пытаешься жить дальше, но… выходит скверно.
Работа…
Работа слегка отвлекает.
– Необычный заказ, – говорю я, осматривая закоченевший трупик рыжего кота на столе и не поднимая глаз, говорю на выдохе, – будет готово примерно через месяц. Может чуть больше.
– Я бы доплатил за срочность.
– Сожалею, но, – я развожу руками, – не получится.
Конечно, я бы мог выполнить работу быстрее. Я бы мог постараться, исполнить каркас, обработать шкурку, подобрать позу и добавить блеска глазам посредством лака. На все про все ушла бы неделя, не больше, но… я знаю, что не смогу занять себя этим. Мне просто не хватит сил.
Резервы моего организма истощены и настроены на автоматический режим. Тело не способно исполнять что-либо сверх нормы.
– У вас тут такой запах, – клиент улыбается, но эта улыбка скорее выражает неловкость, – надеюсь с Гарфилдом все будет в порядке?
– Не волнуйтесь, ваш питомец в надежных руках.
И я хлопаю по тельцу кота, возможно чуть сильнее, чем следовало бы, так как улыбка клиента сползает с его лица, и он смотрит на меня будто с вызовом.
Так смотрят на людей, которые все испортили.
– Я оставлю свой телефон, – говорит он, – наберите как закончите.
И он уходит. Дверь конторы закрывается, срабатывает подвешенный колокольчик над входом и ко мне подходит Степан – мой друг, с которым мы когда-то вместе переступили порог данного заведения. Он тенью выплывает из подсобки, приметив меня, подходит вплотную. На долю секунды задерживая взгляд на коте, он говорит.
– Эй, ты как?
Он смотрит по сторонам, и я вместе с ним неосознанно окидываю взглядом комнату приема продукции. На стене, обитой досками, красуется голова кабана на медальоне, под ней еще два с головами косулей. Возле окна чучело волка с оскалом, смотрит пластмассовыми глазами в сторону выхода, под лапами волка чучело зайца. Над дверью зеленая табличка «выход».
– Да… вроде нормально.
Я не знаю, что ответить.
– Ты что здесь делаешь?
– В смысле?
– Ты же помнишь, что уже не работаешь здесь?
Я натягиваю ту же улыбку, что и клиент минуту назад.
Я говорю.
– В смысле?
Я говорю.
– Ты шутишь?
Я говорю.
– Я же…
И тут я вспоминаю. Глаза округляются, я будто проваливаюсь на дно… как в фильме, лечу сквозь кадры старой кинопленки и отчетливо вижу на этих застывших снимках свое прошлое. Последнее время я много пил… я это помню.
Кадр с одиноким мужчиной, подносящим стакан ко рту.
Я пил один.
На этой пленке он пьет в одиночестве.
Пьяные ссоры.
Затертая кинопленка показывает жену и дочь главного героя – испуг на лице ребенка, раздражение в глазах женщины.
Следующий кадр – мужчина просит прощения, это повторяется раз за разом, на протяжении нескольких лет.
Серии мелодрамы растягиваются в настоящую Санта-Барбару, и уставшая женщина всегда прощает мужчину… далее пленка затерта настолько, что уже невозможно понять, простила она его в очередной раз, или же все было кончено.
Был ли кадр с разводом?
Был ли кадр с увольнением?
Да кто теперь вспомнит.
– Тебя уволили, – говорит голос Степана за кадром, – ты забыл?
– Я… да, я помню, – глаза мечутся по стенам, я беру из-под стола первый попавшийся пакет и небрежно смахиваю в него тело кота, – я… все нормально, Степа, все нормально.
Я постепенно теряю память, это происходит само собой, без моего ведома. Я не помню, что меня уволили, не помню, как потерял все, чем дорожил раньше. Не помню, как уходя подозвал дочь в коридоре. И не помню слез, заливающие ее маленькие розовые щеки – то ли от горя, то ли от радости.
Папа уходит.
Уходит тиран?
Кто-то уходит… точка.
– Никто не виноват, заяц, – говорит старый алкоголик, встав на колени так, чтобы его лицо было напротив лица маленькой девочки, – просто так получилось…
Он пытается улыбнуться, из глаз льется влага, отдающая спиртом. Они обнимаются, его руки дрожат – то ли от ситуации, то ли от выпитого… он не помнит. И он уходит.
Это странно, но я правда не помню.
– Мужчина! Пакет брать будете?
– Что?
Я на кассе в каком-то супермаркете.
Длинный ряд овощей и фруктов, к которым никто не подходит, банки с консервами и сухая старушка. Она перебирает жестянки в надежде найти самый дешевый ценник.
Поздний вечер.
Передо мной, прямо за кассой бутылки дорогой алкогольной продукции – виски, коньяк, мартини – залетные вещи, явно не созданные для посетителей данных маркетов. Чуть ниже закрытый на ключ шкафчик с распечатанной на бумаге надписью «табак».
– Пакет, говорю, нужен?
Кассирша – тучная женщина лет пятидесяти, с длинными накрашенными ногтями. Она не поднимает глаз, просто смотрит перед собой на список товаров в мониторе. И я говорю.
– Нет, спасибо.
Я говорю.
– У меня есть…
В пакет к Гарфилду отправляется дешевый армянский ром и две пачки сигарет. Следующий кадр – я выхожу из магазина… обрыв пленки.
Я помню отрывки прошлого, помню летящий на пол контейнер с макаронами, помню, что перед этим жена играла во что-то с дочкой. Помню, что напился… в очередной раз, а после…
Рука с зажатыми ключами касается домофона, звучит трель открываемой металлической двери, и я смотрю вокруг – нахожу себя во дворе матери… я не был здесь долгие годы, не считал нужным.
И вот я здесь – в одной руке пакет с закоченевшим Гарфилдом, в морду которого упирается бутылка, где-то под хвостом кота торчат сигареты. В другой руке холодные ключи с потертым синим брелком от домофона.
