Том Филлипс "Homo sapiens? Как мы все про***ли"

Homo sapiens? Как мы все про***ли
Том Филлипс

Большое разоблачение
Современные люди топчут землю уже более 70 тысяч лет и с тех пор многому научились. Они (мы) освоили ремесла и торговлю, развили культуру и искусства и забрались выше других по пищевой цепи. Но не все давалось нам легко: иногда мы вопиющим образом умудрялись все прощелкать.

В этой книге свиты воедино история, наука, политика и популярная культура, то есть с ее страниц открывается панорамный вид на славу человечества… и его бездарность. Даже самые незначительные, казалось бы, просчеты, могут полностью поменять мир и курс истории, и это совершенно очевидно, если вспомнить – как и автор – Люси, нашего первого известного предка, которая упала с дерева и умерла, австрийскую армию, которая спьяну атаковала саму себя, затосковавшего по дому британца, завезшего в Австралию кроликов…

Т. Филлипс

© 2018 Tom Phillips

© Издательство АСТ (оформление, перевод на русский язык)

* * *

Пожалуй, меня едва ли поймут, если я посвящу книгу с таким названием своей семье. Поэтому я посвящаю ее всем, кто хотя бы однажды опростоволосился. Вы не одиноки.

Пролог

На заре конфузов

ДАВНЫМ-ДАВНО, НА РАССВЕТЕ, когда солнце поднималось над речными долинами и равнинами Эфиопии, молодая обезьяна устроилась на дереве.

Нам никак не узнать, о чем она размышляла в тот день или чем занималась. Возможно, она подумывала отправиться на поиски еды или возлюбленного или собиралась посетить соседнее дерево, которое могло оказаться лучше того, где она расположилась. Но она и представить не могла, что события того дня сделают ее самой знаменитой представительницей своего вида. Впрочем, если бы вы даже нашли способ рассказать ей об этом, смысл слова «слава» все равно от нее бы укрылся. Она не понимала также, что она в Эфиопии, поскольку все происходило за миллионы лет до того, как кому-то пришла светлая мысль прочертить линии на карте, дать имена образовавшимся фигурам и начать за них войну.

Эта обезьяна и ее семейство немного отличались от других приматов, которые жили в то же время: в строении их бедер и ног было нечто необычное, и это позволяло им передвигаться по-новому. Эти обезьяны начали спускаться с деревьев и прогуливаться по саваннам на двух задних ногах. Эта перемена со временем приведет к появлению меня, и вас, и всех людей на планете. Обезьяна не знала этого, но ее век пришелся на начало одной из самых удивительных историй. Это было у истоков великого пути человека.

А после она упала с дерева и умерла.

Примерно через 3,2 миллиона лет другая группа приматов – некоторые из них теперь обладают степенями кандидатов и докторов наук – выкопала ее окаменевшие останки. Поскольку дело было в 1960-е и копавшие слушали популярную песенку невменяемых ливерпульцев, они решили назвать ее Люси[1 - Речь о песне «Битлз» Lucy in the Sky with Diamonds. – Прим. перев.]. Она была представительницей совершенно нового вида, теперь он зовется Australopithecus afarensis. И этот вид объявили «недостающим звеном» между обезьяной и человеком. Находка Люси заворожила весь мир: о ней говорили за семейным столом, ее скелет несколько лет кряду возили по США, а теперь это главный экспонат Национального музея в Аддис-Абебе.

И все же единственная причина того, что мы узнали об этой неуклюжей обезьяне, в том, что она, говоря откровенно, все прошляпила. В ретроспективе это и стало шаблоном для всех событий, которым суждено было последовать.

Это книга о человечестве – о нас – и нашем замечательном умении прошляпить, прощелкать, профукать, прохлопать, спустить в трубу любую возможность, все на свете. О том, почему на любое достижение, заставляющее гордиться званием «человек» (искусство, наука, бары), всегда найдется что-то еще, отчего хочется зажмуриться и покачать головой от недоумения и отчаяния (война, загрязнение окружающей среды, бары в аэропортах).

Весьма вероятно, что – вне зависимости от ваших личных и политических убеждений, – оглядевшись и оценив состояние мира вокруг, не так давно вы подумали про себя: «Черт подери, что же мы натворили?»

Эта книга должна чуть-чуть утешить вас: не стоит нервничать, мы были таким всегда. Да что уж там, мы все еще здесь! (Правда, сейчас, когда я пишу это, до «ядерного» саммита между Дональдом Трампом и Ким Чен Ыном – который, впрочем, может случиться или не случиться, может пройти хорошо или наоборот, – остаются считаные недели. К несчастью, я должен сдать текст до того, как все мы узнаем дату нашей смерти. Но я буду исходить из предположения, что если вы читаете эту книгу, то вам удалось дотянуть по крайней мере до конца июля 2018-го.)

Есть немало книг о величайших достижениях человечества, талантливых лидерах, гениальных изобретателях, об упрямом человеческом духе. Не меньше существует опусов о наших ошибках: и просчетах индивидуумов, и промахах целых сообществ. И куда меньше – о том, как нам удается совершать в корне, катастрофически неверные действия снова и снова.

В духе тех шуток, которые так любит разыгрывать Вселенная, причины для наших грандиозных неудач зачастую те же, что некогда позволили нам отделиться от звериного стана и возвыситься над ним. Мы умеем видеть закономерности, мы можем рассказать о них сородичам, мы способны вообразить будущее, которое еще не настало: если мы изменим вот это, случится вот то и мир станет немного лучше.

Проблема только в том… да, мы не слишком хорошо справляемся с любой их этих задач. Честная оценка прошлых достижений человечества на этом поприще походит на исключительно жестокий ежегодный отчет начальника, который вас ненавидит. Мы видим связи там, где их нет. Наши навыки общения, мягко говоря, не всегда удовлетворительны. И что уж нам совсем не удается, так это фиксировать те случаи, когда мы упустили из виду, что изменение вот того приведет также к изменению вон того вот там, а еще вон того там похуже, и кроме прочего, боже, нет, только не этого вот здесь. Неважно, как высоко заберется человечество, неважно, как много сложностей мы преодолеем, какая-нибудь катастрофа всегда будет таиться за углом. Взять хотя бы пример из истории: вот вы Сигурд Могучий (второй ярл Оркнейских островов, живший в IX веке), на коне вы возвращаетесь домой, чтобы разделить триумф от победы в битве с вашим заклятым врагом Маэлом Бригте по прозвищу Торчащий Зуб, и его голова подвешена к вашему седлу. И уже в следующий момент вы… в общем-то, вы все еще Сигурд Могучий, но пару дней спустя вы умираете от инфекции: выступающий зуб на обездоленной голове вашего заклятого врага проделал дыру в вашей голени, пока вы, торжествуя, добирались домой. Все верно: в военную историю Сигурд Великий вошел как человек, сраженный врагом, с которым он покончил несколькими часами ранее, и это сомнительное достижение. И это урок нам всем. Во-первых, о вреде гордыни, а во-вторых, о том, что нужно выбирать врагов из числа тех, кто должным образом заботится о своем прикусе. Именно о гордыне и ее трагических последствиях и пойдет главным образом речь в этой книге. Так что поклонники исторической стоматологии, напротив, рискуют сильно разочароваться.

(И ничего, что Сигурд Могучий и Маэл Бригте решили сразиться только потому, что Сигурд бросил противнику вызов – призвал к бою, в котором выступило бы по 40 воинов с каждой стороны. Маэл Бригте принял его, и Сигурд объявился с 80 вооруженными мужами. Из всей этой истории с Сигурдом можно, наверное, извлечь и еще один урок: никогда нельзя вести себя, как распоследний негодяй. И это, что забавно, тоже один из лейтмотивов этой книги.)

Сигурд – один из многих исторических персонажей, которые запомнились в большей степени за свои неудачи, а не победы. В следующих десяти главах мы окинем взглядом всю историю человечества и составим длинный список неудачников. Вниманию тех, кто не любит злорадствовать: может быть, сейчас вам как раз стоит отложить книгу.

История человеческого прогресса начинается с нашего умения думать и творить. Это и отличает человека от животного. Но именно из-за этого мы регулярно выставляем себя идиотами.

В первой главе, озаглавленной «Почему мозг такой бестолковый», мы увидим, чем ход мыслей наших предков отличался от современного, и постараемся осознать, что наши попытки разобраться в устройстве мира при помощи разума терпят крах из-за его выкрутасов. И мы принимаем ужасные, жуткие решения.

Во второй главе «Хорошо же мы устроились» мы проследим историю человечества до того времени, когда мы научились земледелию и стали формировать мир вокруг нас… и неизменно устраивали кавардак в местах своего обитания. И здесь мы столкнемся с талантом, который еще никогда не изменял нам, – мы совершенно неспособны сосредоточенно подумать над вопросом: эй, а что плохого может случиться, если мы изменим русло этой реки?

Затем мы вспомним наши неуклюжие попытки контролировать природу – в главе «Всюду жизнь». Среди прочего мы узнаем, как великий Мао и чудаковатый поклонник Шекспира спровоцировали зеркальные по сути катастрофы, категорически недооценив роль птиц.

По мере того как ранние общества развивались, становилась сложнее их структура. Стало ясно, что нам нужен кто-то, кто принимает решения. В четвертой главе «Делай, как говорят» мы убедимся, что эту ответственность неизменно возлагали на самых негодных людей. В пятой главе «Власть народу» мы затронем тему демократии, чтобы разобраться, насколько этот формат лучше.

Хотя нам и удалось создать для себя какую-никакую среду, потенциал человечества в деле выставления себя на посмешище не мог реализоваться полностью, пока мы не начали путешествовать, пока не встретились наши цивилизации. Здесь-то уж мы пустились во все тяжкие и понаделали удивительных, катастрофических глупостей. В главе «Война? А какой от нее толк?» мы познакомимся с длинной историей бессмысленных битв и конфликтов и разберем несколько самых абсурдных примеров, в том числе случай, когда армия умудрилась проиграть битву, хотя противник даже не явился на поле боя, и эпизод, когда до мелочей выверенный план атаки превратился в мусор, потому что кое-кто не учел смены часовых поясов.

Мы отправимся навстречу неизведанному вместе с героями-первопроходцами эпохи Великих географических открытий в седьмой главе – «Развеселая колониальная вечеринка». Из нее мы узнаем, что (простите, спойлер) колониализм был ужасен.

Глава восьмая «Дипломатия для чайников и/или современных президентов» научит нас деликатности во взаимодействии с другими культурами и расскажет историю о шахе Хорезма, который принял самое провальное политическое решение из возможных. (И тогда пришлось подпалить несколько бород.)

Прогресс в области науки и технологий, имеющий место в последние несколько веков, подготовил приход эры удивительных инноваций, стремительных изменений и свежих, замечательных возможностей опозориться. Об этом речь пойдет в девятой главе «Чертовы технологии, чертово излучение». В ней мы увидим, что не всегда науке удается ухватить суть вещей верно, и поговорим в том числе о загадочном излучении, которое могли видеть только французы, и о человеке, который совершил сразу две наиболее чудовищные ошибки XX века.

Перемены нынче происходят так быстро, что современный мир может запросто сбить с толку. В десятой главе «Кратко о том, как мы ничего заметили» мы оглянемся назад и вспомним нередкие случаи, когда не смогли спрогнозировать приближение ужасных новых явлений и событий.

И в завершение, в главе «Как прошляпить будущее», мы сделаем пару аргументированных догадок и представим себе следующие два века, когда будет торжествовать человеческая глупость. Мы заключим, что, всего вероятнее, люди окажутся в космической ловушке, которую сами смастерили для себя из мусора и отходов.

Это книга по истории и о том, как все сделать не так. А потому вполне естественно было бы упомянуть и о том, что зачастую мы совершенно не так толкуем историю. Проблема в том, что история – очень подвижный предмет, ведь никто не потрудился записать подавляющее большинство фактов и событий, а те, кто таки делал записи, могли ошибаться, или выжить из ума, или врать, или быть воинствующими расистами (а зачастую все недостатки совмещались в одном человеке). Мы узнали о Сигурде Могучем, потому что нелепый эпизод с его участием описан в двух документах – в сагах свода «Круг Земной» и в «Саге об оркнейцах». Но откуда нам знать, что они достоверны? Как мы можем быть уверены, что это не смешная нордическая шутка, которой мы не понимаем? Мы не можем, никак. Несмотря на огромную работу, проделанную историками, и археологами, и специалистами в десятке других областей. Объем информации, в которой не приходится сомневаться, микроскопический по сравнению с тем, чего, как мы точно знаем, мы не знаем. А того, чего мы не знаем, не зная даже того, что мы этого не знаем, еще больше… но мы не знаем наверняка, к сожалению.

Я хочу сказать вот что: вероятность того, что в эту книгу о конфузах не попало ни одного конфуза, признаюсь, минимальна. Если вдруг контекст будет расплывчатым, я постараюсь дать необходимые пояснения – что мы знаем точно, а о чем можем только догадываться. Я старался избегать историй, которые «слишком хороши, чтобы быть правдой», апокрифических мифов и бородатых исторических анекдотов, которые, кажется, увеличиваются в длине с каждым пересказом. Надеюсь, я нигде не передернул.

И это вновь возвращает нас к Люси, которая свалилась с дерева 3,2 миллиона лет назад. Откуда мы знаем, что она свалилась оттуда? Ну как же, в 2016 году группа исследователей из США и Эфиопии опубликовала статью в журнале Nature, ведущем научном журнале мира. Они провели томографию окаменевших костей Люси и создали трехмерное компьютерное изображение ее скелета. Они выяснили, что трещины в ее костях – точно такие же, какие бывают в костях любого живого существа, и что они так никогда и не заросли: это указывает на то, что Люси была жива, когда кости повредились, но вскоре после этого умерла. Ученые проконсультировались со множеством хирургов-ортопедов, и все они сошлись во мнении: так выглядят переломы пациента, который упал с высоты. Перелом верхней конечности показывает, что с ее помощью она попыталась остановить падение. Геологические изыскания показали, что ареал обитания Люси – лесистая равнина у реки, то есть там не было скал или выходов горной породы, откуда она могла рухнуть. И какой мы делаем вывод? Люси упала с дерева.

Это замечательное исследование, и оно было хорошо встречено другими экспертами в области. Проблема только в том, что нашлось все же несколько ученых – включая Дональда Джохансона, кто и обнаружил Люси, – которых статья не убедила. Он твердили: «Дружище, ее кости были переломаны, потому что это и случается с костями, которые пролежали в земле 3,2 миллиона лет». (Я немного перефразировал.)

Итак… Люси и вправду упала с дерева? Может быть. Это даже вероятно. Во многом это и есть главный фокус этой книги: мы мастерски овладели научной дедукцией и все же можем ошибаться. Можно быть чемпионом мира в своей области, сделать успешную карьеру и иметь за плечами ряд публикаций в самых престижных журналах о революционных открытиях, от которых коллеги уронили челюсть на стол, которые повлекли за собой прорыв в области палеонтологии и физики, вычислительных наук и медицины, криминалистики и геологии, которые позволили нам заглянуть в мир, существовавший миллионы лет назад, чего еще не бывало в истории… и все-таки может явиться кто-то, кто скажет: «Муахаха! Нет». Как раз тогда, когда вам кажется, что все разложено по полочкам, в игру вступает неистребимый человеческий дар – все прошляпить.

Помните о Сигурде Могучем.

Глава первая

Почему мозг такой бестолковый

* * *

ЭТО НАЧАЛОСЬ ПРИМЕРНО 70 000 ЛЕТ НАЗАД – именно тогда человечество всерьез приступило к разрушению мира. В это время наши предки начали мигрировать из Африки и распространяться по планете – сначала в Азию, а затем в Европу. Многим людям это пришлось не по душе по той причине, что к тому моменту наш вид, Homo sapiens, был не единственным человеческим видом на Земле, далеко не единственным. Ученые спорят о числе человеческих разновидностей, которые обретались в наших краях. Собрать обрывки ДНК и попробовать определить, что считать отдельным видом, а что подвидом, а что странноватым вариантом вида, – это занятие не из легких. (Это также идеальный способ ввязаться в спор, если вы оказались среди палеонтологов, которым как раз нечем заняться.) Но как бы их ни классифицировали, выходит, что тогда на планете точно существовала еще пара видов человека, самый известный из которых – Homo neanderthalensis, или просто неандерталец, как его по-свойски зовут. В результате обильной миграции из Африки они распространились почти по всей Европе и большей части Азии, где провели к тому времени более 100 000 лет. И им в целом жилось хорошо.

К несчастью, всего несколько десятков тысяч лет спустя – в мгновение ока по эволюционным меркам – наши предки грубо вторглись в их мир, и неандертальцы в компании всех прочих наших родственников исчезли с лица земли. По укладу, который зарекомендовал себя в разные исторические эпохи, когда мы только появлялись, нам удавалось поддерживать добрососедские отношения. Но в течение нескольких тысяч лет, когда продолжалось продвижение современного человека вглубь чужих территорий, останки неандертальцев постепенно исчезали из геологической летописи. От них осталась только парочка призрачных генов, которые до сих пор прячутся в нашем биологическом коде. (Очевидно, что имело место смешение неандертальцев и их покорителей, которые вскоре вовсе сместили их. Если вы родом из Европы или Азии, велики шансы, что примерно 1–4 % вашей ДНК вам подарили неандертальцы.)

Как и почему мы выжили, тогда как наши двоюродные братья навсегда укатили в местечко Вымиратово, – другой предмет для разногласий. Изрядная часть наиболее вероятных объяснений так или иначе будет затронута в той книге. Мы могли по неосторожности изничтожить всех неандертальцев, потому что принесли с собой болезни, которым он не могли сопротивляться. (Большая часть истории человечества – это и вправду история болезней, которые мы подхватили во время путешествий и распространили.) Возможно, нам легче было приспособиться к меняющемуся климату. Данные свидетельствуют также, что наши предки формировали бо?льшие социальные группы, что они взаимодействовали и обменивались товарами на большей территории, чем интровертные и довольствовавшиеся малым неандертальцы. А это означало, что Homo sapiens могли рассчитывать на больший объем ресурсов, когда вдруг похолодало.

Или, может, мы просто убили их. Ведь, в общем, так мы обычно и поступаем.

Несмотря на всю правдоподобность, едва ли в ответе за все только один фактор, потому что так не бывает. Но большинство самых убедительных объяснений имеют одну общую черту: они отсылают к тому, как работает наш мозг. Я совсем не хочу сказать, что неандертальцы вымерли, потому что они глупые, а мы умные. Они отнюдь не походили на туповатых увальней, какими их рисует популярная культура. Их мозг был такого же размера, как и наш, они тоже умели изготавливать орудия, контролировать огонь, создавать абстрактные произведения искусства и украшения – следы этого найдены в Европе, и эти артефакты относятся к эпохе, на десятки тысяч лет отстоящей от того времени, когда явились наши предки и стали устанавливать всюду свои порядки. Вернее всего, наше превосходство над неандертальскими кузенами было в образе мышления, касается ли это приспособляемости, или производства более продвинутых орудий труда, или более сложной социальной структуры, или общения между разными группами.

Есть что-то особенное в том, как мы, люди, думаем, и это выделяет нас. Ну да, это очевидно. Это кроется уже в самом названии нашего вида: Homo sapiens, то есть «человек разумный» с латыни. (Скромность, скажем прямо, никогда не отличала нас как вид.) И чтобы воздать должное нашему эго, заметим, что человеческий мозг – это поистине удивительный механизм. Мы видим закономерности в том, что окружает нас, и на их основе умеем строить догадки о том, как устроены вещи, выстраивать сложные когнитивные модели мира, а он, как известно, больше, чем сумма видимых предметов и явлений. А на основе этих когнитивных моделей мы можем вообразить то, чего не видели: мы научились предвидеть перемены в мире, которые могут улучшить нашу среду. Об этих идеях мы сообщаем остальным, и они совершенствуют их, хотя нам это изначально не пришло в голову. Так знание и изобретения рождаются из совместных усилий и предаются из поколения в поколение. Кроме того, мы умеем убеждать многих работать плечом к плечу над осуществлением плана, который существовал когда-то только в нашем воображении, – все для того, чтобы воплотить нечто огромное и важное, что было бы не под силу одному человеку. И это повторяется много-много раз в сотнях тысячах разных контекстов, и то, что некогда было диким и новым, превращается в традицию, и после появляются другие новшества, пока в конце концов не получится то, что мы называем «культура» или «общество».

Поразмыслите об этом в таком ключе: сначала мы заметили, что округлые предметы скатываются с холма лучше, чем угловатые и непропорциональные. После мы додумались, что если отколоть от предмета ненужное, придав ему сходство с шаром, он станет катиться лучше. Дальше мы показали другу нашу новую круглую и катящуюся штуковину, которая навела его на мысль о строительстве тележки из четырех таких штуковин. Затем появляется целый флот церемониальных карет, чтобы до всех людей докатились лучи славы великодушного, но беспощадного правителя и изобретателя. И в завершение мы катим по трассе А10 в красном Opel Insignia, слушаем диск с классическими рок-балладами и выкрикиваем ругательства зазевавшемуся дальнобойщику. (ВАЖНОЕ ЗАМЕЧАНИЕ ИЗ СООБРАЖЕНИЙ ПЕДАНТИЧНОСТИ: это вопиюще неточная и карикатурная история изобретения колеса. Как ни странно, колеса изобрели довольно поздно по сравнению с другими вещами – когда цивилизация безрадостно мыкалась без них уже больше тысячи лет. Первому колесу в археологической истории примерно 5,5 тысяч лет, оно было найдено в Месопотамии и использовалось вовсе не для транспортировки: это гончарный круг. Кажется, что прошла еще как минимум пара десятков лет до того, как на кого-то снизошло озарение, и он перевернул колесо набок, чтобы возить все и всюду. Так и начался процесс, который в конечном итоге приведет к дорожной полиции. Приношу свои извинения исследователям колес, которых оскорбил предыдущий абзац – он был всего только иллюстрацией.)

Человеческий мозг удивителен, и вместе с тем он чрезвычайно странен и склонен совершать жутчайшие просчеты в самый неподходящий момент. Мы часто делаем неверный выбор, верим в глупейшие вещи, игнорируем подсказки прямо у нас под носом и составляем схемы, в которых нет вообще никакого смысла. Наш ум может выстроить игру оркестра или спланировать город, ему далась даже теория относительности. И все же он на пять минут повергает нас в болезненные и отчаянные сомнения, не в силах решить, какие чипсы выбрать.

Так как же наше уникальное мышление позволило нам создать невероятный мир, который отвечает нашим запросам, при этом делать выбор в пользу наихудшей из опций, хотя с самого начала было очевидно, какая это ужасная идея? Вкратце: как мы умудрились запустить человека в космос и высадиться на Луне, хотя все еще время от времени отправляем ЭТОТ текст своей бывшей? В конечном итоге это сводится к тому, как наш мозг развивался.

Дело в том, что эволюция – не слишком «умный» процесс, она бестолкова в самом своем основании. Имеет значение только то, удается ли живому организму достаточно долго уворачиваться от тысячи возможных и страшных смертей, поджидающих за каждым поворотом. Если да, то его гены перейдут к следующему поколению – получите, распишитесь. Если нет… ну что ж, ему не повезло. Это означает, что эволюция не заглядывает в будущее. Если некая черта дает организму преимущество прямо сейчас, она будет отобрана, даже если она загромоздит генетический код ваших пра-пра-пра-пра-пра-правнуков чем-то, что безнадежно устарело. Маловероятно и то, что она могла предвидеть полезность этих черт заранее: «Конечно, сейчас это жутко мешается, но многим потомках через миллион лет она весьма пригодится, верьте мне». Да, это полная чушь. Эволюция успешна не потому, что она планирует наперед: она просто-напросто выбрасывает в опасный и беспощадный мир гигантское количество голодных и похотливых существ и смотрит, кто подержится дольше.

Это означает, что наш мозг – отнюдь не продуманный до мельчайших деталей орган, созданный для решения сложнейших головоломок. Это скорее набор трюков, и шаблонов, и «хаков», которые дали нашим предкам двухпроцентное преимущество в поисках еды или трехпроцентное – в коммуникации («Ой-ой, гляди туда, там лев!»).

Эти механизмы (они называются эвристическими, если хотите перейти на язык терминов) абсолютно необходимы для выживания, для общения, для обучения при помощи опыта: нельзя сесть и выработать все базовые принципы. Если бы каждый раз, когда нам нужно было избежать шока от восхода солнца, нам приходилось бы начинать что-то вроде конгнитивного эквивалента широкомасштабного рандомизированного и контролируемого исследования, мы бы не ушли далеко как вид. Когда вы наблюдали поднимающееся из-за горизонта солнце несколько раз, мозг подумает только: «Хм, солнце всходит», и это разумно. Точно так же, если Джефф расскажет вам, что его жутко скрутило, когда он поел фиолетовых ягод с того куста у реки, лучше всего поверить ему и не проверять на себе.

Но здесь и начинаются проблемы. Хотя шаблоны в нашем мозгу полезны, они (как и все шаблоны) порой толкают нас на неверный путь. И в мире, где нам приходится решать более сложные задачи, чем пищевые, это происходит куда чаще. Говоря прямо, в подавляющем большинстве случаев ваш мозг (и мой, и все вообще мозги) ведет себя, как клинический идиот. Возьмем, например, ту самую способность видеть взаимосвязи. Проблема в том, что наш мозг настолько помешан на их выискивании, что начинает видеть их всюду – даже там, где их нет. Не большая беда, если это проявляется только тогда, когда мы смотрим на ночное небо: «Смотри-смотри, вон там лиса гонится за ламой». Но когда воображаемая схема заставляет вас думать, что все преступления совершаются представителями одной этнической группы… в общем, это очень мешает.

Для этого явления существует множество терминов, например «иллюзорная корреляция» или «кластерная иллюзия». Во время Второй мировой войны многие лондонцы были уверены, что немецкие ракеты «Фау-1» и «Фау-2» (новое грозное оружие) разили в городе строго определенные цели, и потому они искали укрытие в тех местах, которые считали безопасными, – а также предполагали, что в менее затронутых войной столичных районах прятались немецкие шпионы. Это несколько обеспокоило британские власти, и они наняли статистика по имени Р. Д. Кларк, который взялся проверить, правда ли это.

И что же он выяснил? «Цели» оказались выдумкой горожан, призраками, рожденными даром видеть причинно-следственную связь. Немцы не могли похвастаться технологическим прорывом (созданием управляемых ракет), а Кларкенуэлл отнюдь не являлся оплотом вермахта и там не укрывались секретные агенты. Самолеты сбрасывали снаряды в направлении города наобум. Но люди видели за этим хитроумный план, потому что им был дан мозг.

Даже подкованные профессионалы могут пасть жертвами подобных иллюзий. Например, многие медицинские работники подтвердят, что полнолуние всегда обещает неспокойную ночку в приемном отделении: наплыв пациентов, странные травмы и психопатическое поведение. Провели даже исследование, и оно показало, что все это неправда: нет никакой связи между фазами Луны и загруженностью больниц. Но целая орда талантливых, опытных врачей будет клясться всеми святыми, что зависимость существует.

Почему? Вера, в конце концов, не берется из ниоткуда. Убеждение в том, что Луна сводит людей с ума, бытует уже много веков. Отсюда и взялось слово «лунатик», отсюда и пошли россказни об оборотнях. (Это также может иметь отношение к корреляции между фазами Луны и женским менструальным циклом.) И что самое интересное, это могло быть правдой в некоторый период времени! До изобретения искусственного освещения – особенного уличного – свет Луны имел большее значение для людей. По одной из теорий, бездомные, которые спали на улицах, не могли сомкнуть глаз в полнолуние, и бессонница усугубляла их душевные заболевания, если такие были. (Мне очень нравятся теории о пиве, поэтому сделаю альтернативное предположение: люди, возможно, сильнее напивались, если знали, что точно разглядят путь до дома и не заблудятся, что их не ограбят и что они не споткнутся, и не окажутся в канаве, и не помрут там.)

Откуда бы ни пришла эта идея, она фиксируется в культуре уже очень давно. И с тех пор как вы услышите, что полнолуние знаменует время безумия, вы станете запоминать все ночи, когда так и было, и не замечать те, когда это было не так. Не желая того, ваш мозг увидел закономерность в бессистемности. И все это из-за когнитивных шаблонов, которые он задействует. Главные из них – это эвристика привязки и эвристика доступности, и оба они доставляют нам бесчисленные заботы. «Привязка» в данном случае означает, что если вы пытаетесь принять какое-либо решение, особенно когда вводных данных не так много, вы оказываетесь под гипертрофированным влиянием первого из же из услышанных мнений. Например, представьте себе, что вас попросили оценить какую-либо вещь, причем вы заведомо не располагаете достаточными знаниями, чтобы вынести ответственное суждение. Скажем, это был дом со случайной фотографии. (Примечание для миллениалов: дома – это такие большие строения из кирпича, которые вы никогда не сможете себе позволить.) Поскольку вы ровным счетом ничего не смыслите в ценах на недвижимость, вы смотрите на фото, прикидываете, насколько вычурным выглядит этот дом, и тыкаете пальцем в небо. Но ваша догадка уже не будет такой спонтанной, если кто-то предложил примерную стоимость, например, спросив: «Как думаешь, этот дом дороже или дешевле 400 000 фунтов?» Важно понимать, что этот вопрос не содержит ни грамма полезной информации (вам же не рассказали, за сколько были проданы другие дома в этом районе). И все же те, кто получил в виде «подсказки» сумму в 600 000 фунтов, в среднем называют более высокую цену, чем те, кто услышал о 200 000 фунтов. Хотя вопрос совершенно неинформативен, он влияет на ваше суждение, поскольку вы получили «привязку». И мозг хватается за нее и от нее отталкивается.

Иногда доходит до смешного: информация, на которую мы ориентируемся, может быть категорически бесполезной – как и наугад выбранное число, – но мозг все равно цепляется за нее и подгоняет под нее наши решения. И это тревожно. В книге «Думай медленно… Решай быстро» Даниэль Канеман приводит в пример эксперимент 2006 года, в котором участвовала группа профессиональных немецких судей. Им были предъявлены материалы дела против женщины, которая обвинялась в магазинной краже. Судьям предложили подбросить кости, вес которых был отрегулирован (об этом они не знали) таким образом, что сумма точек на двух сторонах могла быть равна 3 или 9. Затем их спросили, нужно ли приговорить женщину к заключению, более или менее продолжительному, чем выпавшее число. В конце концов им предстояло выдвинуть окончательное суждение о справедливом сроке. Наверное, вы уже догадались, каким был результат. Судьи, которые выбросили большее число, приговорили подсудимую к куда более долгому заключению, чем те, кому выпало меньшее число. В среднем же, если бы судьи и вправду подбрасывали кубики, женщина провела бы в тюрьме на три месяца дольше. И это неутешительно.

«Доступность» подразумевает, что вы принимаете решения на основе той информации, которая первой поросится вам на ум. То есть вы не оцениваете дотошно абсолютно весь доступный вам информационный багаж. Это означает, что мы склонны формировать наши представления о мире на фундаменте недавних событий или того, что нам особенно запомнилось. Таким образом, вся груда вечных максим и премудростей, которые, возможно, куда точнее передают суть повседневности, просто… стирается из памяти.

Именно поэтому сенсационные новостные сводки об ужасных преступлениях заставляют нас верить в то, что уровень преступности выше действительного, тогда как сухие выкладки об улучшении криминальной статистики не производят на нас такого впечатления. В частности поэтому многие больше боятся крушений самолетов (редких, из ряда вон выходящих), чем автомобильных аварий (ежедневных и потому менее впечатляющих). По этой причине терроризм вызывает молниеносную реакцию со стороны общественности и политиков, хотя на более опасные, но заурядные угрозы для жизни закрывают глаза. В период с 2007 по 2017 год в США больше людей погибли от собственных газонокосилок, чем от рук террористов. В эпоху публичности американскому правительству впору начать войну против газонокосилок. (Впрочем, будем честными: ввиду последних событий этого не стоит исключать.)

Взятые вместе, эвристика привязки и эвристика доступности здорово повышают вероятность бестолкового выбора в форс-мажорных ситуациях и так или иначе влияют на незначительные каждодневные решения, которые мало на что влияют. Если же вы намерены принять ответственное, взвешенное решение, которое учитывает всю сложность современного мира, они могут превратить вашу жизнь в кошмар. Ваш мозг будет всеми силами пытаться вернуться в зону комфорта – поближе к тому, о чем вы уже слышали или что первым приходит в голову.

Отчасти они также в ответе за то, почему нам не дается оценка рисков и предвидение катастрофических последствий одной из многих доступных опций. В действительности в нашем мозгу независимо существуют две системы, помогающие оценивать опасность: инстинктивная и быстрая наравне с медленной и взвешенной. Проблемы начинаются, когда они вступают в противоречие. Одна часть мозга спокойно произносит: «Я проанализировала все данные и пришла к заключению, что опция 1 самая рискованная», а вторая выкрикивает в ответ: «Но опция 2 выглядит жутковато!»

Разумеется, вы можете подумать, что мы в состоянии перехитрить самих себя и вытолкать наш мозг из зоны комфорта. Мы ведь умеем игнорировать голос инстинкта и прислушиваться к более осознанному шепоту, правда? Чтобы здраво оценить ситуацию. К сожалению, придется принять во внимание также нашу склонность искать подтверждения своим взглядам.

До того как я сел писать эту книгу, я был уверен что поиск аргументов в пользу имеющейся точки зрения – главная проблема, и все, что я прочел с того момента, подтверждает мою правоту. В этом-то и вся сложность: наш мозг ненавидит быть неправым. Из-за такой вредной привычки мы, как ракета с лазерной системой наведения, вцепляемся в самые ничтожные свидетельства в пользу наших взглядов и убеждений, блаженно игнорируя целые батареи аргументов, доказывающих что мы совершенно сбились с пути. В бытовой ситуации это объясняет, например, почему мы предпочитаем получать новости от источника, который в целом разделяет наши политические взгляды. В своем крайнем проявлении этот феномен может указывать, почему вам ни за что не переспорить приверженца теории заговора: именно потому что мы тщательно отбираем события, которые хорошо вписываются в нашу картину мира, и отбрасываем те, что выпадают из нее.

Впрочем, от этого все же есть кое-какая польза: мир сложен и беспорядочен, он со скрипом выдает нам свои тайны – он совсем не похож на слайд презентации с аккуратным списком. Формирование когнитивных шаблонов означает, что мы выпускаем из поля зрения бесполезную информацию, сосредотачиваясь на верных подсказках. Только вот отбор действительно стоящий информации подобен игре в русскую рулетку.

Но дальше – больше. Наш мозг все отчаяннее сопротивляется допущению, что он мог дать сбой. Можно подумать, что, едва приняв решение, воплотив его в жизнь и убедившись, что все летит к чертям, нам по крайней мере становится легче время от времени передумывать. А вот и нет. Это называется искажение в восприятии сделанного выбора. Термин означает, что как только мы выбрали курс, мы не можем проститься с мыслью, что он верен, – так тонущий матрос хватается за щепку. Мы даже возвращаемся к воспоминаниям о том, как и почему мы так решили, чтобы еще больше утвердиться в своей правоте. Поэтому вы, морщась, хромаете на обе ноги в новых ботинках и пытаетесь убедить всех, что они добавляют вам значимости, хотя вам и приходится передвигаться аллюром. На более высоком уровне эта привычка становится причиной упорной настойчивости министров в правительстве: переговоры проходят прекрасно, наблюдается невиданный прогресс. Хотя все очевиднее становится, что дело – табак. Выбор сделан, и он не может быть неверным, потому что мы сделали его.

По некоторым данным, в определенных обстоятельствах даже опасно сообщать людям, что они не правы. Если вы терпеливо и по пунктам разъясните им, почему вы так думаете, они, возможно, только упрочатся в своих взглядах. Столкнувшись с тем, что можно расценить как оппозицию, их сопротивляемость удваивается, и люди встают на свои позиции еще прочнее. А потому не стоит спорить с вашим расистски настроенным дядюшкой в социальных сетях или объявлять всем, что вы решили стать журналистом. Может оказаться, что вы заведомо обречены: вы только испортите настроение себе и разозлите других.

Это не означает, что люди не умеют принимать сбалансированных и мудрых решений: разумеется, они могут. В конце концов, вы читаете эту книгу. Поздравляю: вы сделали прекрасный выбор! Я только имею в виду, что мозг чинит невероятное число преград на нашем пути, полагая, что поступает во благо.

Само собой, если мы не можем решить даже за себя, проблема усугубляется, когда решение должно быть коллективным. Мы социальные животные, и нам совсееем не по нраву быть белой вороной. Посему мы так часто не прислушиваемся к полезным подсказкам инстинктов, чтобы не выделяться.

По этой причине, когда группе людей нужно договориться и идея общности довлеет над каждым из ее членов, возражения отметают в сторону или вовсе не озвучивают из-за общего напряжения. Ведь мало кто отваживается выговорить вслух: «Вообще-то я не уверен, что это очень умная мысль». А потому мы очертя голову переходим на сторону большинства: видя, что другие люди делают что-то или во что-то верят, мы хотим подражать им, быть частью толпы. В детстве ваша матушка наверняка спрашивала: «А если бы все спрыгнули с моста, ты бы спрыгнул тоже?» И честный ребенок отвечал: «Да, вернее всего, спрыгнул бы».

Дополняет картину тот факт, что мы, как правило, считаем себя неотразимыми, хотя это не так. Вы можете называть это гордыней, а можете завышенной самооценкой. Можно также обозвать таких людей засранцами. Так или иначе, исследования показывают, что мы сильно переоцениваем свою сообразительность. Если попросить студента предположить, насколько хорошие баллы он получит по сравнению с другими студентами, подавляющее большинство включит себя в 20 % самых успешных учеников. Едва ли кто-то признается: «Да, наверное, мои оценки ниже средних». (Чаще всего, впрочем, оценка попадет в диапазон между 10 и 20 процентами. Это примерно как заказать бокал вина, которое лишь немногим дороже самого дешевого.)