«Но сами наши страсти и привязанности показывают нам второе, менее совершенное состояние разума, в существах, которых он породил».
В предисловии к знаменитому философскому труду, написанному одним из императоров, очень похожая идея объясняется несколько иначе:
«До рождения Божества, – говорится в нем, – разум обитал на небе и на земле; после рождения Божества разум обитает в нём».
Более того, совершенные существа, упомянутые в конце отрывка из «Дао дэ цзин», который я не столь давно процитировал, по мнению комментатора, являются духами, разумными существами, которыми населён мир и которые обязаны своим происхождением изначальному разуму. Это понятие прекрасно согласуется с представлениями Платона о природе богов, звёзд и демонов.
Вот ещё один отрывок, который лучше поддается буквальному переводу; это двадцать пятая глава «Дао дэ цзин»:
«До хаоса, предшествовавшего рождению Неба и Земли, существовало единое существо, огромное и безмолвное, неизменное и всегда действующее без устали. Его можно считать матерью Вселенной. Я не знаю его имени, но я называю его разумом[50 -
Basil. Caesar. edit. Garner. 1721. Том. I, стр. 5 (прим. автора).].
Принуждённый дать ему имя, я называю его величием, распространением, расстоянием, противостоянием[51 - Последнее выражение можно объяснить тем, что разум по своей природе противоположен живущим существам: он есть то, чем они не являются (прим. автора).]. В мире существует четыре величия: величие разума, величие Неба, величие Земли и величие императора, который также является одним из четырех. Человек имеет свой пример в Земле, Земля – в Небе, Небо – в разуме, разум – в себе самом»[52 -
Existentium rerum confusio perfecta pr?greditur c?li terr?que nativitatem, proh immensum! proh silentiosum! Unicum stans et immutabile, circumagens et nulli damno obnoxium, potest ide? existimari orbis universi mater. Ego quidem nomen ejus nescio, cum ver? nuncupo rationem /Существует вещь, возникшая из хаоса, ещё до рождения Неба и Земли. Столь безграничная! Столь безмолвная! Существующая сама по себе и неизменная, вращающаяся и не подверженная никакому вреду, она может быть названа матерью Вселенной. Я не знаю её имени, когда называю её первичным разумом.Vico actus ipsum nomino magnum; magnum scilicet progressio; progressio scilicet remotum; remotum scilicet oppositio. Idcirc? rationis magnitudo, c?li magnitudo, terr? magnitudo, regis etiam magnitudo, in orbe sutit quatuor magnitudines, regisque magnitudo una inter eas. Homo regulatur ad normam terr?; terra ad normam c?li; c?lum ad normam rationis; ratio ad normam sui ipsius /Я называю её великой; великой, значит, двигающейся; двигающейся, значит, отдалённой; отдалённой, значит, противостоящей. Величие разума, величие неба, величие земли и даже величие императора – четыре существующих величия в мире, и величие императора – одно из них. Человек следует велениям Земли; Земля следует велениям Неба; Небо следует велениям разума, а разум следует велениям самости/ (прим. автора).].
Все черты этого высказывания легко узнаваемы, и, пожалуй, нет ни одной, которая не встречалась бы, почти в тех же выражениях, в трудах Платона или его учеников. Последние особенно характерны. Человек, уподобленный миру или рассматриваемый как копия Неба и Земли, – это мир в миниатюре или микрокосм. Более строго это выражено в другой китайской книге (Цзу Чжоу Пянь):
«Вселенная образована из соединения двух принципов; так же и тело человека. Вселенная – это человек, а человек – маленькая Вселенная»(1).
До этого Чинь-Цзы уже указал, что разум каждого человека – это разум Вселенной (2). Вселенная, которой управляет изначальный разум, управляющийся только самим собой и в то же время являющийся своим образом или прототипом, а также образом Неба и Земли; все эти идеи встречаются повсюду у Платона, Филона, Плотина и т. д.
Правда, в отрывке из «Дао дэ цзина», похоже, присутствует китайская идея о величии императора, уподобляемого Небу и Земле, но я не думаю, что Лао-цзы хотел ограничиться простым сравнением. Я склонен полагать, что он имел в виду отношения и связи, существующие между миром материальным и миром моральным, порядком естественным и порядком политическим, подобно тому, как такие отношения встречаются в учениях Конфуция и всех философов его школы.
Широко известен знаменитый отрывок из Лао-цзы, который отец Купле[53 - Филипп Купле (???, Бай Инли. Родился в г. Мехелен (Бельгия) 31 мая 1623 г., умер в морском путешествии близ берегов Гоа (Индия) 16 мая 1693 г.) – священник-иезуит, был миссионером в Китае, лингвистом, историком и философом.] перевёл первым[54 - Confucius, Sinarum philosophus/ Конфуций, китайский философ. Стр. XXIV (прим. автора).] и который, по его словам, цитируется во многих работах. Это первые слова § 42, в начале «Книги добродетели». Я не ограничиваюсь их пересказом, но прилагаю § 41 и остальную часть § 42, чтобы читатель мог лучше представить себе порядок идей[55 - См. напр. переводы Жюльена и Вигера (прим. автора).].
Отделяя такого рода высказывания от того, что им предшествует и сопровождает, мы рискуем составить ложное представление об учении автора, и нет никакой гарантии, что мы не причиним вреда, если припишем ему идеи, ему не принадлежащие.
§ 41. Мудрецы первого порядка, познавшие, что такое разум, руководствуются им в своих поступках. Философы второго порядка сомневаются. Те, кто относится к последнему разряду, высмеивают его, а если и не смеются над ним, то не признают его разумом. Отсюда эти выражения (древних): свет, который можно пролить на разум, – это лишь тьма; движение, которое можно сделать в направлении разума, – это движение назад; самый широкий разум подобен тонкой нити. Самая возвышенная добродетель подобна мрачному ущелью, утренней звезде, подвергнутой осмеянию: величайшая добродетель недостаточна; то, что лучше всего укреплено, всё же остаётся шатким. Самая совершенная истина подвержена изменениям; она – великий квадрат без углов, прекрасная ваза, изготовленная с запозданием, громкий голос, звучащий редко, великий образ без формы. Но ты, сокрытый разум, у которого нет имени, ты один, о разум, у которого истинное благо заимствует совершенство.[56 - Summi doctores audiunt de ratione, et agunt secund?m illam. Medii doctores audiunt de ratione sicuti servantes, sicuti deficientes. Infimi doctores audiunt de ratione, et vald? derident illam, vel, non deridentes, non sufficienter existimant rationem (esse). Idcirc? dictum stat (? veteribus, comment.): Lumen in ratione sicut tenebr?; progredi sicut retrogredi; magnum, veluti fila in?qualia. Summa virtus, velut vallis; stella matutina velut pudori (obnoxia). Vasta virtus, cui nihil sufficit; erecta virtus veluti mutabilis: quadratum magnum sine angulis; vas magnum ser? confectum; vox magna rar? sonans; magna forma sine imagine. Ratio abscondita sine nomine: h?c unica ratio bona commendans (entibus) idеo perficit ea /Высшие мудрецы, слыша о разуме, действуют соответственно ему. Средние умы, слыша о разуме, то следует ему, то нет. Слабоумные [Низшие из умов], слыша о нём, над ним насмехаются, а если и не насмехаются, то не считают его достаточным (чтобы быть). Потому и сказано (древними): свет в разуме подобен тьме, движение вперёд – движению назад, великое сродни тонкой нити. Высшая добродетель подобна ущелью, утренняя звезда подобна (подвергшейся) стыду. Бескрайняя добродетель всё же недостаточна; стойкая добродетель переменчива. У огромного квадрата углов не видно, прекрасная ваза сделана с запозданием, громкий голос звучит редко, у огромной формы нет изображения. Разум сокрыт в безымянности. Он единственный даёт благие советы, чем совершенствует (существа) (прим. автора).]
§ 42. Разум породил одно; одно породило два; два породили три; три породили все вещи. Все вещи покоятся на материи и окутаны эфиром; туман или дыхание, объединяющее их, поддерживает гармонию внутри них. То, чего так боятся люди, – быть сиротами, лишенными всего, – они и есть, они не знают о своём происхождении, а императоры и властители хвалятся званием сирот. Так существа увеличиваются за счет вселенской души, которая, в свою очередь, увеличивается за счёт их потерь. Я учу здесь лишь тому, чему меня учили другие. Но жестокие люди не смогут насладиться такой смертью (они не воссоединятся со вселенской душой). В этом отношении именно я являюсь отцом учения[57 - Ratio produxit unum; unum produxit duo; duo produxit tres; tres produxit universum. Universus incumbit principio obscuro (vel terr?), et amplectitur principium lucidum (vel c?lum); tepidus spiritus effectus est concordia (sive vinculum inter illa) / Разум породил одно; одно породило два; два породили три; три породили Вселенную. Вселенная подчинена тёмному началу (или Земле) и охватывает светлое начало (или Небо). Дыхание является результатом гармонии (или связи между ними).Quod homines maxime oderunt, scilicet quod orphani sint et esc? destituti (hoc rever? sunt, utpote qui rerum et suam ipsorum originem nesciunt), reges et principes illud pro titulo gloriantur / Что больше всего ненавидят люди, так это то, что они сироты и лишены пищи (это верно, так как они не знают происхождения вещей и своего собственного), но императоры и правители хвалятся этим как титулом.Ideo res defectu augent, et auctione deficiunt. Alii quod docuerunt, ego etiam doceo. Violenti ver? talem mortem non assequentur. Ego hic pater doctrin? (sum) / Поэтому убыль может порождать увеличение, а увеличение – убыль. Чему учили другие, тому учу и я. Жестокие люди не добьются такой смерти. Я (есть) здесь отец этого учения (прим. автора).].
Должен напомнить, что я перевожу как можно более буквально, добавляя к тексту, чтобы сделать его более понятным, лишь небольшое количество выражений, выделенных курсивом. Латинский перевод ещё более буквален, но он неясен. Только парафраз может быть ясным; но нельзя быть уверенным, что мы поймём смысл текста, заложенный автором. Я даже не буду пытаться разобраться во всем, что смущает в этих двух абзацах; мне будет достаточно остановиться на основных моментах, лежащих в основе учения.
Прежде всего, различие, которое Лао-цзы проводит между философами в зависимости от того, как они воспринимают учение о Дао, указывает на то, что в Китае эти взгляды уходят корнями в далекое прошлое и, более того, ранее они были предметом определённых споров. Действительно, если верить даосам, древнейших китайских философов следовало бы причислить к самым ревностным сторонникам их учения.
Если верить словам нашего автора, в его время наверняка были люди, которые высмеивали его взгляды о происхождении мира, а другие считали их весьма сомнительными. Можно не сомневаться, что под последними он понимал Конфуция, который, согласно «Лунь юй» (i), тщательно избегал объяснений по этим сложным вопросам.
Текст, который мы изучаем, полон неясностей и у нас чрезвычайно мало средств для его полного понимания, а также знаний об обстоятельствах, на которые намекал Лао-цзы. Словом, мы так далеки во всех отношениях от идей, под влиянием которых он писал, что было бы безрассудно утверждать, что мы найдем именно тот смысл, который он имел в виду, в то время как этот смысл ускользает от нас.
Нам, однако, не кажется слишком надуманным то предположение, что есть некий замысел в той параллели, которую он проводит между самой блестящей добродетелью, наиболее прочно установленной, и этим возвышенным принципом, предсуществующим всему, источником и основой истинного блага, который он не перестает прославлять.
Конфуций превозносит добродетель и разум, на котором, по его мнению, должно основываться всё человеческое поведение; но он умалчивает об основании этого чисто человеческого разума. Лао-цзы, видевший его образ в первичном разуме, кажется, имеет намерение подавить человеческий разум, как лишенный поддержки Дао, когда сравнивает его возвышенность с ущельем, его чистоту с утренней звездой, подвергшейся бесчестию, с запоздало изготовленной вазой.
Все эти идеи, повторяю, очень запутаны и выражены крайне туманно. Но, как я уже отмечал, по степени неясности труды платоников, пожалуй, превзошли бы сам «Дао дэ цзин». К тому же речь идёт не о том, чтобы глубоко понять или объяснить философский смысл всех понятий книги, а о том, чтобы найти их происхождение, и в этом отношении необходимо иметь хотя бы небольшое представление о них. Если бы мы приложили больше усилий, чтобы преодолеть неприятие, которое они внушают, мы бы убедились, что все они имеют свои эквиваленты в трудах Плотина. Это то, что, как мне кажется, я уже могу утверждать на основе изучения, пока ещё очень поверхностного, но достаточного для исторической точки зрения.
Параграф 42 не содержит моральных идей; он почти целиком космогоничен, но здесь, как и в философии Пифагора и Платона, космогония, как уже отмечалось[58 - Apparebit Pythagoram ac Platonem… ortum et antiquorum ??????????? in ?????????? quamdam convertisse /Оказывается, Пифагор и Платон… превратили происхождение древней космогонии в своего рода психогонию/. Brucker, DeconvenientiaPythag. numer. cumideisPlatonis, in Am?nitat. litterar. Schelhornii (Брукер. О схожести Пифагоровой нумерологии с идеями Платона… ). Том VII, стр. 215 (прим. автора).], по существу психогоничен[59 - Очевидно, что психогония (хотя употребления такого слова в русском языке мне найти не удалось), по аналогии с космогонией, изучающей происхождение и развитие космических тел и их систем, призвана изучать происхождение и развитие психики. В русском языке для этого употребляется слово «психология».]. Действительно, Лао-цзы объясняет, в полном соответствии с платоновской доктриной, как два принципа, небесный и земной, или грубый воздух и эфир, связаны вместе дыханием, которое объединяет их и производит гармонию. Невозможно более чётко выразить идеи Тимея Локрийского, слова которого, похоже, являются переводом китайского отрывка[60 -
Tim.apudChalcided.Fabric(«Тимей в Халкиде» под ред. Фабрика). §CI, стр. 315(прим. автора).].
Эту же мысль мы находим у философа Саллюстия, который также хочет, чтобы все вещи были приведены в порядок разумом [????], и чтобы ими двигала душа [????][61 -
Salluste (Саллюстий), c. VII, в Opuscul. mythol. de Gale (Загадочная мифология Галя). Стр. 257 (прим. автора).]. Подобным образом она выражена и у Гермеса Трисмегиста, который делает ???? отцом творческого разума, ????? ?? ??????????, действующим богом, благом, создающим все вещи, который устанавливает градацию между материей, воздухом, душой, ???? и Богом. Диоген Лаэртский приписывает Пифагору аналогичную идею[62 - Herm?s le Trismеgiste, ed. Turneb (Гермес Трисмегист под ред. Тюрнеба). Стр. 28 (прим. автора).]. Нет необходимости настаивать на аналогии этого мнения взглядам, которые встречаются на каждой странице у учеников Платона и Пифагора.
Ещё два других момента в этом отрывке требуют краткого пояснения. Люди, говорит Лао-цзы, жалуются на то, что они сироты, то есть не знают существа, породившего их, а властители хвалятся этим титулом сирот; похоже, это не более чем игра слов.
Действительно, во времена Лао-цзы властители различных государств, на которые был разделен Китай, чтобы избежать использования местоимения первого лица, которое редко употребляется в китайском языке, из скромности называли себя гуа-цзин или гуа-дэ, человек небольших достоинств, а часто также гу, сирота, человек, лишенный родителей и естественной поддержки, как можно увидеть в «Лунь Юй» и в философских беседах Мен-цзы. Вместе с тем нелегко догадаться, что означает такая связь.
Что касается неясности высказывания о приросте, который получают существа за счёт дыхания или универсальной (вселенской) души, и потере, которую эти же существа несут, отчего душа эта, в свою очередь, набирает силу, то следует заметить следующее. Хотя в тексте это и выражено в уклончивой манере, но это то, что выражено с ясностью в идеях платоников и пифагорейцев об универсальной душе, поскольку согласно Пифагору и большинству древних философов душа – это только часть эфира
, которая соединяется с ним после смерти. Угроза Лао-цзы в адрес жестоких людей, которые, по его словам, не смогут насладиться такой смертью, снимает все сомнения.
Я полагаю излишним останавливаться отдельно на истолковании смысла предложения: «Разум породил единицу, единица породила два и т.д.». Лао-цзы – не единственный древнекитайский автор, который говорил о единстве или монаде подобным образом. Автор «Хуайнань-цзы»[63 - Хуайнань-цзы (???), – «[Трактат] Учителя из Хуайнани» или «Мудрецы из Хуайнани» философский трактат, созданный во времена Западной династии Хань, не позднее 139 г. до н. э. Представляет собой сплетение даосских, конфуцианских и легистских учений.] выражается в терминах, которые кажутся заимствованными у Плотина, хотя этот трактат создан несколькими веками раньше Плотина: «Единое есть корень всех вещей, разум, которому нет равных»; а Вэй-цяо говорит: «Единое есть субстанция разума, чистота небесной добродетели, происхождение тел, принцип чисел».
Кто не узнает во всех этих отрывках монаду, универсальный принцип, согласно Пифагору, начало и конец всех вещей, интеллект, рожденный от верховного Бога, как говорит Макробий: H?c est illa mens, ex summo enata Deo![64 - Это разум, рождённый Богом свыше.]
Я, конечно, не стану приводить здесь все отрывки древних, в которых выражены подобные идеи, и тем более не рискну высказывать своё мнение о том, в каком смысле следует понимать пифагорейскую доктрину чисел: этот вопрос занимал людей весьма неглупых и я предпочитаю ссылаться на их труды, в особенности на те из них, в которых делается упор на доказательство соответствия пифагорейского учения о числах идеям Платона[65 - См., в частности, ранее процитированную диссертацию Брукера (прим. автора).].
Однако я не могу удержаться от того, чтобы не отметить, что термины, используемые Лао-цзы, ни в коей мере не допускают упрёка, возможно, случайного, в адрес пифагорейцев, а также, что ещё более несправедливо, самого Пифагора. Совершенно очевидно, что китайский философ использует числа только как символы или загадочные названия для обозначения существ, которым он не может или не хочет дать никакого имени.
Сыма Вэнь-гун объясняет монаду Лао-цзы тем, что именно разум превратил небытие в бытие: диада, по его мнению, представляет собой два принципа, грубую материю и эфир; а триада – те же два принципа плюс дух, который их объединяет, или гармония, по-китайски «хо», – три сущности, союз которых составляет все вещи.
Я не могу гарантировать, что в этом заключается истинный замысел Лао-цзы. Тем не менее, верно и то, что истолкованная таким образом доктрина чисел не столь абсурдна, как та, что наделяет числовые абстракции индивидуальным существованием, а их комбинации – чудесными достоинствами. Она была для Лао-цзы и, по-видимому, также для Пифагора своего рода алгеброй, применяемой к метафизике и теологии.
Должен признать, что в Китае, как и на Западе, были учёные, весьма искушённые в тонкостях спекулятивного мышления, которые значительно усовершенствовали метафизику чисел, и астрологи, которые изрекали бесконечное количество экстравагантных идей об их свойствах. Всё это похоже на каббалистические толкования, которые всегда находились в упадке, и, вероятно, изначально имели исследовательскую и философскую направленность или, по крайней мере, разумный смысл.
Указывая на то, что Лао-цзы не должен нести ответственность за последующее злоупотребление его принципами и его именем со стороны его последователей, я просто подражаю наиболее учёным и осведомлённым в греческой философии людям, которые неопровержимо доказали, что Пифагора нельзя винить за заблуждения его учеников и что упрёки, которым он подвергался даже у древних, всегда были адресованы пифагорейцам или, скорее, некоторым из пифагорейцев.
Теперь я перехожу к последнему отрывку из «Дао дэ цзин», который я обязательно должен упомянуть, потому что он, как мне кажется, больше, чем любой другой, указывает на источники, из которых черпал свои идеи его автор. Отец Сибо[66 - Пьер-Марсьяль Сибо,14 августа 1727 г. (Лимож, Франция) – 8 августа 1780 г. (Пекин, Китай,) был французским миссионером-иезуитом в Китае. Его сочинения ценились, главным образом, за их разносторонность и информацию, которую они содержали. В 1776 г. П.-М.Сибо впервые перевел на французский язык с китайского все конфуцианское «Четверокнижие» и опубликовал его во втором томе «Mеmoires concernant l’histoire, les sciences, les arts, les mCurs, les usages, &c. des chinois» («Записки, надлежащие до истории, наук, художеств, нравов, обычаев и проч. китайцев, сочиненные проповедниками веры христианской в Пекине»), шеститомного издания, которое в течение многих лет являлось основным источником сведений о Китае в Европе.], впервые процитировавший его, допустил ряд ошибок при переводе, которые г-н Монтуччи[67 - Антонио Монтуччи (Сиена, 22 мая 1762 г. – Сиена, 5 марта 1829 г.) – итальянский синолог, издатель и переводчик. Считается одним из самых видных европейских синологов своей эпохи.] воспроизвел слишком точно, добавив несколько новых ошибок.
Сначала оригинальный текст:
«Того, на кого вы смотрите и которого не видите, называют И; того, кого вы слушаете и которого не слышите, называют Хи; того, кого ваша рука ищет и не может схватить, называют Вей. Это три сущности, которые мы не можем понять и которые, смешавшись, составляют одно целое. То, что выше, не светлее; то, что ниже, не темнее. Это непрерывная цепь, которой невозможно дать имя, переходящая в небытие. Это называется формой без формы, образом без образа, неопределимой сущностью. Идя вперед, мы не видим в нём начала; следуя за ним, мы не видим ничего за его пределами. Тот, кто постигает древнее состояние разума (то есть небытие существ до сотворения), чтобы оценить то, что существует сейчас, или Вселенную, можно сказать, что он держит нить разума»[68 - § 14.].
Это, как я полагаю, наиболее буквальный перевод данного отрывка; он в некоторых отношениях отличается от перевода отца Сибо[69 - Lettres sur les caract?res chinois/ Письма о китайских нравах. Стр. 29. Mеmoires concernant les Chinois/ Заметки о китайцах. Том I, стр. 300 (прим. автора).]. Но, не останавливаясь на этих различиях, нельзя не отметить одно: это неправильное прочтение слова И, первого члена триады, которое миссионер прочитал как ци. Эта ошибка помешала ему понять, о чём идет речь, а также ввела в заблуждение г-на Монтуччи, который мучительно искал в тексте три иероглифа, чтобы найти наиболее подходящие значения. Ци, по его словам, – это животворящая энергия, порождающая Вселенную; хи означает легкое дыхание, а вэй – это посланник, посланный.
Легко понять, какому соблазну поддался господин Монтуччи, давая такое толкование данному отрывку. Это тот самый соблазн, который уже сбил с толку трёх умнейших миссионеров в Китае, отцов Буве, Фуке и Премара, и который, заставив их в целях развития системы своих взглядов заняться чтением всех памятников древнего Китая, привел их, несмотря на их глубокую эрудицию и чистоту намерений, к таким ошибочным выводам, что я не стал их приводить при составлении данной книги.
Должен сказать, что интерпретации г-на Монтуччи столь же необоснованны. Три иероглифа, использованные здесь, вообще не имеют никакого смысла; это просто обозначения звуков, чуждых китайскому языку, либо путем артикуляции их целиком и, хи, вэй, либо взятых по отдельности начальных букв, которые выделить в письменном виде китайцы не умеют: И, Х, В.
ИХВ, говорит один комментатор, означает пустоту, или ничто, что следует понимать не в противопоставлении бытию, а путем исключения материи: ибо китайцы часто обозначают дух словами сю-у[70 - ?? (небытие).], которые в действительности означают vacuum и nihil[71 - Пустота и ничто (лат.).]; и было бы слишком легко считать, что китайские буддисты, которые используют эти слова, так же как и даосы, связывают происхождение всех вещей с небытием и даже отрицают существование Вселенной. Это абсолютно бессмысленно и противоречиво с точки зрения утверждения, что Вселенная была у, то есть ничто, тогда как они довольствуются тем, что ставят под сомнение существование материи, как это делали более изощрённые метафизики в других частях света, и определяют дух в манере некоторых раввинов отрицательным термином, который выражает, что это то ничто, о котором наши органы чувств дают нам представление[72 - Буддисты выделяют восемнадцать видов у, что было бы прелюбопытно, если бы под этим словом подразумевалось ничто. Санскритское слово, соответствующее этому китайскому термину, – шуньята. (прим. автора).]. Аббат ле Батто очень ясно показал, что древние также проводили фундаментальное различие между ничто и небытием.
Возвращаясь к вышеприведённому отрывку из «Дао дэ цзин», можно заметить, что понятие триады выражено в нём более явно, чем у Платона или философов, воспринявших и расширивших платоновские идеи о происхождении мира. Только у Плотина в его трудах мы можем найти нечто подобное, однако, чтобы увидеть это нам нужны глаза Марсилио Фичино[73 - Марси?лио Фичи?но (19 октября 1433 г. – 1 октября 1499 г.) – итальянский философ: гуманист, католический священник. Прежде всего известен как основатель и глава флорентийской Платоновской академии. Известен как автор первого полного перевода сочинений Платона на латынь, считавшегося лучшим до начала XIX века. Переводил труды неоплатоников, в частности, Плотина («Эннеады»). Перевод Герметического корпуса оказал огромное влияние на развитие западноевропейского оккультизма.], комментатора трудов Платона. Мы можем верить, что, по крайней мере, в этом вопросе флорентийский платоник не слишком отклонился от направления мыслей автора работ, которые он комментировал.
Впрочем, отрывки из языческих авторов, где ясно выражена та же мысль, дошли до нас только в трудах христианских писателей, которых, возможно, несколько легкомысленно или, по крайней мере, слишком часто обвиняют в том, что они изменили их, чтобы приспособить к своим воззрениям.
Неясность, с которой древние авторы, чьи слова мы здесь приводим, высказывались на эту тему, возможно, способствовала подозрениям современников. Но у Лао-цзы, вероятно, не было тех же мотивов, что у Пифагора, чтобы окутать своё учение завесой непроницаемого тумана. Он не был вынужден, подобно Платону, объясняться загадками, с той целью, чтобы его сочинения, попав в неизвестные руки, не были поняты теми, кому они не были адресованы.
Идеи, о которых идёт речь, были широко распространены в Китае того времени: их можно найти у нескольких современников Лао-цзы, хотя, по правде говоря, я не знаю ни одного отрывка, столь же ясного, как тот, который мы недавно прочли.
Поскольку, как мы уже могли убедиться, триграмматическое имя И-хи-вэй или ИХВ чуждо китайскому языку, интересно было бы выяснить его происхождение. На мой взгляд, оно не может быть найдено в Индии, где, несомненно, присутствуют те же идеи, но выражаются они совершенно другими терминами. Это слово кажется мне материально идентичным слову ИAO, которое, как мы знаем, является именем, которое различные восточные секты первых веков христианства, обычно объединяемые под именем гностиков, дали солнцу, или, лучше сказать, богу, образом и символом которого было для них солнце.
По мнению авторов, принявших имя ИAO в таком смысле в ту эпоху, это слово было образовано, исходя из астрологических соображений, из комбинации трёх гласных, которыми обозначены планеты, и объединённых в определенном мистическом порядке, чтобы представить распространение света Солнца, обозначаемого И, на все планеты, от Луны, которая является первой и обозначается A, до Сатурна, который является последним и обозначается ?.
Но это лишь вторичное объяснение, появившееся после введения греческого алфавита в восточных странах, и мы можем считать гораздо более вероятным мнение, согласно которому слово I?? является изменением древнееврейского тетраграмматона ????[74 - Иегова (Яхве).]. Отцы Церкви часто употребляли его в этом смысле. Исихий объясняет имя царя Осии словами ?????? ?I??, сила Божья.
Св. Климент Александрийский уверяет, что мистический тетраграмматон, который был известен только тем, кто был допущен в святилище, был ?????, имя, означавшее Тот, Кто есть и Кто будет[75 - Stromates еd. Potter/ Строматы под ред. Поттера. Книга V, глава VI, стр. 666 (прим автора).]. Ориген называет ?I?? эквивалентом еврейского Adona? и греческого К?????. Феодорит говорит, что самаритяне называли Бога ???б? , а иудеи - ?A??[76 - Г-н де Саси полагает, что слово a?a то же самое, что sum, sum qui sum (я; я тот, кто я есть) (прим автора).], имя, которое, по мнению толкователей, то же самое, что и 'I?? [77 - См. высказывание Гольмена, цитируемое в примечаниях к Stromates (еd. Potter) (прим автора).]. Диодор Сицилийский выражает словом ?I?? имя, которое, по его мнению, евреи дали Богу. Это же имя написано ?I??? в тексте Филона Библского о Санхуниафоне, согласно Евсевию. От евреев это имя перешло к соседним народам и, по-видимому, было воспринято, с несколько иной идейной окраской, несколькими религиозными или философскими сектами.
Джуба, имя, которое мавры давали своим королям, на их языке означает Бог. Это слово, которое древние принимали за обозначение короля Мавритании, возведённого в ранг богов, а некоторые современные – за искаженное имя «Иегова», – могло быть одновременно и тем, и другим; оно практически не отличается от тех, которые мы уже упоминали выше.
Кларосский оракул называет 'I?? самым могущественным из всех богов. С некоторой долей вероятности предполагается, что знаменитый ?????????[78 - Тетрактис – треугольная фигура, составленная десятью точками в форме пирамиды. Мистический символ пифагорейцев и важный элемент сакральной геометрии.] Пифагора был невыразимым древнееврейским тетраграмматоном; последний, по крайней мере, вполне мог быть символом идеи, которую Пифагор связывал со своей четвёркой, принципом всего сущего, ??????? ??? ?????? ????????[79 - Четыре стихии Вселенной.].
Наконец, происхождение знания, которое язычники должны были иметь об имени Иегова, можно проследить ещё дальше, видя в нём корень имени Iovis, используемый либо в косвенных падежах Юпитера, либо в прямом падеже, чему мы находим много примеров, или даже как корень имени Юпитера, Iovispiter.
Примечательно, что наиболее точную транскрипцию этого знаменитого имени можно найти в китайской книге, ведь Лао-цзы сохранил замысел, который греки не смогли выразить буквами своего алфавита. С другой стороны, в «Дао дэ цзин», как и в большинстве древних книг, тетраграмматон сокращен до трёх букв. Это, несомненно, не имеет никакого отношения к произношению, поскольку, судя по всему, последняя ? из имени ???? не артикулировалась. Тем не менее, я склонен полагать, что это изменение столь священного имени, которому придавалось такое большое значение, произошло не случайно и не является результатом произвольного искажения.
Неужели философы, к какому бы народу они ни принадлежали, давшие Платону и Лао-цзы идею своей триады, не могли попытаться обозначить её символически словом из трёх букв либо представляющим три периода существования того, кто есть, кто был и кто будет[80 - Это, по-видимому, мнение Гольмена в Arcan. cathol. verit. Книга II, глава Х (прим. автора).], либо три его главных атрибута – бытие, разум и жизнь! Не являются ли размышления гностиков о формировании имени IA? грубым подражанием этому первобытному изменению, смысл которого формально выражен в отрывке из «Дао дэ цзин»?
Каким бы ни был ответ на эти вопросы, факт наличия еврейского или сирийского названия в древней китайской книге, неизвестный до сих пор, достаточно необычен, и он вполне обоснован в данном тексте, хотя многое ещё предстоит сделать, чтобы удовлетворительно его объяснить.
Это существенный момент, на котором я не могу настаивать: ведь в крайнем случае можно было бы сохранить сомнения в отношении более или менее неясных пунктов учения либо более или менее туманных метафизических отличий, которые, должно быть, ещё в те отдаленные времена распространились по различным регионам и происхождение которых ещё долго будет оставаться неопределённым.
Однако поистине характерной чертой является это имя, так хорошо сохранившееся в «Дао дэ цзин», что можно сказать, что китайцы знали его лучше и транскрибировали точнее, чем греки – мне кажется невозможным сомневаться в том, что это имя в такой форме возникло в Сирии, и я считаю его бесспорным признаком того пути, по которому идеи, которые мы называем пифагорейскими или платоновскими, достигли Китая.
Действительно, если мы попытаемся определить, от кого Лао-цзы мог почерпнуть идеи, изложенные в его книге, то в силу различных соображений мы выйдем на страны, откуда эти идеи, по всей видимости, исходили.
Лао-цзы путешествовал краям, находящимся на западе от Китая, в регионе Балха, возможно, в Персии или даже в Сирии; но, по мнению наиболее осведомлённых авторов, это было после того, как он опубликовал свою книгу, и он уже никогда не возвратился на родину. Таким образом, по мнению этих авторов, он сформировал своё учение не во время путешествия.
Но разве он не заимствовал учение из западных стран? Какой мотив мог побудить его в конце жизни отправиться так далеко от Китая, в неизвестные земли? Не искал ли он объяснения и развития тех принципов, которые были стали известны ему ранее? Не возвращался ли он, подобно Пифагору и Платону в их путешествиях в Египет, к тем источникам, из которых были почерпнуты идеи, которых они придерживались?
