– Ты считаешь, что это нормально?
– А что плохого? Модифицированные ДНК дают здоровое поколение. Они не болеют, не страдают зависимостями, быстро учатся, легко переносят физические и психические нагрузки.
– Да, только что мы будем делать с теми, кто родится или уже родился не таким совершенным? Не хотел бы я быть на месте современных родителей.
– Да, об этом, – смутился Сергей. – Ты же у нас без внутренней связи живешь. К нам пришла информация из муниципалитета… В общем, похоже, что у тебя появился сын.
Глава
2.
В такую училку я был бы влюблен по уши: блондинка с голубыми глазами, ярко сияющими сквозь стекла очков в «невидимой» оправе, и строгом костюме, который удивительным образом делал ее формы более выразительными. Высокий каблучок позволял ей быть со мной на одном уровне. Впрочем, только по росту, всем своим видом и немного высокомерным приветствием – «Вы папа Жени?» – она давала понять, что учитель в табеле о рангах важных профессий стоит намного выше какого-то там адаптолога.
– Меня зовут Андрей. И, вероятно, да, я чей-то отец, – ответил я, чуть более холодно, чем собирался.
– Понимаю, – кивнула учительница. – Анна Александровна. Уделите мне несколько минут. Я не собираюсь вас долго задерживать. Пройдемте.
Александровна, надо же. Девчонка моложе меня лет на пятнадцать. И все же пришлось принимать эти правила игры. Если ты в школе, то ты, если не педагог, то либо родитель, либо ученик. И тем, и другим надо сразу показать, кто здесь главный. А то еще того и гляди начнут права качать.
Поднялись по лестнице на второй этаж. Анна открыла кабинет электронным ключом и, пропустив меня, зашла сама.
– Почему так темно? – спросил я.
– Сейчас, – учительница коснулась своего электронного браслета и свет ворвался в помещение.
– Адаптивная пленка на окнах, – понял я.
– Да, – кивнула Анна, – удобно. И снайперов можно не бояться. А то мало ли, кто за двойку обиделся.
Надо же, шутка.
Я улыбнулся в ответ.
Учительница подошла к стулу, находящемуся у доски на небольшом возвышении, и села на него, давая мне возможность осмотреться. А посмотреть было на что. Вместо обычных парт здесь были индивидуальные столы, столешницы которых представляли собой экраны, на таких не очень-то накарябаешь «здесь был я». На стенах висели вроде бы обычные плакаты, какие-то формулы, цитаты, но, приглядевшись я понял, что это тоже экраны, только на электронных чернилах. На таких энергия тратится только для смены изображения, поэтому они все время включены. Судя по формулам, последнее, что изучали в этом классе, была физика. На доску я даже не глядел – интерактивные плазмы давно уже стали обыденностью в образовательных учреждениях.
– Ну, как? – с гордостью спросила Анна Александровна.
– Супер, – не стал расточать патоку я.
– У нас лучшая школа-интернат в стране.
– Верю, но вы ведь меня позвали не хвалиться? Зачем я вам?
– Честно говоря, – ответила Анна, – я думала папой Жени будет кто-то попроще.
– Простите?
– С его складом ума, это должен был быть программист, или инженер. Но, сейчас я понимаю, что, возможно, вы-то как раз лучший вариант.
– Для чего?
Анна не спешила отвечать, а я не торопил с ответом. Облокотившись на входную дверь спиной, я просто ждал продолжения.
– Вы слышали про технологию нейро-ботов?
– Чипы, которые вживляют в мозг? У кого сейчас таких нет.
– Не совсем. Нейро-чипы, конечно, стали большим цивилизационным прорывом, но они всего лишь декодируют информацию, поступающую от синапсов, чтобы отправить ее на внешние устройства. На когнитивные способности человека они не влияют.
– Это спорный вопрос, – не согласился я.
Воздействие технологий на работу мозга считается неприличным обсуждать, тем не менее, исследования не однократно демонстрировали ухудшение в работе нейронных ансамблей нервной системы.
– Я про улучшения, – пояснила учительница.
– Вы говорите о получении мгновенных знаний и навыков.
– Не мгновенных, но, в общем, да. Не знаю, в курсе ли вы, но три последних года государство внедряет эту технологию в образовательных учреждениях.
– А, вы про «процедуру».
– Не лучшее название, – сморщила носик Анна, – но да, про нее.
– Наш ответ генетическим мутантам. Понятно. Меня сложно чем-то удивить. Я только не очень понимаю, как это относится ко мне, и моему неожиданному отцовству. Чего вообще вы от меня хотите?
– Женя очень умный мальчик, – не сразу ответила Анна. – Вот посмотрите.
Она встала и включила на экране доски таблицы показателей.
– Это вот, – она указала наманекюренным пальчиком на строку, – оценки вашего сына. Он лучший в классе.
– Папина гордость, – не удержался я.
– Зря иронизируете, – Анна снова села на стул, который слегка пошатнулся.
Надо же, в идеальном кабинете, что-то не идеально.
– Мать отказалась от него, – продолжала разгоряченно учительница, – да и вообще, сейчас это не модно – быть воспитателем собственного ребенка. Но когда-то успехи детей воспринимались, как собственные успехи. Мамы Чехова, Гагарина, Менделеева, я думаю, очень гордились своими детьми.
– А папы?
– Что? – осеклась Анна Александровна.
– А папы гордились, – резко спросил я, прерывая пламенную речь.
– Да, – вскинув на меня решительный взгляд, в котором читалось раздражение, ответила учительница. – Я думаю, что папы тоже гордились.
Не люблю презентации и рекламные блоки, всегда хочется услышать суть.
– У вас стул шатается, – решил я немного смягчить ситуацию. – У него же вроде выдвигающиеся ножки. Можно отрегулировать, хотите я сделаю?
– Потому что вы мужчина?
– Потому что я могу.
Анна вскочила с места, как ошпаренная и отошла к окну.
– Пожалуйста.
Вот теперь у нас будет связь, камертоны гудят в унисон – недовольной злобой. Но это ничего, главное, что в унисон. Сменить тональность уже проще, а там и до понимания ситуации дело дойдет.
Проблема со стулом легко решилась. В одной из ножек слегка перекосило механизм. Такое бывает, когда стул поднимается на максимальную высоту. Очевидно, Анна любит быть повыше. Чтобы уравновесить положение, под нераскрывшейся ножкой лежал старенький учебник информатики. Какое варварство, так обращаться с книгой. Небольшого усилия хватило, чтобы дать ножке открыться полностью.
– Готово, – прокомментировал я, выпрямляясь.
Анна заметила в моих руках книгу и потянулась, чтобы забрать ее у меня.
– Зачем вы меня нашли? – спросил я, не делая попытки отдать учебник.
Она замерла с протянутой рукой, потом, хмыкнув, опустила ее.
– Мне нужно, чтобы вы убедили Женю продолжить учебу.
– Что? – не поверил я. – Вы сделали запрос по ДНК, связались с офисом, где я работаю, пригласили сюда, все это, чтобы убедить подростка учиться? Вы правнучка Макаренко?
– Все мы чьи-то дети, – взяв себя в руки, ответила Анна. – Но дело не в этом. И не в вас, конечно, тоже.
Она села на отремонтированный стул и откинулась на спинку.
– Вы были бы прекрасным завхозом, наш никуда не годится, – прокомментировала она, закидывая ногу на ногу.
Некоторые орешки не колются, правда, иногда это лишь значит, что они несъедобны.
– Честно признаюсь, новость, что у меня есть сын, стала для меня большой неожиданностью, – сообщил я. – Видимо его мама не посчитала, что мне стоило об этом знать. В каком-то смысле, я думаю, вы со мной согласитесь, это снимает с меня определенную ответственность.
– Конечно, – легко кивнула она.
– И раз мы оба согласны, что я этому ребенку ничего не должен, с чего вы взяли, что я вообще буду вам помогать?
– Действительно, – взяв паузу на пару секунд, ответила Анна, – у меня имелись некоторые опасения по этому поводу. Вы могли оказаться кем угодно, да и жить где-нибудь далеко. Но нам повезло, – она широко улыбнулась, – вы рядом, и вы адаптолог. А этот случай, можно сказать, как раз по вашей части.
– В каком смысле?
– Ну, вы ведь помогаете людям адаптироваться к новой реальности. Все эти обходные подключения через устаревшие устройства, простые алгоритмы, не вызывающие панику, психологическая помощь… Так вот, у нас как раз такой случай. Женя является участником государственного пилотного проекта по внедрению нейро-ботов. Его класс выпускной, а значит, закончив его, он, как и остальные ученики, станет частью нового общества. Умным, сильным, перспективным, способным конкурировать с любыми кибернетическими и бионическими системами. Это дорогое удовольствие, надо сказать, и большой шанс, возможно единственный для ребенка, от которого отказались родители. И Евгений по достоинству его оценил, более того, в первых рядах дал согласие на участие.
– Вас интересует согласие детей? – удивился я.
– Ему было двенадцать, он вполне мог принимать самостоятельные решения.
– Конечно, двенадцать – самое время для больших решений, – усмехнулся я. – Вы же знаете, как формируется мозг? И понимаете на какой стадии находится развитие нейронных связей в подростковом возрасте? Детям еще столько же надо прожить, чтоб просто начать понимать последствия своих действий. А вы предлагаете калечащую процедуру, последствия которой, скорей всего нельзя будет исправить.
– Да, дискуссии еще идут на эту тему, однако же, в министерстве тоже работают не дураки. Они привлекают экспертов, в том числе и по детской психологии.
– Могу себе представить.
– Сейчас это не существенно. Решения приняты, пилот запущен и уже довольно успешно реализуется. Люди получают совершенно новые возможности, которых у них раньше не было: мгновенно учить языки и разбираться в любой технике, решать сложнейшие жизненные задачи, иметь самый быстрый доступ к любым знаниям на планете. Что в этом плохого? И Женя согласился. Он трудился, он шел к этому этапу, он лучший в своем классе по всем предметам. Но почему-то с начала этого года он отказывается от дельнейшего участия, и даже собирается бросить школу. Вы понимаете, кем он будет в таком случае?
– Художником, поэтом, писателем.
– Меньше одного процента выбирают творческие профессии. Вы же понимаете, что конкурировать с машинным интеллектом в создании контента невозможно. Скорей всего, он будет заниматься чем-то бессмысленным, чем-то, что может легко делать любой тупой механизм. И получать условный базовый доход. Как все. Как девяносто девять процентов человечества. И с этой статистикой не поспоришь.
– Не поспоришь, – согласился я.
– Так вы согласны?
– Для начала, я хочу с ним поговорить. Но скажу сразу, если это его взвешенное решение, а не депрессивное расстройство или психоз, я его отговаривать не буду.
– А как же несформированные связи у подростков, – улыбнулась она, поднимаясь со стула. – Или в этом случае взвешенные решения они могут принимать?
Вот зараза, а ведь права. Мне все равно придется как-то воздействовать на его судьбу, и соответственно брать ответственность за это.
– Я уже вызвала Женю. Через пару минут он будет здесь. Готовы к встрече с сыном?
– Нет. Но разве это что-то меняет.
В дверь постучали.
– Подожди, – командным голосом потребовала Анна, и затем обратилась ко мне. – Я ему еще не говорила про вас. Очень надеюсь на вашу профессиональную тактичность и понимание психологии подростка.
– Конечно, – успокоительно кивнул я. – Можете не переживать.
Анна выдохнула, успокаиваясь, и тем же повелительным тоном разрешила:
– Входи.
Это было очень странное чувство, словно в двери вошел не кто-то посторонний, а я сам, но только сильно похудевший, не причесанный, сутулившийся и решительный. Тот же прямой нос, та же непослушная копна темных волос, даже рост и походка. Конечно, он был еще по-подростковому угловат, слишком длинные руки, слишком узкая шея, но сомнений быть не могло – никакой ДНК тест не нужен, чтобы понять – это мой сын сейчас смотрит на нас моими карими глазами.
– Привет, сын, – сказал я.
– Что? – и голос похожий на мой.
Женя резко перевел взгляд на Анну, вся уверенность которой вдруг куда-то исчезла, и резко бросил:
– Зачем!
