Лепрекон "Рота, подъём! Смешные и не очень истории от Советской армии"

– Ну и дрянь же вы курите. Да и пускать дым в лицо того, кто в силу обстоятельств не может ответить – меленькая пакость с вашей стороны.

Старлей ухмыльнулся и протянул Гоше лист бумаги:

– Почитайте, тут ваш коллега по поискам и отсидке всё написал.

Когда ты не ожидаешь удара исподтишка, из – за угла, он бывает ошеломительным. Но благодаря Толику Наливайко, по прозвищу Чёрт, удар прошёлся по – касательной. Для вида Гоша начал хмурить брови, губами пару раз произнёс – «пидарюга и паскуда». И всё. Вернул лист, на котором синим по – белому было изложено рядовым  Петруниным следующее: "Москвич избил Кешу, нанося побои кулаками в область почек, печени и грудной клетки. Отчего рядовой Кеша резво (избитый вусмерть) рванул из казармы, перепрыгнул (!?) двухметровый забор и скрылся в неизвестном направлении с территории в/ч 45149 (это реальный номер). В чём рядовой Петруха божится и в дальнейшем готов подтвердить всё на очной ставке!" Вот так! Гоша заулыбался. Потом с коротким смешком бросил:

– Бред. Зачем это ему, я не понимаю. Вы, товарищ старший лейтенант, можете опросить втайне всю молодёжь батальона, и я уверяю Вас, каждый из них скажет только одно: "москвич никогда и никого не то, что не бил, он даже не давал для постирушек свою форму. Что у него принцип – не бить никого."

Старлей криво усмехнулся:

– Показания рядового Петрунина идут вразрез с вашими словами. Ну ничего. Сейчас пойдёте в камеру, подумаете. Выводной!

Показалось хитрое лицо Чёрта.

– Увести!

Гоша встал и вышел из кабинета.

Чёрт с Гошей вошли в камеру. Петруха не смотрел в их сторону. Гоша спросил:

– Слышь, ты, гнида, на хера ты наврал прокурорскому? Какая выгода? Говори, падла, чтобы все слышали.

Лось удивлённо переводил взгляд с Чёрта на Гошу, а потом на Петруху. Петруха, так же сидя и пряча лицо хрипло произнёс:

– Ты же знаешь, я в дисбате год пробыл. А этот мне сказал, что если я на тебя настучу, то меня оставят в покое. А если я не скажу то, что мне приказано, то меня опять, но уже с тобой, туда отправят. Это замполит ещё ему в кабинете нашёптывал. Мол, этот москвич его уже задолбал окончательно и пора бы его определить в дисбат.

Гоша подошёл к Петрухе. Тот весь сжался. Гоша произнёс:

– Никто тебя даже пальцем здесь не тронет. Смысл? Ведь тогда сто процентов я буду виноват. Так что, сиди, чмо, и исходи говном. А то, что тебе наплели и ты поверил, так ты полный мудак, что написал это. Тебя использовали, чтобы от меня избавиться. А теперь, тормоз, подумай о том, как ты будешь жить среди нас до осени. До дембеля. Ты ж с нами уйдёшь.

Гоша плюнул Петрухе под ноги и отошёл. Потом посмотрел на Чёрта:

– Толик. Соседняя свободна ведь? Отведи эту падаль туда. Боюсь, Лосяра не выдержит. Прибьёт гниду и загремит не на шутку. А ему домой надо. Его лес заждался.

Сам Сохатый сидел с окаменевшим лицом. Только желваки играли. Кулаки он сжал и был похож на пружину, которая сейчас вдруг как разожмётся… Лось ненавидел несправедливость.

Чёрт пнул Петруху:

– Вставай, вражина. Топай до другхий камеры. Не дывы на мэнэ. Бо пришибу тоби, падлюку.

Петруха встал и с опущенной головой, бочком, вышел за дверь. Лось посмотрел вопросительно. Гоша ему всё подробно рассказал. Под конец повествования, Лось встал. Лицо у него было…, ну как у полководца перед решающей битвой. Он медленно произнёс:

– Что тебя отмажем, даже и не думкай. А вот как этот (тут Лось загнул такие словеса, которые я не решусь привести) дальше полгода здесь будет? Его же земляки всё в Днепропетровске всем расскажут. Такое никто и никогда не простит.

Гоша плюнул на пол:

– Саня, у нас ещё спрятано. Будешь?

Лось кивнул.

Побег Кеши Умуркулова. Часть 7

Гоша с Лосём добили остатки самогонки и сев задницами на пол, закурили. Через минут двадцать, снова раздался лязг засова, дверь отворилась и перед двумя бойцами предстали: Бу – бу, Дмитренко и дознаватель. Бу – бу стоял, как обычно. Брюхо вперёд, руки сзади, за ремнём, губы-уткой. На Дмитренко же, страшно было смотреть. Серого цвета лицо, мятая форма, трясущиеся руки, да прыгающие губы. Мучимый жёстоким похмельем, он попытался что  – то сказать, но его звуки слились в один сплошной хрип. Майор надрывно закашлялся и замахал руками. Дознаватель улыбнулся и обратясь к Гоше, произнёс:

– Везунчик ты. Пойдём. Всё в штабе объясню.

Бу – бу посмотрел на Лося, задумался и через паузу буркнул:

– Лось. Эт самое, на выход. Кино  кто у нас крутить будет? Ну и надымили тут. И рожи у обоих не очень…

Замполит снова пытался что – то вставить. Вновь зашёлся в кашле. Бу – бу коротко бросил:

– Иди отсюда, сморчок чахоточный. Топай домой. Завтра, с утра, ты поедешь со штрафниками на второй караул. Лось. Ты тоже готовься. Кино – кином, а пару БАТов солидолом пройти надо и пергаментом все узлы запечатать.

Бу – бу вышел. Замполит за ним. Лось задержался и сказал шёпотом Гоше:

– Чую, порядок с тобой. А вот Нимцу, надо отомстить. Сегодня в будке у меня покумекаем. Гоша, что-то у тебя рожа весёлая. Придумал?

Гоша кивнул:

– Есть мысль. Надо до Були из первой роты зайти. У него макет лягушки немецкой в учебном классе стоит…

Лицо Лося озарилось широченной улыбкой:

– Завтра Нимиц с нами едет во второй караул, так мы, значит этот макет…

Тут Лось прикрыл рот ладонью и зашёлся в беззвучном смехе.

Гоша с дознавателем зашёл в штаб. В кабинете, который на время превратился в допросную, сидел на стуле узбек, рядовой Хамраев. В батальоне – Костик. Увидев вошедших, Костик вскочил. Старлей жестом показал – "садись, мол". Костик сел. Старлей взял в руку исписанный  лист бумаги и дал его Гоше. Тот начал читать. Из написанного следовало, что возле магазина, Кеша узнал от Костика о том, что Костик уходит в суточный наряд по штабу и Кеше придётся одному, приготовить к утру шесть комплектов обмундирования. То есть – всю ночь стирать (вручную, в холодной воде), сушить, гладить, и подшивать свежие подворотнички, тереть до зеркального блеска пряжки на ремнях, чистить двенадцать сапог. Костик, ввиду того, что он будет в это время "шнуровать" весь штаб, ему уже не помощник. При всём, при этом, обязанности дневального по роте, Кеша обязан "тащить за всю мазуту". Со слов рядового Хамраева, рядовой Умуркулов от услышанного затрясся, побелел лицом и скрылся за углом магазинчика. После этого, его никто уже не видел. Всё. Гоша прочитал протокол, и улыбнулся. Прям – гора с плеч свалилась. Посмотрел на Костика, полез в карман и (неслыханное дело!?) вручил ему пачку сигарет. Хоть и начатую, но всё же. Дед – духу. Костик расплылся в широченной улыбке. Вошёл замполит. Лицо у него было с таким выражением, которое бывает только на похоронах рядом с гробом. Полная печаль. Дознаватель произнёс:

– Всё, свободен. Там твой старшина аж подпрыгивает. Ты ему, вроде как должен, конспект по политподготовке написать. Топай, везунчик.

И Гоша вышел и потопал в расположение.

А вечером, весь батальон собрался в актовом зале, чтобы посмотреть кино, в котором отметился их сослуживец. Гоша заглянул в будку, Лось сказал:

– После сеанса поговорим. Я уже с Булей перетёр. Макет у меня. Топай в зал.

Гоша вошёл в зал и сел на стул. Начался фильм. По мере приближения к его концовке, зал гудел всё громче и громче. Такого позора Гоша не испытывал в жизни никогда. Время тикало, а его, на экране, всё нет и нет. Лось вставил последнюю бобину, высунулся и заорал:

– Гхоша! Последняя! Гхотовься… (дальше непечатное)

"Звездобол", это самое мягкое, что услышал Москвич. Но тут…, один кадр с ним, второй, третий! В полный рост, черты лица чёткие. Всё было видно, как на ладони. Гоша радостно завыл, тыча пальцем в экран. Лось заорал:

– Хтось – нибудь, до мэнэ! Перекрутить надо!

Несколько человек рванули в будку. Раз за разом, не менее пяти заходов, все смотрели и выли от восторга! Гоша сидел с широченной, совершенно обалдевшей улыбкой. Потом, когда вышли на улицу, он много раз всё говорил и говорил и о месте съёмок, и о зарплате за три полных рабочих дня, и о том, кто из актёров находился рядом (он запомнил только Ахеджакову и Кравченко (ту самую, которая теперь Валюха из"Сватов")), кто был режиссёром…

В общем, до отбоя, Гоша купался в лучах славы местного масштаба. Но ему действительно это было чертовски приятно. Обсуждение деталей мести замполиту, он с Лосём обсуждал уже после полуночи, в святая святых, в Ленинской комнате.