– А у моей матери осознанно? Это она на меня всякую дрянь цепляла? Из-за неё я была такой… как была?
– Да, Амари, к сожалению, это так. Прости, девочка, но вмешаться я не могла, не имела права. В Марине изначально присутствовал весьма неприятный букет личностных качеств, рождение ребёнка сгладить их не смогло. Она чувствовала вашу единокровность, но не родство. С твоим взрослением это усиливалось, материнский инстинкт, и без того не слишком выраженный, полностью деградировал. Без него она сочла тебя идеальной жертвой для удовлетворения жажды власти, безоговорочного помыкания, безответной мишенью для насмешек и оскорблений. Своего рода, эмоциональное рабство. Твои попытки сопротивляться этому разбудили её магию. Первое проявление, скорее всего, произошло на пике негатива. Первое, что я увидела на тебе, была немота, совсем слабая, ты её могла почувствовать лишь как несколько замедленную речь, но она это заметила. Что смогла понять, сказать трудно, но что-то смогла и стала искать учителя. Поиски затянулись, большинство тех, кто позиционирует себя здесь магами и экстрасенсами, обыкновенные шарлатаны, в лучшем случае, среднего уровня фокусники, но попадаются и настоящие. Среди местных их единицы, однако, здесь хватает гостей из соседних миров. Одну такую гостью Марина отыскала. В результате этот мир получил сильную тёмную ведьму. Поскольку создана она искусственно, то блокировать её способности и оградить от них обычных людей было в нашем праве, что я и сделала. Она безопасна для всех, кроме тебя, Амари. До момента принятия тобой решения насчёт Аршанса любое вмешательство в твою жизнь с нашей стороны было под строжайшим запретом.
– А теперь?
– Теперь мне нужно немного времени. Здесь тяжело работать, природа магии совершенно не наша, сопротивляется вмешательству, а техногенность мира снижает эффективность, поэтому защита и очистка займут несколько дней, после этого сможешь вернуться домой, там будет абсолютно безопасно.
– Вообще, я собираюсь вернуться в Аршанс. Орбикаэлли-а-ша, Вы мне поможете?
– Нет, Амари, это просто не в моих силах. И, боюсь… Нет, Амари, это просто не в моих силах. Аршанс закрыт для меня так же, как для всех.
– А Старшая? – я ухватилась за соломинку отчаянной надежды. – Она не может помочь?
– На это тебе ответит только она сама. Амари, мне нужно ненадолго отлучиться. Ты остаёшься или отправляешься к Зинаиде?
– К Зинке. Я приду завтра? Можно?
– Нужно. Сейчас ступай. Светлых дней, Амари.
– Светлых дней, Орбикаэлли-а-ша.
Уже почти на выходе меня догнал её голос, чуть звенящий то ли от волнения, то ли ещё от чего-то:
– Амари, Дар очень изменился?
Хороший вопрос. Проблема только в том, что я практически не знаю… не помню, каким Алдариэль был.
– Наверное, я не знаю. От того, что вспомнила… Алдар повзрослел, у него грустные глаза и смеётся он редко, но это понятно. А мне всё равно, какой он. Лучше его нет.
– Иди, девочка. И приходи в любое время. Если меня не будет, подождёшь здесь, дом тебя пропустит.
«Ауди» честно стояла на том же самом месте, папа с дочкой весело и азартно спорили на какую-то архитектурную тему, на минуту отвлеклись на моё появление, уточнили, что всё нормально и можно ехать, и продолжили дискуссию. Мне это было только на руку, просто слушать, смотреть и убеждаться, что моя подруга всё та же привычная и знакомая Зинка, а не злобный монстр. Пока доехали до их дома, я окончательно успокоилась.
Просьбу приютить меня на несколько дней они даже не дослушали, по общему мнению всей семьи Зиминых-Терниковых это само собой подразумевалось.
Ночью Зинка ещё немного поприставала с вопросами об Аршансе. Я какие-то мгновения колебалась, стоит ли рассказывать ей о нём в свете последних новостей, но решила, что если Старшая, а в том, что звонки от имени Ребекки Ивановны на самом деле исходили от неё… ну или с её согласия и разрешения, я была почти уверена, считает, что можно, то не мне с ней спорить.
Заснуть я не могла долго, прокручивала в голове разговор с королевой, ругалась на себя, что местами откровенно срывалась и вела себя не слишком разумно, выглядеть в глазах мамы Алдариэля неуравновешенной и недалёкой совсем не хотелось, вспоминала Аршанс, тосковала, десятки раз дотрагивалась до пульса и слушала такой родной голос Тайрина, он казался единственной реальной ниточкой, связывающей меня с миром, где осталась моё сердце. Флэарри в эту ночь ко мне не приходила.
Утром неугомонный Иван Егорович всё-таки потащил меня в клинику на профессиональное обследование. Приятная дама почтенного возраста долго меня расспрашивала, осматривала, изучала медицинскую карту. Часть вопросов оказалась совершенно неожиданной: о детских фантазиях, о прочитанных книгах и любимых героях, об отношении к противоположному полу и отдельным его представителям, о моём идеальном представлении этих самых представителей. Я делала честные глаза и честно изображала гибрид бальзаковской женщины с тургеневской девушкой. Заработала диагноз с очередным непроизносимым и незапоминаемым названием, рекомендации покоя и положительных эмоций – тут же вспомнила, как Огненный обеспечивал их Алдару – длинный рецепт на какие-то препараты, немедленно изъятый Иваном Егоровичем, и минут десять ожидания под дверью кабинета, пока специалисты вели консилиум без присутствия пациента. Интересно, если это мне выкатили в ответ на вполне адекватное поведение и на основе одного паникёрского звонка Зинки, то чем бы всё закончилось, расскажи я правду? Сразу заперли бы в палате с мягкими стенами? А если бы я продемонстрировала свой фирменный способ лечения телесных повреждений, добровольно заперлись бы в соседней?
После клиники пришлось идти в аптеку, веская причина отсутствия денег Ивану Егоровичу веской не показалась, отмахнулся, что подождёт, пока смогу отдать, потом проводил до Зинкиного ателье и сдал меня с рук на руки внучке. Оттуда, подождав для гарантии полчаса, я отправилась к Ребекке Ивановне. С Зинкой проблем не возникло, она в моей нормальности больше не сомневалась.
Хозяйки дома не было, но дверь открылась, а сервированный к чаю стол подтвердил, что меня ждали. Трогать без неё я ничего не стала, недолго поскучала у окна, разглядывая двор, заметила что-то яркое и разноцветное в дальней части, угол обзора не давал рассмотреть его толком, и пошла посмотреть поближе. Яркое разноцветье оказалось цветником. От красоты, буйства красок и ароматов, захватывало дух. Ни одна оранжерея мира не шла в сравнение с этим кусочком двора у старого дома. И всё же меня настигло лёгкое разочарование, цветы здесь были великолепными, но совершенно земными, а я втайне надеялась на маленький привет из Аршанса. Я вздохнула.
– Нет, Амари, тогда мне было не до цветов.
– Ой, Орбикаэлли-а-ша, не слышала, как Вы подошли. Светлых дней. Как Вы догадались?
– Светлых дней, девочка. Мне самой их не хватает. Пойдём в дом или посидим здесь?
– Давайте здесь, тут хорошо. А Вас… такую никто не увидит?
– Нет, конечно. Здесь никто не увидит ничего сверх того, что я позволю.
Приплывший по воздуху поднос с чаем и всякими вкусностями на минутку вернул меня в подводный дом, а плетёный столик с креслами очень походили на те, что я видела в домах дриад.
– Орбикаэлли-а-ша, то, что я всё рассказала Зинке, это было нужно? Зачем? Если она… в ней…
– Именно за этим. То, что сохранено в Зинаиде, не знакомо с новым Аршансом. На тот период в жизни Моринды ещё не было ни перехода, ни всего того, к чему приведёт вторая встреча с Даром.
– Ещё скажите, что он виноват в этом. Чокнутая психопатка…
– Амари, выбирай слова. Всё сложнее, чем ты думаешь. И да, часть вины лежит на Даре. Он совершенно не замечал, что творится вокруг. Если бы мой сын хоть раз оглянулся и увидел, сколько слёз пролито из-за него, всё могло обернуться по-другому. Но для него чувства мимолётных подружек ничего не значили, ему было просто не интересно, что и как с ними происходит.
– Но не мог же он себя заставить полюбить их всех! – не вступиться за Алдариэля? Ну да конечно! Это у меня никогда не получалось. – И это же они за ним бегали, а не он за ними.
– Но он этим с удовольствием пользовался.
– А они прямо все были в него влюблены?
– Не так, как ты, но в той или иной степени. Любовь не любит, когда с ней играют, Амари, кара за это неизбежна. Для Дара ею стала Моринда.
Возможно, королева была права. Скорее всего была права. Только всему должен быть предел. Я хотела сказать это спокойно, но уже через минуту сорвалась в горячность и, кажется, крик.
– И для остальных? Вот просто все поголовно были виноваты, чтобы их так… покарать? Вы просто не представляете, что с ними делают. Это страшно настолько, что… У меня слов не хватит описать. А эльфийки? Они в чём были виноваты? В том, что не признавали никого кроме эльфов? А дети? Вы знаете, что сделали с Лиони, с Вашим племянником? Он узнал отца, Рамалиэля, когда над тем издевались палачи Высокой комиссии и закричал. Мальчишке зашили рот, им было интересно посмотреть, сможет ли он кричать с зашитым ртом. И это мы ещё почти успели, неизвестно, что было бы дальше. И Лиони видел, как его отца убивали, а потом его забрала Чёрная Невеста. Представляете, что он чувствовал? Ах, да, забыла уточнить, сам Лиони в это время висел на вывернутых за спину руках. В чём он успел провиниться, чтобы заслужить такое? А мой Тайрин? Когда я его первый раз увидела он… А второй… Второй раз в нём не осталось ничего целого, ни одного крошечного кусочка… В нём специально поддерживали жизнь, чтобы подольше мучить… А остальные?.. Это же… И да, Алдариэль винит во всём себя. Только себя. И ему от этого очень плохо!
– Ох, дети, что же вам досталось…
Кажется, королева не до конца представляла, что делается в Аршансе, сейчас голос её дрожал. Мне стало не по себе.
– Простите, Орбикаэлли-а-ша, я опять… Вы этого не знали?
– Догадывалась. Но не представляла, насколько всё плохо.
– Ребята, Алдар и Младшие, разнесли эту… Прощальную площадь. Но её ведь могут снова… Найдётся очередной Теримитц, или сама Моринда… Ничего ещё не закончилось, раз Аршанс по-прежнему закрыт. Орбикаэлли-а-ша, а когда это закончится, Аршанс ведь всё равно не станет прежним. Разве эльфы смогут забыть то, что с ними сделали? А эти… Вы бы видели эту толпу на Прощальной! Они все просто кайфовали от происходящего, наслаждались. И они все вдруг изменятся и резко станут хорошими? Дружно приползут просить прощения? И их тут же простят? Я не прощу. Я их всех ненавижу.
– Нельзя ненавидеть всех, девочка. Те, кого ты видела, ещё далеко не все.
– Да, Алдар говорит так же. И Зинка. Я и сама так когда-то думала, Тайрину говорила, пока не увидела этих… на площади. И этого «племянничка» с кнутом… И… Я им не верю. Никому.
– Нельзя так, Амари. Тебе пришлось увидеть не самых лучших представителей человечества, но равнять по ним всех – неправильно. Попробуй представить, хотя бы родителей Зинаиды в такой ситуации, как ты говоришь, с кнутом или на площади.
Попробовала. Дядя Дима в роль рабовладельца не вписывался никакими усилиями. И в смакующего подробности кровавой расправы зрителя тоже. Никто из их семьи не вписывался. Попробовала ещё. Перебрала в памяти знакомых, начиная от студенческих лет, родителей малышни из моей группы, соседей. Вписалась примерно треть. Как ни странно, среди них оказался стеснительный интеллигент с нижнего этажа, жертва вчерашнего потопа. Стало неприятно. Сначала из-за того, что вписался, потом от самой себя, что, практически не зная человека, записала его в садисты. А от общей суммы ощущение было двояким: отвратительно, что есть попадающие в эту категорию, замечательно, что не попавших больше.
– Да, наверное, я не права. Просто…
– Я понимаю, девочка. И Зина должна это понять, почувствовать. Правильно понять и почувствовать. От того, насколько она проникнется проблемами Аршанса многое зависит.
– Орбикаэлли-а-ша, а кто она? Не Зинка, про неё ясно. Кто такая Моринда?
– Извини, Амари, на этот вопрос я ответить не смогу.
Не смогу, потому что не знаю, или не смогу, потому что нельзя? Уточнять я не стала. Зачем? В любом случае ответ мне не светил.
– А про имена скажете? Они же не просто так совпадают с настоящими? А как это делается?
– Конечно, не просто. В них обязательно сохраняется часть настоящих, иначе они просто не будут восприниматься, как свои. Делается это допустимым ментальным воздействием. Совсем лёгким.
– А фамилия? Или она у меня случайно?
– Нет, Амари, у тебя ничего не случайно. Фамилия твоего отца корректировалась за несколько поколений до его рождения. Нет, не мной, к тому, что происходило в том времени, я непричастна.
– А у Зинки почему не совпадает? Ей оно не кажется чужим?
– У неё достаточно совпадений, не переживай. А как Дар из имени Мария вывел Арри? Он же тебя так называл?
– Да, так. Это он не из Марии, её Фаарр сначала в Маррию переделал, чтобы больше на аршанские было похоже, а потом уже Алдар своё придумал. Оно самое лучшее, больше всех мне нравится.
– Ясно. Что ещё хочешь узнать?
Узнать хотелось много чего, только вопросы в голову лезли какие-то не те, не глобальные.
– Зинка говорит… Да я и сама вижу, я младше выглядеть стала, когда вернулась. Почему так? А, вот ещё, тоже, наверное, отсюда. Фаарр в самый первый день, когда смотрел меня, говорил, что с моим возрастом какие-то проблемы. Это всё связано, да?
– Не назвала бы это проблемами, скорее, несоответствием. Физический возраст твоего тела и фактический возраст сущности Амарриэлли разнятся. С момента твоего ухода за Грань сущность не взрослела, она так и осталась той совсем юной девочкой, твоё полудетское восприятие жизни – её влияние, а тело существовало по законам этого мира, его взросление лишь немного замедлено вмешательством Старшей. Возвращение в Аршанс, пробуждение магии, встреча с Даром запустили процесс восстановления соответствия, тело начало перестраиваться под свой внутренний возраст. Боюсь, что здесь эти изменения не сохранятся, закрепиться они могли только в совпадении с отправной точкой возраста Амари, но до неё дойти ты не успела, не хватило времени.
– Ага, то есть я опять состарюсь до той себя, какая была, а в Аршансе снова помолодею?
– Положим, о старости говорить тебе рано, а принцип поняла верно. Расстроилась?
– Вот ещё! – я сначала гордо фыркнула, потом честно призналась: – Немного. Ну и ладно. Почему меня так стремились выдать замуж?
– Чтобы ты не вспомнила Дара.
– А?..
– В какой-то момент Марина, Моринда в ней, почувствовала в тебе Амарриэлли, соперницу, которую нужно устранить. Под видом вашей свадьбы был бы проведён обряд, привязавший тебя к мужу. После этого не осталось бы ни одного шанса, что даже при встрече ты узнаешь и вспомнишь Дара, сущность Амарри была бы уничтожена сразу, а ещё через несколько лет и сущность Маши тоже. Тот, за кого тебя собирались выдать, не совсем человек. Он носитель некой вселившейся материи, питающейся, скажем так, душами, – видимо, королеве было очень неприятно говорить об этом, она даже поморщилась. – Своего рода, вампир. От тебя осталась бы пустая оболочка, продолжающая механически поддерживать привычные функции, питаться, спать, работать, внешне не отличимая от остальных, внутри – пустая.
– Зомби какой-то получается.
– Да, близкое состояние.
– И это бы допустили? То есть, вам вмешиваться в мою жизнь нельзя, а им можно? – перспектива стать зомби сломала мою тщательно настроенную ровность тона. – Несправедливо как-то.
– Несправедливо. Но таково было условие твоего возвращения. Единственная уступка, которой смогли добиться, что уничтожить Машу им бы не позволили.
– А без свадьбы, без этого обряда они не смогли бы?
– С обычным человеком смогли, с тобой нет. Скажешь спасибо своей настоящей маме. А сам обряд не смогли бы провести без твоего на него согласия.
– Ну, на это бы я точно не согласилась!
– Согласилась бы, сама не поняв, что сделала. Всё произошло бы в ЗАГСе во время бракосочетания. Их стандартные вопросы построены так, что молодожёны полностью отдают себя друг другу.
– Вот же… Мандрагора ползучая! Ой! Извините. Но это же обман! Чистая подстава! Как, вообще, допускают такие… материи? Они же убийцы натуральные! И подлые! Откуда они взялись только? Или это… эта… этот… здесь только один? Для меня?
– К сожалению, нет, не один, – Орбикаэлли вздохнула и снова брезгливо поморщилась, эта неизвестная гадость явно вызывала у неё отвращение. – Берутся они из пустоты. И сами они есть пустота, которая стремится насытиться, превращая в пустоту других.
– Такое тоже бывает? Обалдеть! Какая дрянь! И никак с ними бороться нельзя? Должны же быть какие-то способы, я не знаю, кто-то, кто может с ними справиться?
– Должны. Есть. Но это не ты.
– А в Аршансе эта пакость тоже водится? Мне никто не говорил про такое.
– Раньше не было. Но придёт, если ничего не изменится.
– И Аршанс будет стёрт, да? – слова Великих о судьбе Аршанса, вдруг, открылись в новом свете, стали понятны. – Они – механизм уничтожения. Поэтому все просто исчезнут. Не уйдут за Грань, а просто исчезнут, их сожрёт пустота. Да?
– Да, Амари, ты правильно поняла.
– Тогда… Этот мир… Его тоже… Он тоже обречён?
– Ещё нет. Пока это только предупреждение. Его судьба в его руках.
– А Вы специально уехали, чтобы не было соблазна вмешаться в мою свадьбу?
– Я не уезжала, Амари. Мы как раз пытались добиться хоть чего-то для тебя. Вмешаться нам бы просто не позволили. А то, что произошло… Вот этого я понять не могу. Не вспомнив Дара, ты не могла попасть в Аршанс. Можно было бы предположить, что тебя притянула Моринда, почувствовав платье, но оно не могло активироваться здесь. Амари, смена цвета произошла уже там?
– Да. Здесь оно было белое, я на отражение смотрела, когда в Озеро попала, точно белое. Что оно чёрное, мне уже Младшие сказали, я сама не видела. Орбикаэлли-а-ша, а портал может открыться только в Заповеднике или ещё где-то?
– Заповедник – это то место, откуда ты ушла? Почему Заповедник?
– Не знаю. Он такой… немножко волшебный. И в нём никто не водится, кроме нас с Зинкой.
– То есть, там не бывал никто, кроме вас?
– Не-а, никто. И он какой-то спокойный, что ли. Немножко похоже на то, как у Вас дома. Ну, как бы аура такая же.
– Аура такая же? И никто не бывает? Так, Амари, ну-ка поехали посмотрим на это чудо природы.
В Заповеднике ничего не изменилось, в нём всего лишь исчезло волшебство. Теперь это был самый обычный участок берега, на котором выясняли отношения два самых обычных кота. Наше появление испортило им наполеоновские планы грандиозного сражения, о чём мы незамедлительно были поставлены в известность возмущённым «мяу», презрительными взглядами и скрывшимися в кустах воинственно поднятыми хвостами.
Риторический вопрос, не перепутала ли я место, королева задавать не стала. Попросила указать примерные границы и несколько минут бродила вдоль них, всматриваясь во что-то невидимое мне. Впрочем, в этот раз неведомое что-то было невидимо и ей. Мне всё это очень не нравилось. Ещё позавчера Заповедник был Заповедником, даже на нервах, на грани истерики я его чувствовала, сегодня – нет. Я подошла к воде и тут же шарахнулась назад. Ровная тёмная гладь с едва заметной рябью вызвала приступ панического страха. Орбикаэлли запустила в озеро россыпь блестящих синих искр, они застыли в воздухе, не коснувшись воды. Вскоре к ним присоединились искры всех цветов спектра и несколько белых звёздочек. Выглядело это потрясающе красиво, только оценить эту красоту я не могла, ничего ещё толком не понимая, всеми фибрами ощущала, что произошло нечто ужасное.
