«К сожалению, Ваша рукопись нам не подходит». Звучит примерно как: «Пошел в задницу, бесталанный ублюдок».
И так по кругу. Раз за разом.
Я просыпался и первым делом проверял свою почту.
«К сожалению, Вы никчемны».
«Мы рассмотрели Вашу рукопись. Полный отстой…»
Жизнь превращалась в колебания секундной стрелки, которая мешает уснуть. Словно о внутреннюю сторону моих зрачков долбилась жужжащая муха. Я выкачивал себя полностью, не ел и не пил до тех пор, пока не насыщался галлюциногеном моих фантазий. Буквы превращались в слова, слова – в предложения, предложения – в главы, а я сидел на месте и пытался уложить свои мысли в последовательную цепочку символов.
– Тебе нужно думать о будущем. – Говорила мама. – Ты уже решил, куда устроишься после учебы?
– Я не знаю, мам. Как пойдет…
– Может случиться всякое. Я бы хотела знать, что у моего сына будет стабильное и светлое будущее. Твои романы – это хорошо, но они не дают никакой гарантии. А тебе нужна зарплата, нужен стаж, нужна какая-то опора. Осталось всего-то пара годиков, Райан.
– За эти пару годиков я непременно стану известным писателем.
– А если не станешь? Если ничего не получится, сынок? Вдруг ни одно издательство не захочет публиковать твои романы?
– А если я завтра умру, мам? Что тогда?
– Не неси чушь, этого никогда не случится. Ты здоров, молод и у тебя впереди целая жизнь…
– Вот и мне так кажется. Что этого никогда не случится. Что однажды у меня все получится…
– Я тебе верю, и искренне желаю тебе удачи. Просто… Райан, ты сам не свой. Ты завтракаешь в пять часов вечера! В пять вечера, Райан! У какой уважающей себя матери сын завтракает на закате дня?
– Видимо, только у тебя одной. Но это не так уж и страшно, тебе не о чем переживать. Наверстать упущенное в плане еды никогда не поздно.
– А что тогда, по-твоему, страшно?
– Однажды проснуться и осознать, что я проживаю чужую жизнь…
– Ладно, мне все равно тебя не переубедить. Но, пожалуйста, прояви ко мне уважение, выйди к нам на кухню и пообедай вместе с семьей. Я понимаю, что двенадцать часов дня это слишком рано для твоего перекуса, но я напекла панкейков.
– Я совсем не голоден.
– И все же. Нам с отцом было бы очень приятно.
Родители верили в меня. Но только потому что я их сын, а не потому что видели во мне искусство.
Стрелки накручивали дни. К двадцати двум я написал уже четыре второсортных романа и получил более пятидесяти отказов. Моя тактика была проста – я брал количеством, а не качеством. Таким образом я планировал, что после первого опубликованного романа, все предыдущие тут же получат свое место на книжной полке. Я называл это законом инерции, однако, как оказалось в последние дни, этот закон работает в совершенно обратную сторону. Мои хорошие романы, отнюдь, не накручивали шумиху вокруг плохих, но затмевали их и плавно опускали меня вниз.
Иногда я задавал себе вопрос: «Как я пришел к этому?», и понимал, что уже не смогу жить иначе. Даже если эти чертовы романы никогда бы не публиковали, я продолжал бы писать и в тайне от всех надеяться, что завтрашний день изменит всю мою жизнь.
За три года, что я отдал этому ремеслу, я познакомился с множеством людей, но все они были выдуманными. Нет, я, конечно, встречался с ними когда-то, кому-нибудь из них, возможно, даже жал руку или говорил, что мечтаю стать писателем, но о нашей с ними близости известно только мне. Чаще всего у них была не конкретная внешность, а какая-либо характерная ее черта. Кривой нос, например, или зубы с большими щелями. Небольшая кривизна всегда привлекает взор, ведь художники никогда не рисуют пропорционально правильных людей. Совершенно наоборот – всякая истинная красота отличается своей неровностью.
Я продолжал учиться и продолжал писать. Я видел сны, которые истолковывал в рассказах, и копировал диалоги сверстников в институте. Мои глаза превращались в призму. Они воспринимали реальность, перерабатывали ее и пускали нейроны в мой чуткий мозг, который тут же сигнализировал сердцу, и я начинал писать. Это своего рода синтез. Синтез всего того, о чем я когда-то думал, что видел или замечал. Я не сомневался в самом себе. Никогда. Даже когда считал свой новый роман настолько сумасшедшим, что его, на мой взгляд, просто обязаны были опубликовать, но снова получал отказ, я все еще продолжал верить. Однако по ночам я играл в прятки со своей второй личностью и тихонько плакал в свою подушку.
Годы учебы в институте стали худшими годами в моей жизни. Единственное, чему я научился, так это не считать своих новых друзей вечными. Нет, все они временны. Как бы сильно вас не связывали узы дружбы, прозвенит последний звонок, и вы навсегда расстанетесь. Точно так же, как в школе или во дворе дома, в котором тебе пришлось родиться.
Пока мои однокурсники получали гранды, занимались спортом, вокалом и танцами, я тихо сидел в сторонке и создавал свой собственный мир. Я наблюдал за успехами других и завидовал им по-черному. Я делал вид, что их достижения ничтожны, а внутри меня бесился и пищал маленький и злобный Райан Биллингтон. Наверное, именно поэтому у меня нет друзей. Потому что я не умею радоваться успехам других.
Я получал отказ за отказом, но не сдавался. Даже кабинет психолога с тридцатилетним стажем не видел столько отчаяния, сколько видели стены моей узкой комнаты. Я был обычным человеком, повесившим на себя ярлык «не такого, как все». Но особенным меня делала не пресловутая графомания, а попытка выбраться из хорошо накатанной колеи. Так я думал, когда долгими и пресными на вкус ночами не мог уснуть.
Со временем сама моя мечта стать известным писателем стала безвкусной и потеряла былой окрас. Мне не хватало поддержки. Не тех обыденных слов, что ежедневно говорили мои родители, а объективной оценки моих рассказов. Мне нужен был толчок, хороший пинок под зад, чтобы кто-нибудь совершенно мне незнакомый сказал: «Если ты будешь ныть, то ни черта у тебя не получиться!». И я получил эту поддержку в лице Бобби Уильямса, пятидесятилетнего друга моего отца и по совместительству его личного тренера. Он заскочил к нам на кофе после утренней субботней пробежки и уговорил меня показать ему мои рассказы.
– Ну что? – спросил я. – Сгодится?
– Полное фуфло! – сказал он и театрально захлопнул ноутбук. – Ты действительно думаешь, что это кто-то станет публиковать? Скорее Мисс- Вселенная объявит себя трансгендером, чем какое-нибудь издательство опуститься до такого.
– Но… Это ведь беллетристика!
– Да плевать мне, что это! Это совершенно невозможно читать! Ты действительно решил, что начинать историю с того, что главный герой просыпается, это клево?!
– Да ни черта вы не понимаете! Это называется закинуть удочку. Как еще я должен завлечь читателя?
– Закинуть удочку это переспать с женщиной без гондона, а не написать, что какой-то дебил проснулся от жуткого сна. Ты писатель или кто, черт возьми? Ты видел хоть один фильм, который начинается с жуткого сна?
– Видел…
– И все они полное дерьмо! Знаешь, с чего начинается хороший фильм? С охуительного диалога и красивой картинки. И все это – первая глава! Первая глава, мать твою, а мне уже не хочется читать твою писанину! Чему ты вообще его учил, Джимми? Разве ты не видишь, какой херней занимается твой сын?
– Бобби, послушай, он пытается. – Вмешался отец.
– Да плевать мне, что он делает! Слово «пытаться» означает прилагать все свои усилия, а не надеяться на чудо.
– Да послушайте, это ведь не самый лучший мой рассказ…
– А мне уже и не захочется читать другие твои рассказы. Этот рассказ – дерьмо, значит, и другие твои рассказы тоже дерьмо! Знаешь, почему я стал великим тренером? Почему толстушки со всего города хотят купить у меня абонемент? Потому что я тоже когда-то пытался стать спортсменом, но сломал свою левую ногу и закрыл себе дорогу в этот прекрасный мир атлетически сложенных, потных качков. Но знаешь, что я могу тебе сказать?! Даже после этого я продолжал пытаться, и хоть это не привело меня к моей мечте, я все-таки смог построить карьеру тренера!
– И что вы предлагаете?! Сломать себе левую ногу?!
– Да хоть правую себе сломай! Хоть весь переломайся! Если ты не перестанешь надеяться, что однажды свет сойдется клином именно на тебе, то так и останешься никому не нужным простофилей, от которого веет душком!
– Да хватит уже! Я – дерьмо! Это и так понятно. На хрена вы продолжаете нести эту ахинею?
– Ахинея, дружок, это твои чертовы тексты, а я хочу дать тебе совет.
– Так дайте же мне совет! Нормальный совет, а не эту вашу басню про сломанные ноги и потных качков!
– Ответь мне пожалуйста на вопрос, Райан, что нужно сделать, чтобы пробежать большую дистанцию?
– Тренироваться очевидно. Правильно дышать, надеть хорошие кроссовки, плотно позавтракать. Я не знаю! Зачем вы вообще задаете вопросы про спорт?
– Потому что я хочу, чтобы ты понял, что стелька в твоих кроссовках не имеет никакого значения, если у тебя не хватает духа! Если хочешь пробежать большую дистанцию – беги! Только учти, что когда бежишь, кажется, будто весь мир трясется, но когда ты стоишь на месте и мир начинает трястись, ты больше не можешь бежать. Поэтому беги! Беги и не останавливайся! И когда начнется тряска, мир вокруг тебя наконец обретет спокойствие.
В тот день я возненавидел Бобби Уильямса. Не потому что он оскорбил меня, но потому что был предельно честен. Вечером того же дня я удалил все свои рукописи, их не осталось ни на флешке, ни в облаке, нигде. Я просто стер все то, что создавал свои бессмысленные четыре года, и начал новую жизнь.
На последнем курсе я устроился на подработку в книжный магазин. Впереди еще примерно с полгода привычной жизни, идущих по ровному кругу учебы, маминой выпечки и бесконечных угрызений совести за проявленную мною слабость.
Так тому и быть, – думал я, – если мне действительно предначертано это судьбой, значит, она даст мне какой-нибудь знак. Этот знак появился чрезвычайно скоро, но это был совсем не тот знак, которого я жаждал получить.
Моего коллегу на работе звали Лиам Шорт. Он был низкорослым тридцатилетним брюнетом, выглядящим на все сорок. Сколько книг он перечитал за свою короткую жизнь я и не знаю толком, но по уровню своей начитанности он явно превосходил всех мной известных личностей. Однажды после смены я спросил у него: «Почему ты здесь работаешь?»
– У меня есть высшее образование, – ответил он, – но здесь я из-за любви.
– Из-за любви читать? Или писать?
Он улыбнулся мне уголком рта, словно я прочитал его мысли.
– Нет, – ответил Лиам, – все это графомания. Просто стоит вовремя остановиться. Признать, что никакого таланта нет и не морочить себе голову. Тогда и жить станет намного проще.
Что жить станет намного проще – с этим я был согласен, но по поводу таланта он был совершенно не прав.
Внутри меня разворачивался настоящий хаос, когда я думал о будущем карьеры писателя. Да, может быть, я и поставил точку, но кто сказал, что это конец моей истории? Пока мир вокруг меня превращался в моего врага, я тайно желал о мести, и эта месть заключалась в легендарном дебюте на поле книжного бизнеса. Думая об этом, я незаметно для себя постиг всю суть сказанных Бобби Уильямсом слов.
Лиам Шорт. Бобби Уильямс. Ребекка Купер. И, конечно, мои родители. Все вокруг говорили мне, что совсем не стоит делать большие ставки, но никто из них не знал, что однажды я поставил совершенно все. Я вернулся к роли писателя. Я не знал когда, как и при каких условиях, но был уверен, что непременно стану успешным. Каждый день давал мне новую надежду, но вечер ее лишал. Я засыпал одним человеком, а просыпался уже другим. Так родилась идея моего нового романа. Так появилась история, навсегда изменившая жизнь молодого Райана Биллингтона.
Все началось с наброска про человека, который жаловался своему психологу на слишком правдоподобные сны. Он был среднестатистическим офисным работником, содержащим жену и двоих детей. Пресные ужины, скучный секс, унылые выходные, маленькая зарплата. Все стандартно, это статистика. Я закончил эту историю тем, что мужчина возвращается к обычной жизни, а уже на следующий день в ней появился второй герой. Двадцатилетний наркоман, живущий на широкую ногу. Совершенный ноль ответственности за свои поступки, пьянки, случайные половые акты; одним словом – дно. Спустя череду дней они осознали свое положение. Сон – вот, что связывало их. Казалось бы, обычная социальная драма, но факт средоточия в одном подсознании двух совершенно противоположных личностей меняет все. Роман закончился тем, что… Вы и сами уже все знаете. В прочем, это не так уж и важно. Важно другое – я получил согласие.
Я открыл пришедшее мне письмо и вполне ожидал увидеть что-то вроде: «Спасибо, что продемонстрировали нам свою бездарность», но прочитал совсем обратное и оцепенел. Издательство «Антагонист» предложило мне опубликовать у них свой роман за крохотный гонорар. Естественно, я мечтал о большем, но отказываться не стал, и спустя два месяца у меня не осталось ни единого сомнения по поводу принятого решения.
Я уволился с магазина, получил диплом, и принялся жить лучшей версией своей жизни. Аудитория приняла мою историю на «Ура!», гонорары выросли, проценты роялти подскочили, мое лицо засветилось на афишах крупных торговых центров и модных улиц. Я стал звездой, обо мне говорили все. Молоденькие девушки просили расписаться меня на обложке, а Рэй Рэймонд – владелец Антагониста – предложил мне встретиться лично. Он оказался вполне себе сносным мужчиной, и вскоре между нами завязалась дружба. Светская, можно сказать, ведь за рамки рабочей жизни она не выходила, однако в его присутствии я мог позволять себе быть собой и не ждать укоризненного взгляда.
Однажды он сказал мне:
– Сынок, сейчас тебе не стоит сильно звездиться. Это всего лишь вспышка, через год о тебе вовсе могут забыть.
– Знаю. Я все это прекрасно знаю. Но это так… Так классно! Как будто я наконец-то забрал то, что должно быть моим по праву. Скажите мне, пожалуйста, кто, если не я?
– Да кто угодно, Райан.
Эти слова ударили меня под дых.
– То есть как это, кто угодно?
– Райан, скажу тебе так, успех романа зависит не только от его содержания. Здесь важно все – обложка, аннотация, подогрев. Даже самый талантливый писатель может навсегда остаться никем, если у него не будет хорошей обложки. Понимаешь, о чем я?
– Наверное, да… Да, точно, понимаю…
– В случае с тобой, Райан… Ты ведь не самый талантливый парень. Талант в тебе, конечно же, есть, но тебе нельзя останавливаться на месте. Я предложил тебе контракт не потому что твой роман великолепен, а потому, что ты присылал мне одну второсортную рукопись раз в полгода. Я, в первую очередь, бизнесмен, и такие люди, как ты, мне крайне нужны. Потому что ты можешь делать мне деньги количеством своих книг.
– Ну и что в этом плохого? Я буду фабриковать эти чертовы книги, вы – издавать их в бумажном виде. Я буду тешить свое эго, вы получать за это деньги. Мы оба в плюсе! Разве это не хорошо?
– Это безусловно хорошо, но учти, сынок, что такие фигуры надолго в этом бизнесе не задерживаются.
– В каком это смысле?
– Если качество твоих книг не будет расти, о тебе очень скоро забудут. И да, кстати, давай перейдем с тобой на «ты»?
Мы с Рэем перешли на «ты», а публикация моего второго романа закрепила за мной статус звезды, и я забил хрен на его слова.
Гордость моих родителей зашкаливала. Я подарил им приличный дом у морского прибрежья и попробовал лобстера. Морщинки на лице моей матери снова стали мне незаметны, но они никуда не исчезли, я старался помнить об этом. А время шло, но это время отныне принадлежало мне. Выкуси мою чертову задницу, Лиам Шорт! Я – писатель, и я – звезда. Что же еще нужно двадцати четырёх-летнему парню в полном расцвете сил? Фешенебельная квартира, дорогая тачка, спортзал и общественное признание. Все было так. Без каких-либо прикрас. И однажды этот мир начал рушиться, потому что я не придавал должного значения словам моего издателя и друга Рэя Рэймонда.
3. Рецепт вишневого пирога
За годы моей карьеры было многое. Были дешевые проститутки, готовые на самые развратные эксперименты в общественных местах; была звездная болезнь, вскружившая мне голову и разбившая сердце множеству женщин; были ночи без сна, в обществе алкоголя и выдуманных мной героев; были дорогие проститутки, имеющие принципы, но умеющие профессионально делать многие вещи; был успех, была авария, была сломанная нога, была депрессия, был эмоциональный подъем; была Кристина Суон.
Мы познакомились спустя полгода после моего дебюта в одном из изысканных ресторанов, когда-то мне недоступных. Я сидел за столиком и ел очередного лобстера, она подошла и спросила меня: «Неужели ты и есть сам Райан Биллингтон?». Ответ был положительным. Тем более, что в ней я узнал девушку, которую втайне желал весь мир. После нашего разговора с Рэем я тут же позвонил ей и предложил встретиться. Спустя полтора часа мы уже сидели в том же ресторане и на тех же местах, что и четыре года тому назад, спустя полчаса сверху я изложил ей свою историю.
– Парень, ты обосрался.
– Это все, что ты можешь мне сказать?
Для девушки, чей зад едва помещается в юбку, а сумка стоит дороже машины, она ела не слишком-то деликатно. Впивая наманикюренные острые ногти в волокна стейка, она отрывала кусочек и клала его себе в рот, облизывая пальцы, а затем этой же рукой хватала бокал вина и, громко глотая, опорожняла его, как стаканчик колы. Затем следовала отрыжка. Я знаю это, потому что знаю Кристину Суон – бывшую топ-модель, ушедшую в индустрию порно.
– Ну да. Не будь дураком, Райан, Рэй Рэймонд разложил тебе все по полочкам: либо ты пишешь хороший роман и продолжаешь свою карьеру, либо ставишь уродливую точку и покидаешь мир литературы.
– Твою мать, Кристина, я ждал от тебя совета! Хотя… в прочем, чего я ожидал…
– Бинго! За советом ты приперся явно не к тому человеку. Знаешь, какой мой лучший тебе совет? Заканчивай писать книги и снимись в порно! Тогда ты снова будешь на высоте, но уже немножечко в другой форме.
Когда-то ее личико являлось буквально эталоном женской красоты. Ее карие глазки смотрели с баннеров, рекламируя новую тушь; элегантно вытянутые ножки демонстрировали шпильки нового бренда туфелек; подтянутая задница приманивала мужские взгляды и просила купить своей женщине новый комплект спортивной одежды. Глянцевые журнальчики готовы были рвать и метать за контракты с ней, но она никогда не оголялась на камеру. По крайней мере, до какого-то времени.
– Такие перспективы явно не для меня…
– А что тогда для тебя? Расхаживать по кафешкам и спрашивать советы у хорошо сохранившихся женщин? Рэй Рэймонд прав. Ты боишься. Так перестань же быть сопляком и напиши этот чертов роман! Кому, как не тебе, знать рецепт хорошего рассказа?
– Написать хороший рассказ не то же самое, что написать гениальный роман. Понимаешь, я запутался! Я не знаю, с чего лучше начать и уж тем более не знаю, о чем вообще писать этот роман!
– Напиши роман обо мне!
– Что?!
– Тебе не послышалось. Напиши роман обо мне. Хорошая ведь история! Я могу встать голой прямо перед тобой и раскрыть тебе все подробности своего тела. В прямом и переносном смысле. Стану твоей так называемой музой. О чем еще, как не о женщинах, люди хотят увидеть историю?
– Даже не знаю, Кристина! Может быть, о войне, или о мировой истории. О подвигах, в конце концов, о великих открытиях, но уж точно не о порно-модели…
Закат ее карьеры пришелся на фотосессию, во время которой фотограф запечатлел ее сосок. Публиковать эти кадры, естественно, никто не стал, однако фотографу предложили кругленькую сумму, чтобы он выложил эти фото в сеть. Все началось со скандала с несколькими брендами, амбассадорами которых она была. Из-за одного несчастного снимка с ней разорвали с десяток контрактов, обеспечивавших ей жизнь прежде. Всего за одну неделю Кристина лишилась миллионов долларов, предложений на новые контракты и уж тем более репутации. С Кристиной Суон практически было покончено, однако для некоторых фирм это явилось выгодной вспышкой.
– Я не говорю писать тебе о порно, нет! Напиши о сильной женщине, которая, не смотря ни на что, продолжает бороться за хорошую жизнь! Феминизм сейчас в тренде и, думаю, это будет клево.
– Все и так знают историю Кристины Суон. В каждом уважающем себя издательстве есть хотя бы один выпуск о крахе твоей карьеры. Или, как это некоторые назвали, о «трахе» твоей карьеры. И что с того? Напишу я об этом и что дальше? Неужели это станет сенсацией?
– Сенсацией станет факт, что у меня муж и трое детей…
