Соцгород – 2. Письма Геракла
Светлана Леонтьева
Новая повесть Светланы Леонтьевой повествует о том, как главная героиня оказывается в эпицентре скандала, казалось бы – на дворе время иное, но люди из окружающей среды не перестроились, не стали помогать страждущим, а, наоборот, ополчились на человека, не желающего им зла. О том, что даже малейшее замечание или нечаянно обронённое слово становится камнем раздора. И перемирие, как манна небесная, лишь по капле снисходит, к жаждущей этого главной героине – женщине сорока лет.
Соцгород – 2. Письма Геракла
Светлана Леонтьева
© Светлана Леонтьева, 2024
ISBN 978-5-0064-0201-0 (т. 2)
ISBN 978-5-0064-0215-7
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
ГЕРАКЛ ПИШЕТ ИДРЕ ЛАРНЕЙСКОЙ
ПИСЬМО ПЕРВОЕ
В Литературном музее было немного народа. Собрались по поводу проведения фестиваля.
Публика в основном пожилого возраста.
Хотелось запомнить всех. Они такие хрупкие – люди! Они такие – хрустальные. Сегодня он есть, а завтра нет. Да и ты сама – тоже фарфоровая статуэтка. У тебя тонкие танцевальные ножки, руки-веточки, бархатная шея.
Люди пишущие хотят, чтобы их знали. Читали. И боготворили. Вот написал человек басню или рассказ и хочет, чтобы это немедленно было в печати. Откуда такое желание? Может, достаточно прочесть друзьям, разместить в соцсетях? И хватит. Всё остальное сделает время.
Хочу признаться, что я обещала сжечь свои стихи, которые не являются шедевральными. Ибо есть строки написанные для ученичества, для того, чтобы перо не заржавело, чтобы рука не перестала строчить строки. Ни дня без строчки, даже часа нельзя без строчки проводить.
«Ты снялся с мест насиженных семьёй. И – на перрон с тяжёлыми вещами.
Добро бы летом, ты пошёл зимой, каких даров тебе наобещали?
Богатства, славы? Острова любви? Чего ты углядел с телеэкрана?
Я не могу тебя остановить, как будто вскрылась ноющая рана.
Разверзся словно ноющий рубец, пока рука не перекрестит старца.
И двинулся! О, матушка, отец,
вы так далёко – мне не докричаться!
А там – вокзал. И кажется, дошли. Мешок – на пол, и ужинать садимся!
Перрон поплыл, и словно нет – земли… Мы никогда друг с другом не простимся.
Мы так и будем от себя бежать под вспышкой снега, наглотавшись боли.
Забыв, что нам отмерена межа и поле с хлебом было бранным полем.
Народ, народ! Почти сбивает с ног, и тащит короб и толкает в спину.
Как будто окончательно продрог, готов – под танк или ступить на мину…
Он победил, но всё равно идёт. Ничто не знал, но все глубины вызнал.
Таков он – неделимый мой народ, готовый поделиться целой жизнью!»
…я обещала. Но нет. Не получилось. Уничтожить, изъять, бросить в костёр. Выпилить из текстов…
Но нет у меня такого топора и ножа. Нет пилы и гвоздодёра. Нет даже стамески. И тем более эти строки размещены на самом графоманском сайте. Строки ученические, ни на что не претендующие. Денег за них никто не даст. Медалей тоже.
Итак, сидим за круглым дубовым столом. Напротив меня руководитель кружка любителей литературы – Влад Терх. Он подписывал свои вирши именно так «Верх», затем ставил запятую и добавлял – руковожу КЛЛ. Ну, и пусть бы был Верхом, ибо человек – интересный, начитанный. Вдруг вбегает в зал одна моя знакомая, у неё тоже литературный псевдоним И. Мела, она участница КЛЛ, я улыбаюсь, двигаю стул, чтобы дать возможность опоздавшей присесть. У неё короткая стрижка, она вся такая седенькая, чуть сгорбленная, её все знают в этом зале и Верх тоже её знает.
– Садись, кукла моя!
У неё мягкие руки, коротко стриженные ногти, или, скорее всего, обкусанные немного не ровно. На самом деле она мне нравится, ни зависти, ни вражды у меня ни к кому нет. Я как-то в юности раскритиковала одну даму в пух и прах. Мне её стихи показались очень банальными. Звали её Люда Сурикова, с тех пор я никого не критикую, стараюсь быть со всеми вежливой. Ибо после моей критики Сурикова так на меня взъелась, что даже мимо было проходить страшно. Следующую знакомую я наоборот нахваливала, когда она написала про меня «Беременная стихами, вот-вот родит…», то я сделала вид, что мне не обидно, а кайфово. Женское восприятие очень своеобразное, даже психологи говорят – женщина воспринимает женщину, как соперницу, а мужчина мужчину, как соратника.
Вот никогда бы не подумала, что у меня будет конфликт с И. Мела потому, что я научилась обходить углы, сторониться споров.
Но скажете, причём тут стихотворение? И в чём его прелесть? Или в чём его непрелесть? Вообще, я закончила филологический факультет и, думаю, что разбираюсь в семантике, в хореях, в логосах, люблю Плутарха и Аристотеля, читаю К. Леонтьева…
А вот в чём – «Таков он – неделимый мой народ, готовый поделиться целой жизнью!» В том, что неделимый и готов поделиться. Это явный образ. И. Мела сходу начала говорить, ей не понадобился стул, чтобы присесть, мной вежливо предложенный:
– А вы что не видите, что Горькому подражают наши современные писатели? Например, Евгений, наша звезда, да он целыми главами списывает у Горького. Берёт и копирует.
И. Мела бросила взор в мою сторону. Она покачала головой. Ах, милая, милая Имелка! Нам ли быть в печали? Тогда я ещё не знала, что слова были обращены непосредственно ко мне. Так сказать, камешек в меня – лови, дружок! Поймала? Нет? Съела? Проглотила? Догадалась?
Но я даже внимание не обратила, ну Горький, ну и что? Кто-то ему подражает. Это его дело: хочет подражает, не хочет, пишет самостоятельно. Откуда берутся картины, сюжеты, навыки, как мы учимся слагать в столбик, в линеечку, как мы находим нужные верные слова? Да так, что прямо в сердце. Наотмашь! Отчего больно от слова?
Например, я считаю, что пишущий должен быть там, где народ, мой народ – неделимый мой народ, готовый поделиться целой жизнью! Поэтому я не уберу этот стих. Не потому, что это супер, а потому, что в нём моя позиция. Я с волгарями, с рабочими, с тружениками, я – советская…
А есть ещё люди считающие себя светскими, этакими элитными, выделяющимися из толпы, умеющими пристраиваться, сотворять себе имя, делать из ничего всё, или из капли гору, из мухи слона… Милая Имма! Я разглядывала её одежду, стриженные волосы, частые мелкие зубки. Вот что ни надень на человека, а всё на нём выглядит мешковато, есть такие женщины. А есть дамочки – хоть мешок натяни на них, а смотрятся, как будто самый модный и известный Зайцев шил им платье. Или Коко Шанель. Вот люблю Тимоти Шаламе и Berluti времен Хайдера. Они как ученик и ученик. Или как мастер и мастер без Маргариты. Пальто с приподнятым воротником или подвернутые брюки на лодыжках, футболка цвета хаки и рубашка в чёрных пятнах крови, бомбер, очки на носу, усы, мягкий шелест складок. Акерманн помоги одеть Имму! Какие-то вечные нескладные балахоны, спущенные чулочки, растоптанные туфли, как тапочки.
Имма, подойди и скажи, что тебе не нравится во мне? Есть же правило, чтобы сор из избы не выметать. Сор – по-ахматовски дело нужное, из него растут стихи… Вот есть такие люди, кто по соцсетям пишут друг другу гадости. Таких не любят. Считается, если не нравится, то не лайкай, иди мимо. Или напиши в личку. Это же так просто: «Слушай, Ветка, мне кажется, что твои вещи – вторичны, твои строки – не имеют свежести, они словно под копирку сделаны. Пойми, это не искусство. Это Сальери. Это мелко!»
Но я не понимала, то есть не улавливала сигналы, мне посланные. Не видела огней мачт, бакенов, берегов, мне даже в голову не приходило, что я – вторична. Шаблонна. Пошла. Мне никогда не казалось, что я вульгарна, двойственна, что до неприличия не воспитана. Что хохочу громко. Что разеваю рот широко… Что у меня толстые руки, рыжие волосы, тонкий поросячий голосок.
Верх мялся возле дверей, слушая Имму:
– Смотрите: диалог Самгина и череда фраз у Евгения – это два одинаковых абзаца…
– Нет, нет! – возразила я. – Это неверно…
…сюжет может быть похожим. Даже прямо-таки повторяемым. Но язык иной, подача другая и мысли вложены иные. Например, у меня есть стихи на одну и ту же тему про то, как сына бросила девушка, но ритм в обеих отличается своей противоположностью. И получается совершенно иной рисунок. Мне это было понятно. Просто ясно. Вот видно мне это, мне и всё тут. Конечно, Горького нет, и он не встанет и в морду не двинет. Мы иногда, как глухие бываем. А ещё тупы и упрямы в своём зазнайстве.
Вы видели, как дерутся женщины? Нет?
О… это некрасиво. Это унизительно. И не женственно.
А не попудрить ли носик? Не поправить ли причёску?
Я лишь помню, что мне приходилось извиняться раз восемь. Вот хожу и извиняюсь за – неделимый народ…
готовый поделиться своей жизнью.
И лишь в 2022 году я поняла: как справедливы эти строки, написанные двадцать лет тому назад.
ПИСЬМО ГЕРАКЛА ВТОРОЕ
Я пила.
Отчаянно.
Водку.
Затем бросила. Меня как-то спросил наш известный редактор:
– Ты пьёшь?
А ещё спросил:
– Бусы пластмассовые?
Словом, и да и нет. А бусы не пластмассовые, а тканевые. Цветочки лазоревые. Шарики стеклянные.
Про него Имма тоже сказала:
– Он второчен. Он списывает у Сельвинского.
Мы шли из библиотеки втроём – мой друг Горацио, я и Имма. Подошли к киоску печати. Помолчали. Имма пошла в гостиницу – ей там дали грамоту почётную. Кажется, дяди Сэма. Она первая в нашем городе начала получать премии, то одну, то другую. Как раз в начале века появилось конкурсное движение. Откуда оно взялось? Из прошлого. Ибо на заводах отличившимся рабочим выдавали вымпелы, передовикам производства выписывали премии, а вот как можно в литературе проводить конкурсы? Ну смешно же. Всё равно все знают и видят, кто даровит, а кто так себе. Но для самомнения, наверно, приятно получать благодарности и награды.
Вот я что скажу: «Плевала я на эти призы. На эти сладкие конфетки. На эти шоколадки-однодневки. У меня уже стены не хватает в комнате, где размещать вымпелы и благодарности!»
Интересно взглянуть, что будет после кончины, ну после смерти, после загробного ритуала? Думаю, что нас похоронят вместе с Иммой. Рядом. На Федяковском погосте. Или на Автозаводском кладбище. Или нет, её на Бугровском, меня в Марьиной Роще. Ибо я – воин. Да, да. С некоторых пор. Например, кровь сдавала для пострадавших в теракте, гуманитарку грузила. Книжки отправляла за свой счёт. И просто помогала. Ну там, носки вязала, чебурашек шила. Но это – капля в море. Даже меньше капли, часть капли, звёздочка её, лучик.
Вообще, человек творческий – это полувоенный типаж. Постоянно надо обороняться. Видела в соцсетях обо мне отзывы: Эта Ветка Веткина – такая сложная… у неё не слог, а дебри. Тьма.
Ага, нас тьмы и тьмы и нас свет и свет. Так и хочется сказать: отвали, моя черешня. И я бы сказала, если бы не увидела в соцсетях целый роман про меня написанный. И не лень этому человеку писать три дня и три года, доказывая, кто первичен, кто вторичен, а кто и вовсе третичен?
«Она, эта Веткина, кукла, homunculus. Она не настоящая. У неё губы сердечком. Нарисованная вся…» Вот просто скажи: я ненавижу Веткину! Даже кушать не могу! Такая неприязнь у меня!
А всё остальное – придирки!
Если я начну разбирать творения-нетворения-нетленку-тленку Иммы, то перья и пух полетят! Но у меня нет такой цели и задачи. Ибо «отечественная война, отечественная литература…» И мира я хочу…
Есть у меня такой, опубликованный в газете ветик-светик:
Свобода твоя – на три метра от века.
Свобода моя – простирать к тебе руки.
Я боготворила в тебе человека,
