Анна Белокопытова "Завещание Мишель"

Много лет назад, будучи стройным подростком, маленьким французским принцем-пастухом, Мишель полюбила, еще не осознавая отчетливо, на кого конкретно направлено это чувство. Она полюбила само предчувствие встречи.

После презентации Мишель ни о чем таком судьбоносном не думала, просто поняла, что наконец-то, помимо ее воли, произошло что-то очень важное. Продолжая узнавать тайны города, набираясь опыта общения, опыта лицемерия, она постепенно шла на сближение с Энтони Артом, страдая от того, что сам он стоит на месте. Он будто призывно помахивал ей рукой с того берега, но Мишель не могла к нему перебраться – паром сломался, а к тому, чтобы броситься вплавь, она не созрела. Мишель старалась не навязывать себя, чтобы все происходило немного случайно. События разворачивались как бы сами собой. Со стороны просто могло показаться, что она всего лишь очень ответственный работник, каких немного. Мишель вела себя так, чтобы за действиями ни в коем случае не было видно ее нутра – ранимого, но гордого. Работа, только работа.

Потом, не без вмешательства различных катализаторов-реактивов, ее изображение на фотоснимке реальности стало как-то укрупняться, проявляться и закрепляться, но все так же невзначай. В длительных передышках между банкетами, Мишель работала в издательстве, разбирала, сортировала и распределяла по отделам документы и рукописи Антона, выучивая их почти наизусть. Писала сопроводительные записки к его пакетам и бандеролям – нейтральные, только по сути дела, но всегда с каким-то скрытым подтекстом. Находила для него самых лучших комментаторов. Он был доволен, хотя не понимал, откуда берутся эти, зачастую довольно знаменитые люди, если он сам палец о палец не ударил на этот счет. Мишель оставалась безликой, анонимной, вкладывая все силы в подготовку встреч с читателями, дискуссий, редких интервью, конференций.

Она тайком посещала лекции профессора Арта – одну и ту же по нескольку раз, смешиваясь с многочисленной толпой студентов младших или старших курсов, бесцеремонно вваливавшихся в аудиторию. Они спрашивали, зачем ей это было нужно. Мишель уверенно твердила о желании познавать, совершенствоваться, а сама пожирала Антона глазами, мечтая о невозможном, приоткрыв от удовольствия рот и едва не забывая делать вид, что стенографирует в блокнот.

Мишель мечтала быть ученицей Энтони Арта, его помощницей, соратницей, но не чувствовала себя достаточно квалифицированной, боялась опозориться, не дотянуться до соответствующего уровня. И вот, пока она металась в сомнениях, он плодил других учеником. Они каким-то странным образом угадывали мысли Мишель и всякий раз опережали ее на два шага. Она не понимала, почему воспринимает это, как личное оскорбление, стыдилась этого чувства, боялась прямо назвать его завистью, ругала себя, но никак не могла бороться. Тогда, чтобы избавиться от угрызений совести, она решила отказаться от намеченного пути, потому что он слишком совпадал с дорогой прочих, более проворных людей вокруг. На вчерашней мечте она поставила крест, как на пустой фантазии. «Никто не посмеет уличить меня в зависти», решила она. «Придет время, и я добьюсь желаемого». Сложность заключалась лишь в том, что она не искала легких, то есть чужих, кем-то уже пройденных, проторенных путей.

Мишель собрала два чемодана книг, натянула на уши беретку и уехала в деревню, написав уже оттуда первое, довольно откровенно, где-то даже дерзкое, почти анонимное, но при желании довольно узнаваемое письмо:

«Здравствуйте! Здравствуйте, значит, будьте здоровы. Да, я желаю Вам именно здоровья.

Не удивляйтесь, пожалуйста. Я проделала определенную душевную работу, чтобы позволить себе Вам написать. Заранее прошу: не ищите в моих словах патетики – ее там нет, я к ней не стремлюсь. Говорю, как чувствую. Я знаю, это не принято во взрослом, мудром мире. Как говорится, «don’t ask, don’t tell». Старательно соблюдается приватность. Все понятно без слов, а если непонятно, то и ни к чему оглашать. Зрелые, воспитанные люди не выясняют отношений, не задают прямых, честных, а значит, бестактных вопросов. Как сказала главная героиня одного очень неглупого фильма: «Большинство представителей интеллигенции страдает одним ужасным пороком – страстью к выяснению отношений». Я из таких. Нет, не стану самонадеянно претендовать на причастность к интеллигенции. Просто я из тех, кто любит выяснять отношения. Это проявление эгоизма. Я осознаю это и работаю над собой.

Я очень долго размышляла и решила, не спрашивая у Вас позволения, все рассказать. Думаю, Вы имеете право знать.

Постараюсь избежать подробностей и написать только о самом главном. Это непросто. О важном вообще сложно говорить так, чтобы это не выглядело неискренностью или элементарной глупостью. Я рискну.

Учитель.

Не отвечаю за точность цитаты, но суть такова: «Учитель – это не только тот, кто прививает знания. В большей степени это тот, кто поселяет в души учеников любовь к знанию, стремление к знанию, жажду знаний».

Можно на механическом уровне, методом частых повторений и заучиваний запомнить массу информации из различных областей деятельности. Для меня эти знания имеют меньшую ценность, нежели те, которые приобретены человеком, стремящимся достигнуть уровня другой, более сильной личности. И только эта личность для меня может стать учителем, у которого я захочу учиться. Только человеческий фактор, как маяк, может направлять меня.

Мне повезло: я эту личность встретила. А теперь считаю своим долгом признаться, насколько важны для меня это знакомство и это общение. Хотя кто-то может заметить, что маяк не обязан видеть и замечать тех, кому он подает сигналы – он просто выполняет свое предназначение.

Знакомство с Вами – поворотный момент в моей жизни. Прежде всего, потому, что Вам удалось сделать то, в чем я вижу главную задачу учителя. Не знаю, думаете ли об этом Вы, когда читаете лекции будущим писателям. Сейчас важнее, что ваши ученики (позвольте мне отнести себя к ним) в этом уверены.

Диалог.

Мне всегда Вас мало. Но если бы я требовала встреч, донимала бы Вас телефонными звонками и прочее, то, к моему ужасу, наступил бы момент, когда Вам бы стало много меня.

Поэтому мне приходилось сдерживаться. Это не комплекс, не навязчивая идея, нет. Я просто живу и радуюсь жизни. В институте или в издательстве все просто, там есть лекции, работа – простейшие причины возможных пересечений с Вами. А вот летом… Нет ничего хуже летнего отпуска. Чем дольше каникулы, тем сложнее найти повод. Хотя, иногда думаешь, зачем его искать? Если очень хочешь увидеть человека, просто сделай это. Но что-то останавливает. А вдруг это опять всего лишь мой эгоизм, вдруг получится не вовремя, не к месту, вдруг я покажусь излишне навязчивой? Но даже не это пугает. Самое страшное – обнаружить, что общение со мной неинтересно и утомительно.

Именно поэтому возникает вопрос общности языка. Во всё, что бы я ни делала связанного с Вами, я пыталась вложить некое зашифрованного эмоциональное послание. Не быть машиной, от звонка и до звонка выполняющей монотонные операции, а именно заинтересовать Вас, заинтриговать и, если посчастливится, даже уловить отклик. Мне хотелось найти точки соприкосновения. Хотелось слушать, читать, смотреть, сравнивать, обобщать, делать выводы. Окунаться, впитывать, наполняться. А главное – думать, думать без остановки, пытаясь заполнить такие ощутимые пробелы в знаниях, силясь хоть как-то дотянуться до Вас. Я делала все, чтобы как можно больше соприкасаться с Вами. Но еще больше я делала, чтобы Вы этой связи не замечали, чтобы на поверхности был виден только ряд случайно соединившихся обстоятельств, а не моя, личная инициатива, не мое страстное желание, которые, как мне казалось, могут Вас отпугнуть или быть Вам в тягость.

Да, общее место учебы или работы открывает много возможностей, пусть даже с ограничениями, с общепринятыми правилами игры: студент – педагог, начальник – подчиненный. Летом, с одной стороны, условностей меньше, с другой – нет логически обоснованных мотивов, нет безобидных поводов, и приходится иногда открывать карты. Наверное, именно поэтому с летом у меня всегда ассоциируется это щемящее чувство

Ностальгия.

Если верить словарям и относительно небольшому личному опыту, то значение этого слова не ограничивается понятием «тоски по родине». Это еще и тоска по утраченному, ушедшему. К сожалению, я очень подвержена этому состоянию. Не думаю, что переезд сам по себе ухудшает ситуацию. Порой я тоскую по людям, местам, по чувствам, которые были, но никогда не повторятся в том, прежнем виде. У каждого в жизни есть уголок в душе, ностальгия по которому будет преследовать, даже если ты уйдешь в будущее всего на два шага, на два мига.

Вопреки моему желанию, я сейчас далеко. В последний раз я видела Вас всего лишь позавчера, а уже ностальгирую. Когда я стояла неподалеку, наблюдала, как Вы уходите переулками, а из кафе все еще доносился запах только что выпитого Вами горячего шоколада, я уже тосковала, это уже была ностальгия.

Я даже рада, что не подошла к Вам, не сказала всего этого вслух. Ведь тогда не было бы этого письма, Вы бы не трогали этих листков после того, как я держала их в своих руках. Рада, что мне захотелось написать, продлив, тем самым, жизнь словам, которые просто остались бы в воздухе, случись им быть сказанными за чашкой шоколада.

Конечно, я понимаю, что нет никаких обязательств и быть их не может. И вообще, отнеситесь к этому с юмором. Наверное, ностальгия отступила бы, если бы у меня была возможность хоть иногда поддерживать диалог с тем, кого я считаю своим учителем.

Как бы там ни было, я больше Вас не побеспокою, но хочу сказать: чтобы думать, помнить о Вас, мне повод не нужен».

* * *

Вполне вероятно, что для Антона все началось только тогда, с этого письма. Он был по-настоящему оглушен, отгонял мысль о том, что действительно знаком с автором этих строк. Выл, скрежетал зубами, прикусывая до крови мякоть внутренней стороны щек. Все его существо вопило: «Это она, муза, которую ты видел во время презентации, именно с ней ты хотел улететь в окно, но даже не осмелился подойти, лишь набросав идею новой книги на салфетке». Привкус железа не давал ему спать в эту ночь. Он каждые две минуты бегал к раковине, сплевывал, ополаскивал рот. Антону хотелось раз и навсегда выплюнуть, выдавить из себя это ощущение утраченной возможности, режущее, жгущее его изнутри.

Осознание пришло. Письмо и это расстояние, вдруг возникшее между автором и музой, заставили Антона оплакивать то хрупкое счастье, которое они оба так боялись потерять, не успев найти. Все вокруг его раздражало, выбивало из колеи. Желудок самоотверженно продвигался куда-то к гортани, не принимал ничего, что бы Антон ни ел, что бы ни пил. Он перечитывал письмо, составлял бесконечные варианты ответов, не написав и не отправив ни одного. Антона больше не угнетал страх материализации мечты, он хотел жить и любить, как простой смертный.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/chitat-onlayn/?art=70757794&lfrom=174836202&ffile=1) на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.