Мимикрики. Камни основы
Лес Ситдик
Итак, они Мимикрики из Клана Легендарных Мимикриков, распыленных в вечность. Они из немногих оставшихся в своем измерении, живущих на той же планете, что и вы – планете Земля. Мимикрики из Дома Духа. Им пришлось оставить созданный Мир и нырнуть в неизвестное. В их измерении к власти пришли Охотники за Мирами. Они не умеют создавать и поэтому отбирают то, что создали другие. Мэл- Карт, их предводитель, провозгласил себя Правителем, Единым судьей, Воином, Дознавателем и Говорящим с оком Луны. То есть Говорящим со мной! Но это ложь! Наглая, отвратительная ложь! Со мной могут говорить только чистые сердцем, открытые и незамутненные сознания. Только те, кто способен услышать шепот звезд и песнь ветра, только те, кто может довериться происходящему, не контролируя, и главное – не боясь.
Лес Ситдик
Мимикрики. Камни основы
Сознание – единственная причина.
Невозможно увидеть то, что туда не погрузилось.
Вечный
Что-то вроде припоминания…
Припоминаю и готов с вами поделиться. Так сказать, разделить радость памяти, хотя какая это радость? Иное непременно, во что бы то ни стало хочется забыть. Не мне. Людям. Они все делят на белое и черное. Плохое и хорошее. А для меня не все так категорично. Мне, как говорят в одном из измерений, – ровно. Конечно, у меня есть любимые моменты и события, и я испытываю непередаваемые человеческим языком ощущения оттого, что люди, превозмогая обстоятельства, открывают в себе невозможное и вносят правки в созданный Мир.
Это так бодрит. Ничто не заводит меня так сильно, как процесс сотворчества, чтобы кто не понимал под этим словосочетанием. Когда я вижу неиспользованный потенциал, у меня прямо руки чешутся, что-то с ним сделать. Хотя, надо сказать честно, никаких рук у меня в помине нет, только глаза, и, если уж совсем начистоту, глаз у меня один. Да. И вообще, я весь один большой глаз. Однако какой! На чем я фокусирую внимание, то и получает развитие. К примеру, сейчас я сильно сконцентрирован на одном вымирающем виде. Очень бы не хотелось, чтобы они пропали, растаяли, как дым над водой, исчезли, канув в небытие, высохли, как роса на листе, сгорели как… как… ну, ничего больше придумать не могу, поэтому просто сконцентрируюсь, а история сама получит импульс для своего продолжения.
Итак, они Мимикрики из Клана Легендарных Мимикриков, распыленных в вечность. Они из немногих оставшихся в своем измерении, живущих на той же планете, что и вы – планете Земля. Мимикрики из Дома Духа. Им пришлось оставить созданный Мир и нырнуть в неизвестное. В их измерении к власти пришли Охотники за Мирами. Они нnе умеют создавать и поэтому отбирают то, что создали другие. Мэл- Карт, их предводитель, провозгласил себя Правителем, Единым судьей, Воином, Дознавателем и Говорящим с оком Луны. То есть Говорящим со мной! Но это ложь! Наглая, отвратительная ложь! Со мной могут говорить только чистые сердцем, открытые и незамутненные сознания. Только те, кто способен услышать шепот звезд и песнь ветра, только те, кто может довериться происходящему, не контролируя, и главное – не боясь.
Для меня кристально ясно, откуда у Мэл- Карта такая необоримая страсть к беседам со мной, звучащая, как удар в медный гонг, повторяющаяся и распространяющаяся при каждом произнесении его выдуманных имен – он хочет власти. Зная все заранее, мечтает держать под контролем каждую мысль,каждый акт творения. Жаждет стать тем, кто войдет в историю и рассчитывает, что я ему в этом помогу. Ему невдомек, что в историю он уже вошел, только вот какое место он займет в ней, зависит не от меня, а от него. Он хочет слишком много для одного человека, а это всегда опасно. Это как балансировать на острие зачарованного клинка.
Страна Легендарных Мимикриков теперь, после его завоевания, называется просто Страной. Страной, у которой нет имени. Ведь названия даются не просто так, для этого нужна связь с Вечным и способность творить. А все, что касается творчества и творений, держится Мэл- Картом в железных тисках ограничителей. Все взято под учет и контроль. Направление мысли формируют Шептуны. За ощущение удовлетворенности от жизни отвечает секретный ученый отдел доктора Дими- Рука, с его плановыми прививками. Не спрашивайте, из чего, вернее из кого, он создает вакцину счастья. И в довершение всего, личный Демон Мэл- Карта до основания расшатал его внутреннюю основу и надул в его уши разрушающих идей.
Мэл- Карту позарез необходимы Мимикрики. Подконтрольные Мимикрики! Послушные, исполнительные, готовые материализовать любую фантазию Правителя. Теперь нужны. Много лет назад Воин и Дознаватель Мэл- Карт распылил тех, кто не хотел подчиняться, не хотел быть частью его идеи о Великой Империи. Остались только воспоминания, перекочевавшие в сказы Шептунов. Время от времени на территории Страны все же возникали яркие Миры. Блистали, переливаясь энергией и красками, манили к себе оригинальностью мысли и свежестью. Но при Мэл- Карте состоит целый корпус военных Советников. Они, как и сам Правитель, пляшут под дудки Демона разрушений. Вынюхивают, выслеживают, уничтожают и только в этом видят смысл жизни, безмерно гордясь собой.
Дом Духа Легендарных Мимикриков предупредили, что за их Миром должны прийти. Они бежали. Исчезли прямо из-под носа Охотников. Ви- Тот – Высший Математический Шаман, Царица Лали- Рэй – Мать Прародительница и их дети: Феюс – Управитель Потоков Логуса, пятнадцати циклов от роду, Принцесса Нэнси – непосвященная Хранительница Печати Времени, девяти циклов и Белиам – Распознаватель Всего Живого, семи циклов. И вот сейчас Лали, Феюс, Нэнси и Белиам находятся на берегу полноводной реки Амазонки, а Ви- Тот… а Ви- Тот совсем в другом месте. Но не будем торопить то, что торопиться не должно. Любая история имеет в себе несколько других историй. Они, как живые родники, впадают в реку, перешептываясь, сплетаются телами и, внося обновление, стремятся к мировому океану! Нет, я все-таки поэт!
– Вообще-то, поэты должны писать стихи, – внезапно на внетелесном уровне возник голос ребенка.
– Это кто это, интересно, влезает без спроса в мое повествование? Белиам, тебя не учили, что подслушивать нехорошо?
– Я не подслушивал. Так получилось. Ты же всегда рядом, в сумке у меня лежишь, – смущенно ответил мальчик. – Тем более на внетелестном уровне никто не слышит, и если говорить начистоту, то тебя вообще никто не слышит. Ну, кроме меня…
– Так, так, так, вот сейчас совсем замолчи! Тихо, понял? Вообще больше ни слова. Хоть сам понимаешь, что сказал? В сумке у меня лежишь! В сумке!
– Так я же правду говорю, – возмутился Белиам.
– Правду, но не всю! А если правду сказать не всю, то что получится? Что тогда получится?
– Что? – удивленно переспросил Белиам.
– Не-до-ра-зу-ме-ни-е, Белиам. Получится недоразумение! Поэтому, раз уж ты влез со своими комментариями в мой рассказ, будь добр, объясни потомкам, что я не сам в сумку залез. И вообще, как они сейчас все это представляют, ты не задумывался? Огромный глаз в небольшой тряпичной сумке?
– Ну… ты не сам в сумку влез. Тебя туда я положил, – неуверенно начал мальчик.
– Правильно. Продолжай.
– Ну… ты сидишь в шаре для предсказаний, поэтому запихнуть тебя в сумку было просто.
– И это верно. Что еще?
– Ну…
– Так, давай без «ну». Четко и по существу.
– Ты Вечный. Ты не помнишь, как очутился в шаре, и ты мне… нам помогаешь… или мне кажется, что помогаешь, но все равно, ты добрый и смешной. Ты думаешь, что ты поэт, но ни одного стихотворения я от тебя не слышал. А еще ты можешь все, но боишься это признать. Ты можешь быть безграничным, но выбрал сидеть в круглом шаре за стеклом, и я не знаю почему. А еще, по ночам ты рассказываешь каким-то там потомкам о нас и не даешь мне спать. Фу…
Я очень устал. Мы уже много дней ищем этих розовых дельфинов, а их все нет и нет. А нам очень, очень нужен четвертый волшебный Камень. У нас их уже три. Нужен четвертый. Четыре Камня Основы, чтобы они стали опорой и наша мама, то есть Царица Лали- Рэй, конечно, начала выстраивать Новый Мир. Она это умеет, но нужен четвертый Камень. А его нет. И папы нет. И мы уже тут несколько лун, а розовых дельфинов до сих пор не встречали. Мама говорит, что четвертый Камень у них, но, мне кажется, она сама не знает. Я очень устал. Очень. Мы все устали. И, между прочим, спать в гнездах на деревьях не очень-то удобно.
– Так, вот тут я тебя прерву, – остановил поток слов Дух. – У меня все зарегистрировано и учтено. И я припоминаю, что когда-то ты просто мечтал спать на дереве.
– Это было давно. И я не хотел просто на дереве. Я хотел в домике. В домике, где есть кровать, а не в гнезде.
– Ну, извини. Надо четче формулировать то, чего желаешь.
– Это все ты? Да?
– Нет. Это все ты.
– Неправда! Это ты… ты подстроил!
– Друг мой, человеку всегда трудно принять, что он сам является причиной происходящего. Это понимание, как говорится, для продвинутых пользователей.Ты же еще ребенок, хоть и Мимикрик, поэтому я прощаю тебе твою неосведомленность. И да, я понимаю, что проще всего найти виноватого, кого-то другого – не себя, и все на него и списать.
– Я устал и хочу спать. Я очень… очень… устал… А ты не даешь! Если бы с нами был папа, он бы произвел точные расчеты и нашел лучшее место для ночевки, и вообще… он бы… он… он… он… у-у-у-у-у.
– Эй, эй, эй, ты чего? Ты что, плачешь, что ли? Прости, прости. Я не хотел тебя так расстроить. Но ты же Распознаватель всего живого, ты все равно будешь слышать и видеть, такова твоя природа.
– А… а… твоя природа? – шмыгая носом, спросил Белиам. – Твоя природа какая?
– Это ты верно спросил. Правильно заданный вопрос уже содержит в себе часть правильного ответа. Моя природа позволяет посылать людям любые сны. И тебе, Белиам, я посылаю самый светлый и добрый сон. Ты все верно спросил. Ты спросил, и я вспомнил. Спи, малыш. Спи спокойно. Мое припоминание подошло к концу, и это начало новой истории. На нее потребуются силы. Ты должен хорошо отдохнуть.
Глава 1. Мастер и Консул
Пропыпут был парень избалованный. Изнеженный, как лебединый пух, рафинированный, как сахар, скользкий, как мармеладные мишки, и, как взбитые сливки, не имел четких границ. Не во внешнем выражении, во внутреннем. Пропыпута звали сложно и длинно – Прокл- Пылающий-Путиразпутывающий-Тарарамский, коротко – Пропыпут. Иногда его звали Пропыпут Болотный, поскольку старая Кикимора, троюродная тетушка на десятой воде с добавлением водорослей, за неимением собственных наследников, отходя в илистую тьму, оставила в наследство Проклу родовое Болотце и Прокл на этом Болоте стал самым завидным женихом. Глянцевая зеленоватая кожа в желтых пупырышках, очаровательная улыбка, висячие мягкие уши, развевающиеся при душевном волнении нежными розовыми лепестками, и выразительные глаза. Очень выразительные. Ужасно выразительные! Гипнотические омуты с влажной поволокой. Таким глазам хотелось верить. Хотелось, но не стоило.
Пропыпут, как говорилось ранее, был избалован. За красоту ему многое прощалось, он знал, что красив, и вовсю этим пользовался. В искусстве манипуляций ему не было равных. Можно даже сказать, что в этом он достиг совершенства. Так преуспел, что был изгнан из собственного семейства в мир больших возможностей для обретения чувства меры и жизненного опыта, которого ему катастрофически не хватало. Пропыпута проводили с Болота, окружив торжественным эскортом в виде полулюдей-полуволков, которые гнали его до самого Дальнего Озера, что находится у подножия Безымянных Гор. И там и оставили, перекрыв все дороги к отступлению, предварительно вложив в его ухоженные длинные пальцы ручку чемодана из ивовых прутьев с дорожным набором юного туриста. И что правда, то правда, – по человеческим меркам Пропыпут был весьма юн. Ему было три тысячи восемьдесят два с половиной года, если переводить в понятные вам временные категории, то энергия будет сгущаться где-то возле числа семнадцать, плюс-минус год.
Какое-то время, плутая среди камней разной конфигурации, Пропыпут уговаривал себя, что он Искатель приключений и это его собственный выбор – отправиться в неизвестное, непонятно для чего. Пропыпут внушал себе, что он Исследователь Миров и это его миссия. Где-то он услышал это слово – миссия, и оно ему нравилось. Он чувствовал в нем масштаб и обещание необыкновенного, но жаркое солнце и острые камни, по которым он лез, таща за собой чемодан, в голос вопили обратное: «Я люблю шелковые простыни! Я жить не могу без вечернего омовения с лепестками роз! Я не представляю себе дня без бокальчика шуршащих пузырьков! Я в кровь сбил ногти на ногах и теперь нуждаюсь в педикюре! Я пахну как тысячу вонючих клопов и мне просто жизненно необходимо сменить платье». Сейчас на Пропыпуте была кружевная хламида-манада, что-то среднее между хитоном, тогой и туникой, покрытая внушительным слоем пыли и пота.
Ночь, коварно наблюдающая из-за угла тени, брошенной уходящим солнцем, злорадно ухмыльнулась и без предупреждения набросила на голову Пропыпута непроницаемый мешок. Но он только еще крепче вцепился в ручку чемодана, оборотов не сбавил и настойчиво продолжал двигаться вперед, то и дело ударяясь о камни. Он поскальзывался, падал, вставал и снова падал, но упорно лез в гору, подставив изнеженное лицо безжалостному ночному ветру. По его щекам согревающими дорожками текли слезы. «Это просто вода, – говорил он себе, – просто вода». Но силы покидали Пропыпута, убегая как крысы с тонущего корабля. Легче не становилось, и мысль о скорой встрече с ушедшей в Царство Теней тетушкой, была так же ощутима, как многочисленные ушибы и тяжеленный чемодан в руках. И когда Пропыпут отворил этой мысли окно и окончательно, бесповоротно решил умереть, именно в этот момент, – ни минутой раньше, ни минутой позже, – на небо лениво выкатилась луна. Она осветила все в округе, и до Пропыпута медленно, но верно дошло, что стоит он напротив пещеры!
Это было спасением!
Это было отсрочкой его раннего ухода в черноту ила, небольшой паузой, подарком Богов, который он, не кокетничая, взял. Причина, по которой судьба сжалилась над Пропыпутом, пока была неизвестна. «Это за мою красоту» – шептал он, шмыгая носом, когда буквально на коленках вползал в пещеру, волоча за собой треклятый чемодан. Он забрался в сухой, безветренный уют оберегающего каменного чрева, нащупал в темноте что-то мягкое и в беспамятстве отключился.
Пропыпут не мог видеть, как над горами разыгралась гроза, как электрическими угрями вспыхивали, извиваясь, молнии, как откашливаясь, бил в медные литавры простывший гром, следуя своей партии в общем оркестре событий.
Каждые триста лет Плюющая Пещера на Вар-Вилоне, выплевывала Мастера, способного развеять туман в затуманенных головах и, настроив их на возвышенный лад, материализовать требуемое из ничего. Каждые триста лет племя молодое, незнакомое встречало этого Мастера, тщательно подготовив поле для встречи. В прошлый раз, как говорят летописи, случился перелет. Мастера выплюнуло аж за горизонт намечающихся событий, и он очутился в реке Амазонке, в другом измерении реальности, по горло в воде.
После этого в реке появились пираньи, как первый этап материализации Мастера, видимо, он очень испугался. Затем возникла рыба паойару, которая с удовольствием съедала мгновенно расплодившегося речного хищника.Толкователи предполагали, что это был акт раскаяния, ошалевшего от неожиданного полета и еще более неожиданного приземления, посланца Пещеры. Из реки Мастер так и не вышел, с фантастическим смирением приняв свою судьбу, как умеют только Мастера, и через какое-то время в ней появились розовые мифические дельфины, которые, по слухам, вмещали в себя души утонувших и могли оборачиваться в людей.
Сотворив несколько Чудес, Мастер, как правило, пропадал, предположительно переносился в другую вселенную для нового плевка, но это были только догадки и домыслы. Его судьба уже особо никого не волновала, поскольку ценности в глазах общественности он лишался. Чудеса творить не мог, потому и внимания не стоил.
Нынешний Консул Вар-Вилона, начитавшись древних преданий, так загорелся идеей не упустить Мастера на этот раз, что предпринял все возможное и невозможное, чтобы поймать его в полете в момент плевка и не дать Чуду утечь с бурными потоками вод. Вся жизнь Консула была устремлена только к единственной точке в будущем, к моменту явления нового Мастера и исполнению трех желаний. Путем сложных сопоставлений Консул пришел к выводу, что Мастер может осуществить только три желания. Три, и не больше. Консул представлял, как самолично встретит Мастера, придумывал подходящие слова, которые он произнесет при встрече, и главное, – какие желания загадает.
Резвыми жеребцами мимо него проносились дни, месяцы, года, но Консул считал все это неважным, не заслуживающим внимания. У него была цель! Цель находилась в необозримом будущем, и только она имела значение. Сначала в воображении Консула рисовались веселенькие картинки встречи Чуда с прибаутками, колокольцами и хором райских кузнечиков. Шло время, и картина встречи, впрочем, как и сам Консул, изменившись, стала являться в его воображение в другом виде. Теперь на ней был торжественный зал, пристроенный прямо к входу в Пещеру. Там же появилась красная ковровая дорожка, почетный караул и лепестки дичайших оваций, которые создавали приспособленные и одомашненные орхидеи.
Время, скрипя суставами, все еще продолжало участвовать в триатлонной гонке, а Консул продолжал представлять, но уже опираясь на научные достижения и точный математический расчет. Звездочеты Вар-Вилона высчитали нужное положение звезд на небе, нумерологи – вероятный месяц, предсказатели – предполагаемое число и время. Словом, все было сделано для точного попадания Чуда в цель, а именно, в мастерски расставленные сети. «Чего мелочится?» – подумал Консул и дал распоряжение поставить еще и капканы. Чтобы наверняка. Нет, нет, Консул не был кровожадным. Он просто имел цель и шел к ней с завидной целеустремленностью, исключая на своем пути «что-то пошло не так».
Но сегодня Мастер опять не появился, хотя вероятность все еще зазывно размахивала красными юбками. Ночь робко припала к открытому окну, из которого уже плохо было видно пещеру и людей, растягивающих сети. Шторы поднялись, как паруса, подталкиваемые ветром, принесшим грозу. Консул вздохнул и закрыл окно. Не сегодня.
Глава 2. Послание
В Стране бушевала буря. Стонали, раскачиваясь кряжистые дубы долголетия. В печные трубы домов с воем вползали дымные змеи, и их тела развевались на ветру серыми флагами. Ледяными, звенящими розгами по крышам бил дождь, размазывая о закрытые ставни диких Шурунов, то и дело менявшихся и менявших все вокруг. Шуруны пытались собраться в то, что уловили – багровое чудище с фиолетовыми провалами вместо глаз. Огромная масса, клубящаяся и постоянно перетекающая из одной формы в другую. В подобии тела возникала и пропадала блуждающая голова, с которой, как маски, одна за другой спадали лица. Голова была живая. Чудище тоже было живое. Как будто живое. Шуруны очень правдоподобно передавали то, что происходило далеко отсюда, в замке Мэл- Карта, и являлось отражением этой далекой сцены.
У личного Демона Мэл- Карта, действительно закончилось терпение. И что еще вероятнее, Демон уже оттяпал себе большую часть жизненной силы Правителя. Сначала он заселил в его сознании только звуки, затем мысли, а потом и вовсе вознамерился расположиться в нем, как в гамаке. Демон принялся диктовать, требовать, а не как прежде исподволь внушать, нашептывать и проникать в уши со звуком дудок. И вот в один роковой для Мэл- Карта момент, Демон вышел из берегов прежних очертаний и, высосав все эмоции своего носителя, приобрел способность к трансформации.
Он полностью вошел в сознание Мэл- Карта в виде запаха жареных Чепух, а надо сказать, что Чепух есть не полагалось. Они считаются священными. Священными и разумными. Хотя удостовериться в их разуме никому пока не посчастливилось. Народ Страны свято верит в то, что у Чепух есть разум и он какой-то свой, собственный, очень отличающийся от общепринятого, а потому не считывается людьми. Конечно, Мэл – Карт знал о этих верованиях, знал и даже пару раз проводил открытую церемонию по задабриванию всемирного Духа Чепух, разрисовывая вместе с отобранными для этого случая детьми их панцири. Чепухи не возражали. Медленно поднимали свои морщинистые головы обозревая окружающих и медленно, словно в их реальности время текло сквозь вязкий кисель, с чувством полного удовлетворения и внутреннего достоинства, перемалывали беззубыми челюстями сочные молодые листья – подношения почитателей.
Народ ликовал, воодушевлялся. Особенно ему, этому народу, нравилось, что его незатейливые представления о жизни разделяет их Правитель. И Мэл- Карт действительно разделял. Разделял свою жизнь и себя на несколько частей. Эти части всегда были разными, впрочем, как и его принципы и верования. Как говорится, в зависимости от обстоятельств. А на этот раз, обстоятельства были такими – он нестерпимо, со всей возможной страстью, захотел отведать мяса жаренных Чепух. Или что-то в нем захотело. А чего хочет Правитель – того хочет Рок. Кажется, так говорят про людей, которые хотят чего-то несмотря ни на что, вопреки сложившемуся.
Сложившаяся вера в священность Чепух была древней и имела многовековой вес. В связи с этим пришлось уволить повара, помощника повара, семь служанок, парочку посудомоек и закупщика продуктов, так как они наотрез отказывалась принимать участие в приготовлении деликатеса. Готовкой занялся глухой и подслеповатый хранитель ключей подземелья, в которое прямиком и направились непокорные служители вкуса отбывать наказание за неповиновение, а главное – за сомнение в сильных решениях своего Правителя.
Запах жаренных Чепух вполз в ноздри Правителя, разжигая во всем теле зверский аппетит. Запах стал катализатором необратимых процессов.
– Вкус жизни! – вопил Демон, встраиваясь в кровь Мэл- Карта мельчайшими частицами. – Еды! Мяса! – буянил Демон, и из его пасти, вернее изо рта Мэл- Карта, капали на мраморный пол липкие, зеленые слюни. При соприкосновении с твердой поверхностью слюни шипели, взрывались фонтанами огненных искр, оставляя после себя обугленные отверстия. Стена из оцифрованных Шурунов вздымалась стальными холодными волнами, как море во время шторма. Окна дребезжали и лопались, словно яичные скорлупки. Стены, пол и все, что находилось в торжественном зале для награждений, буквально выворачивалось наизнанку. Реальность вело в разные стороны, как старого пьянчужку. Приплющивало, растягивало, а вместе с ней приплющивало и растягивало все вокруг.
Мощным порывом ветра обслуживающий персонал замка смело в огромный ком из человеческих тел.
В первую же минуту трансформации Демона ком, подпрыгивая и визжа, скатился по ступеням мраморной парадной лестницы и, унесся на улицу, так и не сумев распасться на отдельные фрагменты. Люди были словно связаны между собой, склеены намертво не только физически, но и мысленно. Тайное знание скрепляло их мертвой хваткой в огромный шар, который оставлял после себя стойкий навозный шлейф. Они знали, кто на самом деле их Правитель. Знали, что он тот «кто потерял свое лицо». Знали, что он носит чужие оболочки, созданные Великим Кутюрье. Знали многое такое, о чем безопаснее было молчать. И они молчали и катились, катились, катились. По инерции. Туда, откуда очень сложно будет выбраться.
– Мяса! – продолжал требовать Демон в теле Мэл- Карта, растопырив руки в стороны и задрав голову кверху, будто именно оттуда и должно было снизойти вожделенное блюдо. А вокруг застывшего в центре зала тела Правителя, с бешенной скоростью носилось то, что могло носиться и то, что носиться не могло: стулья, битое стекло, бумажки, фрукты, тумбы, доспехи, кинжалы, горшки и Крэгир. Его швыряло от стены к стене, как мяч для гандбола.
Первый Военный Советник и лучший Охотник за Мирами с ситуацией не справлялся, чего нельзя было сказать про Славика – Великого Кутюрье и не менее Великого Режиссера. За какое-то мгновение до трансформации Правителя у Славика нестерпимо зачесались руки, так сильно и безапелляционно, что ему ничего не оставалось делать, как сдаться этому требованию собственного тела и вырастить вместо рук… крючья, которыми он благополучно зацепился за лиану, бывшую минуту назад мраморной колонной. «Нет, я все-таки везунчик! – думал Славик, болтаясь на ветру вместе с лианной, обхватив ее всеми четырьмя конечностями. – Гениальное чутье меня и здесь не подвело. Как вовремя я превратился в нечто цепкое».
– Мяса-а-а! – дебоширил Демон, и кожа трескалась на теле Мэл- Карта, не вмещая в себя его яростную энергию.
Шлеп, бум, бац!
Рядом со Славиком, ударившись о стену, приземлилась коричневая, увесистая лепешка. Славик зажмурился. «Хорошо, что мимо», – успела проскочить мысль облегчения. Он приоткрыл один глаз и опознал в лепешке Крэгира. Вид у Охотника за Мирами был не ахти какой. Всегдашний бравый, уверенный образ слетел с него как листва с дуба-долголетия по осени. Осталась только кора. Скукоженное в ужасе лицо под кустистыми совиными бровями вращающиеся бусины глаз. Крэгир пытался удержать равновесие, нелепо растопырив руки-крылья, ноги его разъезжались в разные стороны, и все это сопровождалось звуками очень напоминающими куриное кудахтанье.
«То же мне, Охотник Ночи, Свирепый Филин. Посмотрел бы на себя сейчас, какой-то петух недощипанный», – подумал Славик и лучезарно улыбнулся Крэгиру, пролетая на лиане над его головой. Но вдруг Крэгир изловчился, и подпрыгнув, откуда только в нем такая прыгучесть образовалась, уцепился за спасительную лиану Славика. Под его весом лиана заскрипела и приземлилась, а вместе с ней на Крэгира приземлился и сам Великий Кутюрье. Крэгир застонал, а в Славике проскочили доселе неизвестные ему нотки сочувствия к Охотнику, но сразу же испарились, как только Крэгир начал орать дурным, не своим голосом, пытаясь перекричать бурю, вызванную Демоном.
– Ах ты пиявка никчемная! Звероящер безмозглый! Сделай что-нибудь, упырь ржавый! Иждивенец паршивый! – и все это было обращено к нему, Великому Кутюрье и Режиссеру, непревзойденному таланту. «Неуважительно как-то» – решил Славик. Самое обидное во всем этом было, конечно, «ржавый». Славик провел огромную работу и решил, что больше не будет скрывать свой природный образ за защитными оболочками, как умеет каждый Мимикрик, а будет вступать в эту жизнь как есть, без прикрас, в естественном обаянии, так сказать. А естество его было широколицее, веснушчатое, зеленоглазое в обрамлении рыжих спиралей, которые сейчас вздымались над его головой солнечным нимбом.
– Гаденыш! Пропыпут болотный! – не унимался Охотник за Мирами, с трудом выползая из придавившего его Кутюрье. – Давай! Маши своими культяпками, царевна-лебедь! Создавай Мир!
«Ага, – подумал Славик, – щас! Вы тут все как один Бурю создаете, а я значит вам для Мира понадобился? Нет уж, насладитесь сполна тем, что имеете. Посмотрите, так сказать, правде в глаза». Но вслух он ничего не сказал. Вздохнул глубоко. Потом еще раз вздохнул, потому как Крэгир, со всего размаха влепил Славику пощечину. У него аж дух перехватило от возмущения и неожиданности.
«Дух перехватило! Точно! Я же Шаман! Шаман-Режиссер! Я могу управлять Духами! Да, про то, что я посвящен в Шаманы знают немногие, но я-то знаю», – со сверхзвуковой скоростью понеслись мысли Славика.
Тайное имя посвящения Славик никому не говорил. Его и так все при дворе Мэл- Карта ошибкой природы считали. Мужчины не могли рождать Миры, а Славик мог. Он и по снам мог ходить и предчувствие у него было такое сверхчувствительное, любой Ушист позавидовал бы. Короче, Славик был ценным кадром. Ценным для Мэл- Карта, поскольку исполнял его прихоти легко и с фантазией. Однако, Славик давно понял, что всего Правителю знать не обязательно. Должны остаться у Великого Кутюрье и Режиссера еще козыри в рукаве, на случай внезапного изменения событий. То, что Славик был посвящен в Шаманы, знал только Славик, семейство исчезнувших Мимикриков и… ешкин-кошкин, еще Эва знала. Ну и Дед-Пчела, разумеется, его симбиотический спутник. У всех Шаманов такой есть. У Славика – Дед-Пчела.
«Если я начну Духов вызывать, они тут с этим Демоном разборки устроят и тогда пиши пропало. Мэл- Карт и Крэгир точно меня в оборот возьмут и про хождение по снам вспомнят. А я все сделал, чтобы они про это забыли… забыли…» – экстренно соображал Славик, вновь взлетая вместе с лианой, подхваченный порывом ураганного ветра.
Щлеп, бум, бац!
