ISBN :
Возрастное ограничение : 16
Дата обновления : 10.06.2024
Светик в щелочку двери видел, как она сдвигала столы и накрывала их скатертью, а потом ставила закуски и тарелки с приборами. Пахло вкусно и соблазнительно. И, чтобы не сорваться и не просить у тетки того, что она ставила на стол, он плотно закрыл дверь и зажал себе нос. Он надеялся, что приехавшая мать непременно сразу же вспомнит о них и посадит к себе на колени за стол, где можно будет попробовать всего, что наготовила тетка и от чего так аппетитно текли слюнки.
Но приехавшая с кладбища мать, зареванная и затурканная, даже не спросила про них. Мокрая уставшая толпа родственников громко рассаживалась за стол, делясь впечатлениями и воспоминаниями, и принялась наливать и накладывать все, что стояло на столе с таким видом, словно они только и думали, как бы побыстрее набить себе рты и опустошить накрытый стол.
– Какого сынка похоронила, – рыдала свекровь, – не думала не гадала, что так выйдет… За хорошей жизнью в Москву приехал, а оно вон как обернулось, за смертью, выходит… Не живут у тебя, Танька, мужики! Второго мужа хоронишь! Здоровенная ты что ли очень, что мужики тебя не выдерживают! – Она снова всхлипнула. – Беречь мужиков-то надо…Что вот теперь делать будешь одна с мальцами?..
– Да народ сейчас квелый пошел, – вмешался Танькин брат, – мужики особенно. Да и девки тоже, – подумав, добавил он. – А Танька – баба справная, зря не кори. Сами мы мужики, часто себе век укорачиваем. И что на роду написано, ни на какой кривой кобыле не объедешь. Судьба его такая…
– Да, подхватила сестра, – двое пацанят теперь у нее. Помогать вам теперь придется, – она строго посмотрела на Танькиных свекров. – Тяжело ей будет.
– С чего помогать-то, – окрысилась свекровь. – Сами чуть живые. Денег что ли у нас воз? От получки до получки еше тянем. Какая с нас помощь?..Ты любого сейчас спроси, много ли у него лишка? Ни у кого нет! Вертятся все, как могут. У кого дети, как прах, у кого здоровье, у кого еще чего… Мало кто помочь может. Да и то… – Свекровь махнула рукой. – Самим крутится нужно.
– Так что, Танька, мотай на ус, – съехидничала сестра. – Вдовья твоя доля… И возразить трудно свекрам, все так! И с меня взять нечего, сама знаешь…
– Знаю, – зло усмехнулась Танька. – Ничего мне от вас не надо, успокойтесь все. И раньше на вас не надеялась, а теперь и вовсе…
За столом воцарилось тягостное молчание.
– А Кешка-то со Славкой где? – Внезапно, словно очнувшись и вспомнив про главное, подскочила Танька.
– Да там, в комнате, мальцы твои, – испугалась сестра. – Покормила я их, чтобы не мешали здесь. Спят наверное уже…
Кешка действительно спал, сжимая в своем маленьком кулачке обсосанный петушок. А Светик, словно ударенный кем-то в спину, сразу встрепенулся от материных слов и уставился на закрытую дверь. В ее освещенном проеме показалась тучная фигура матери. Она неловко задела стоящий у дивана стул и всхлипнула. Светик хотел было прижаться к ее теплому боку и уже уткнулся в темноте в ее мягкую руку,. но мать тихонько отодвинулась от него.
– Ты спи, сынок, сказала она каким-то чужим охрипшим голосом. – Кешку разбудим… Потерпи чуть… Завтра все уедут и останемся мы с вами… – Она вновь всхлипнула.
Светику непонятны были ее слезы. Частые ссоры матери и отчима не оставляли в его душе сомнений, что этот чужой ему мужик не любит не только его, но и мать, на которой он почему-то женился. Его детское чистое сердце жалело ее, не понимая сути вещей, и бунтовало против ее горя.
– Ты не плачь по нему, мамочка, – сказал он и опять прижался к ее руке. – Он ведь нас не любил, Кешку только… сама же знаешь…
Танька, не ожидавшая от сына такого взрослого суждения, опешила и не знала, что ответить ему на эти правдивые и горькие слова. Не могла она оправдаться перед ним и объяснить ему своего бабьего страха одиночества и вдовьей доли с оставшимися без отцов ребятишками. Она испугалась той истины, про которую знала сама, но боялась себе признаться. И чувствовала теперь себя перед сыном словно раздетой, нагой, когда нечем уже прикрыться перед обнажившейсяправой.
– Спите, – сказала она, будто и не слышала его слов. – Завтра, все завтра…
Мать отдернула свою руку и, не оборачиваясь, вышла из комнаты.
От обиды на мать и от жалости к себе у Светика потекли слезы. И чтобы не заплакать вслух, он стал вспоминать лето и луг, на котором любил лежать и смотреть в небо, по которому плыли волшебные картины, манившие его ввысь. Так незаметно для себя он заснул.
Проснулся он от плача брата, лежавшего с ним на диване, и криков в соседней комнате.
Влетевшая в комнату мать с растрепанными волосами, красными газами и красным распухшим носом кинулась к Кешке.
– Хоть ты погоди, – бросила она Светику, – не разорваться же мне. Тут пригляди, да там проводи… – Танька была явно раздражена. – Как ни вертись, а на всех не угодишь!
– Поворачиваться надо, – донеслось из другой комнаты порицание свекрови. – Ты, Танька, больно неразворотлива. Туда-сюда, а дела нет…
– Ехали бы уж, – огрызнулась Танька. – Какая уж теперь есть…
– Уедем, нас теперь здесь ничего не держит, – отмахнулась свекровь. – Сыночка нашего не вернешь, а к тебе…
– А Кешка не ваш что ли? – Ехидно спросила Танька – Что ж и внучка забудете?
– С сыном был бы внучок, а с тобой чужим вырастит, – разозлилась свекровь. Так-то вот…
Танькина родня молчала и не вмешивалась.
– Нечего в чужой скандал лезть, – рассудила сестра. – Еще и виноваты будем. Пусть сами разбираются… Танька по крови вроде и родная нам, а как отрезала насчет Москвы?! То-то и оно…
Весь день дома царила суета. Провожали то одних, то других. Мать с Кешкой на руках моталась по квартире, как угорелая кошка, и совсем не замечала Светика. Комнаты были завалены чужими сумками и одеждой, пахло перегаром от вчерашних поминок. И все, что так долго готовила вчера тетка, было уже съедено и выпито.
Светик нашел в холодильнике недоеденный кусок холодца и, поковыряв его вилкой, неслышно выскользнул на улицу, на ходу натягивая на себя курточку и шапку.
Дождя не было, но сырость, висящая в воздухе, пропитывала одежду и холодом прикасалась к телу. Светик задрал голову и увидел над собой чистое, словно вымытое, синее небо, по которому плыли его волшебные облака, позолоченные ярким апельсиновым солнцем. Оно пронизывало желтые и красные кроны деревьев, и оттого они казались горящими, как будто охваченными огнем.
Светик обошел дом и сел на притулившуюся в скверике лавочку. Ему было сейчас хорошо в этой осенней тишине, где не было криков матери и
чужих людей, которые почему-то зовутся родственниками. Не было плача брата, которого он тоже не любил. Но была тишина и высь, дарившие ему радость и покой.Он даже забыл про сосущее чувство голода, а просто лежал на лавочке и смотрел в это далекое, уносящее его с собой небо.
– Зараза! – Услышал он внезапно над собой голос матери. – Бегай тут тебя ищи, – она крепко схватила его за руку. – И когда успел! Мать, как белка в колесе, а он гуляет… Тут не знаешь за что первое хвататься, с Кешкой некому сидеть, а он гулять вздумал! – Мать тряхнула его за шиворот. – И как тихо прошмыгнул, точно мышь. Никто и не заметил.
– Не ругались бы, так и заметили, – отчаянно вырываясь из цепких рук матери, ответил Светик. – Есть я хочу.
– Мал еще, мать учить, – назидательно сказала Танька, вспоминая как такими же словами осаживала ее мать. – Твое дело телячье… с Кешкой сидеть нужно, матери помогать, а не слушать, что не положено. Сейчас покормлю обоих – и на улицу. Провожу всех, тогда позову домой. Сама устала, как собака. Скорее бы уж уехали что ли…
Татьяна крепко схватила сына за руку и потащила к дому.
– Нашла, значит, – расплылась в улыбке Танькина сестра. – Вот чертенок какой! А мы тут возимся и в ус не дуем!
– Куда ему деться, – проворчала Танька. – Он все возле дома болтается. Уставится в небо и лежит часами. Летом на траве, теперь на лавке в сквере. Сейчас покормлю да с Кешкой отправлю. Хлопот у меня сегодня… Вас всех отправить, прибраться…
– Не забудь мужа помянуть на девять ней и на сорок, – вмешался свекор. А то потом скажешь, забыла.
– К нему сходи, – снова захлюпала свекровь. – Нас тогда уж не будет, уедем… Так ты…
– Не забудет, мы напомним, – подал голос Танькин брат. – Помянуть же еще придется . Вот мы и напомним. – Он подмигнул сестре. – Мы здесь рядышком, забыть не даим.
Танька промолчала. А про себя подулмала зло и с досадой; «Шли бы вы все к черту!».
После слов Светика она уже не плакала, а только чувствовала в себе едкую колючую боль, которая бывает от неприятной неожиданной правды, брошенной прямо в лицо. Она боялась услышать эту правду еще раз уже от взрослых людей, наверняка знавших ее, но молчавших, как принято в таких случаях, и судачащих об этом где-то на стороне.
Она боялась признаться себе, что эти два мальчишки, рожденные от разных отцов, будут мешать ей устроить свою женскую судьбу и страшилась того, что может разлюбить их за это. А еще понимала, что всю свою неустроенность ей не на ком будет выместить кроме них.
Ее большое полное сил тело, требовало своего, бунтовало и никак не хотело смириться с одиночеством женщины, смысл жизни которой должен заключаться в детях. Нелепая ее судьба наказывала ее непонятно за что, и она, не мирясь с этой участью, яростно сопротивлялась ей.
Проводив всех, Танька собралась за детьми. Светик все также лежал на лавочке и смотрел в небо, а Кешка в коляске лепетал что-то свое, то и дело пытаясь выбраться из нее.
– Домой пора, – устало сказала Танька, – уехали все. – Теперь хоть учить никто не будет, а то ведь заучили. Все знают, как надо жить, одна я не знаю. Выспаться бы мне сейчас. Ничего больше не хочу. Ты уж, Светик, Кешку займи чем-нибудь, поиграй с ним. Я сосну немного. Ослабла я…
Светик шел серьезный и сосредоточенный, а Кешка весело лепетал в своей коляске.
Все книги на сайте предоставены для ознакомления и защищены авторским правом