Глава шестая
За скромную плату буфетчик принес бумагу и карандаш. Еще вытер стол, чтобы можно было положить лист.
Иволгин нисколько не сомневался в смертельном исходе французской эпопеи. Надо было срочно бежать. Из комендатуры не скроешься, там один доброход опережает другого. Бежать надо сейчас и немедленно. Иволгин сделал вид, что пошел в туалет. В голове просчитывал варианты: на выходе авто с Пьером-наблюдателем; скорее всего Димон тоже не дремлет. В глухом туалетном отсеке с двумя кабинами ни окна, ни вентиляции. Иволгин пошел на запах кофе. Из небольшой кухни, в которой на плите стояли две кофейни, на столе багет и горка печенья, имелся выход на улицу. Переступив порог, понял, что оказался в западне. По бокам и прямо три кирпичных стены и ни одного выхода на улицу. Пришлось вспомнить молодость. Одну ногу подставил на выступ к стене, подскочил и руками ухватился за край. Другой ногой уперся в стык двух кирпичей. Попробовал, упор надежный. Еще рывок и Иволгин сел на стену, глянул вниз, высота небольшая, травяной газон. Такой же похожий двор, только прямо имелся выход. Иволгин спрыгнул вниз и вышел на улицу. В левой стороне в глубине домов увидел купол церкви. Он сильно удивился, когда встал перед бревенчатым православным храмом в безлюдном дворике. Иволгин окрестил себя знамением и переступил порог. Нос уловил знакомый запах горящих свечей. Не сразу, но почувствовал ту особую энергетику, посещавшую его всегда на богослужениях. Встал перед образом Николая Угодника и прочитал молитву:
– Верую, Господи! Помилуй меня и прости мои согрешения вольные и невольные, которые я совершил словом и делом, сознательно и бессознательно, и удостой меня без осуждения быть причастником пречистых твоих таинств во оставление грехов и для вечной жизни.
Подошел к прилавку, положил имеющиеся у него франки и взял три свечи. Одну поставил Спасителю, вторую храмовой иконе Серафима Саровского. На выходе постоял перед каноном и поставил третью свечку за упокой погибших товарищей своих. Обернулся, на выходе стояла сгорбленная старушка и подслеповато смотрела на него. Иволгин подошел к ней и хотел завязать разговор, но женщина его опередила:
– А ты пришлый. И на душе у тебя смятение. Могу чем-нибудь помочь?
– Мне нужно спрятаться на неделю. Я не знаю, куда идти, клянусь, на мне нет ни единой капли крови. Просто я осведомлен о том, о чем нельзя быть осведомленным.
– Иди за мной, – молвила старушка и заковыляла к выходу.
Подошли к одноэтажному кирпичному зданию в три окна и с узкой дверью. В небольшой комнатке, вытянутой, как рукав, стояла узкая кровать и низкий столик.
– Недельку поживешь тут, более держать тебя не смогу, точно прознают и слух пойдет. Отхожее место во дворе, туда ходи только по темноте. Воды и хлеба принесу позже.
Иволгин выдохнул, почувствовал некоторую безопасность и начал осмысливать свою ситуацию. В голове засел основной вопрос: с чего начнут его розыск. То, что он сбежал, поймут скоро, точнее уже наверняка хватились. Первым делом сунутся в галерею, может перевернут там все верх дном. Потом вспомнят тех, кто приходил к нему на улицу Четвертое сентября. Живилов не в счет, он уже дорисовал свою карету и весело смеется. Остальные смогут оправдаться, они никак не причастны. Хотя Марфа слабое звено, но до нее они не дотянутся. Если только Кондратьев не вспомнит странную посетительницу в галерее. Где еще станут искать? Кинотеатры, гостиницы не в счет. Скорее всего устроят проверки на вокзалах. Сыскать его труда не составит. Особая примета – шрамы над бровью и щеке – лучший ориентир в его розыске.
За дверью послышался шум. Иволгин напрягся, но вошла старушка, принесла хлеб, сыр и бутылку вина.
– Скажите, добрая женщина, как к вам обращаться?
– Зовут меня Мария Федоровна.
– Прямо, как жену государя нашего покойного Александра Александровича.
– В молодые годы меня часто принимали за царицу. Один датчанин даже называл Дагмарой. А жизнь помотала, изменила мой земной образ так, что близкие люди порой не узнают. Ну, да ладно. Нынче ночью к тебе пожалует один человек. Разговор у него имеется. Худого не сделает, не бойся.
– А что, разве комендантский час с 21 до 5 утра уже отменили? – удивился Иволгин.
– Мне велено так передать, а более ничего не знаю.
Ночью никто не появился. В полдень пришла Мария Федоровна и принесла листок бумаги. Иволгин развернул его и обомлел. С изготовленного типографским способом листка на Иволгина смотрел он сам, и внизу располагался текст: «Разыскивается государственный преступник, головорез и убийца Иволгин Иван Алексеевич. За поимку объявлено вознаграждение. Сообщайте в комендатуру, немецким патрулям или французским полицейским».
– Ты, миленький, день перетерпи. А ночью, может быть, вызволим тебя и переведем в другое место. А то видишь, нечестивцы уже наведались к Александру Невскому и к Сергию Радонежскому заглянули.
Ночью щелкнул замок и в комнату проникло тщедушное существо то ли в узких брюках, то ли в спортивном костюме. Зазвучал тонкий писклявый голосок:
– Идем со мной, – существо схватило Иволгина за руку и потащило во двор.
Шагов через двадцать Иволгин увидел под ногами открытый канализационный люк. Вспомнились слова месье Бертрана, что знаменитое подземелье Парижа полностью контролируется внутренними войсками. Но похоже не все подземелье находилось под немецким контролем.
– Спускайтесь вниз, следом за вами иду я, – пискнуло существо.
Сначала зловоние вызвало позывы тошноты, потом стерпелось. Когда сверху захлопнулся люк, воцарилась абсолютная темнота.
– Идите за мной, – существо снова схватило Иволгина за руку.
– Я могу упасть и тогда от меня будет долго вонять. Я бы этого не хотел.
– Здесь споткнуться не обо что. Глаза скоро привыкнут к темноте и станете различать силуэты.
– Идти долго? – задал вопрос Иволгин, стискивая от вони челюсти.
– Вы неправильно ставите проблему. Дойдем или нет, в этом главное.
Оставалось подчиниться и молча двигаться за ведущей. Понятно, почему лишние разговоры, или разговоры как таковые исключались. Если бы все, что с ним происходит, оказалось подставой, то зачем так все делать сложно. Можно было без всякого хоровода арестовать. Вспомнился Кондратьев. Посвящать его в намерение бегства было опасно. Для Димона главное спасти собственную шкуру, и он сдал бы его без угрызения совести.
Иволгин втянулся в ходьбу и не замечал ни поворотов, ни ответвлений, смирился с непрекращающейся вонью. Как пробуждение прозвучало слово привал. Слово знакомое с военных времен, можно было привалиться и отдохнуть. Тут привалиться не к чему, стены холодные, влажные и вонючие. В углублении лежали два деревянных ящика из-под снарядов. Сесть на них показалось счастьем. Отдыхали полчаса и пошли дальше. В конце концов ноги начали гудеть, подземный маршрут явно был рассчитан на молодых. Он шел из последних сил и уговаривал себя не сдаваться. Случился еще один привал, теперь уселись на полуразобранную бревенчатую кладку.
– Еще чуть-чуть и дойдем, – вздохнула проводница.
– Путь не для моего возраста, – молвил Иволгин.
– Потерпите!
В этом «потерпите» было столько понимания, столько жалости, что Иволгин готов был расплакаться. Он сухо произнес «Спаси, Господи» и настроился идти дальше.
Через час вышли из берега оврага, под ногами тек ручей. Как же прекрасен свежий воздух! Поднялись по склону и оказались среди нагромождений из фанеры, горбылей, дверей.
– Зато безопасно! – пропищал голосок, улавливая удивление Иволгина.
Хлам образовывал разные закутки. В один из них завели Иволгина. Он сел на какую-то деревяшку, прислонился к твердому и задремал. Очнулся от прикосновения к его плечу руки.
– Здравствуйте, Иван Алексеевич, меня зовут Константин Валерьевич. Семнадцатый год встретил в звании полковника, надеялся стать самым молодым генералом в армии. Вы тоже офицерского звания?
Иволгин поведал не только про свое участие в Первой мировой, он пересказал весь свой жизненный путь вплоть до сопровождения за линию фронта сына своего друга ротмистра Очкасова.
– Постой, Иван Алексеевич, уж не тот ли Очкасов, который восстал из мертвых после газовой атаки немцев?
– Тот самый, Сергей Иннокентьевич!
– Вот ведь судьба, его уже похоронили, а он жив-здоров. Судьба!
– Больше скажу, Константин Валерьевич, он объявился на Волгострое, где я отбывал наказание при Советах, под другой фамилией, в должности геодезиста. Он искал в заброшенном Углицком дворце золото царевны Софьи, сводной сестры Петра Первого. Сумел договориться с администрацией лагеря и меня, благодаря его стараниям, освободили от физических работ и назначили завклубом.
– В Париже как оказались? – полковник давал понять, что собрались они не для воспоминаний.
Вопрос заставил Иволгина насторожиться, и он сообщил про реликвию Тибетских монахов, про наследника Воропаевых и про Швейцарский Красный крест. Иволгин смолчал про мадам Морель, Марфу Замятнину и, конечно, про своего сына.
– И вот, когда моя миссия и без того тупиковая провалилась, я понял, что по правилам игры меня ожидает самое худшее. Умереть за правое дело я не боюсь. Но вот так из-за дури верховников третьего рейха не хотелось бы.
– Вы Гитлера имеете в виду?
– И его, и кто рядом, – не задумываясь ответил Иволгин.
– Мы называемся Гражданская и военная инициатива. Стараниями истинных патриотов собираем людей, для кого Россия остается Родиной.
– Что мне нужно делать? – спросил Иволгин.
– Вас надо переправить в зону, где действуют партизаны. В городе вам появляться нельзя. Извините за прямоту, но с вашими особыми приметами толку будет мало.
– Я готов, – ответил Иволгин.
– Торопиться не будем, вы же не хотите вместо партизан оказаться в гестапо. А пока вот вам пирожки с капустой и вода. Вечером загляну.
Иволгину вспомнились слова Хартманна про французское Сопротивление. Он говорил, что все, кто имеет отношение к нему, известны. За одну ночь можно всех прихлопнуть. Стоило проделывать такой путь, чтобы быть арестованным на пути в партизанский отряд. Очень хотелось настоящего дела. Хотелось оправдать доверие Астафьева и ту надежду, которую он на него возлагал. Перипетии событий складывались так, что он даже не мог подать весточку о себе на тот самый адрес в Стокгольме. Память четко отозвалась: Сваресгатан, дом 8, квартира 23, Хельга Юхансон.
Иволгин дождался прихода Константина Валерьевича и сразу ему заявил:
– Хотелось бы обсудить одну значимую для меня позицию.
– Давайте обсудим, – Константин Валерьевич внимательно посмотрел на Иволгина.
– Вырваться из порочного круга, очерченного моими преследователями, могла бы одна женщина.
– Кто она и как с ней связаться?
– Нужен кто-нибудь половчее, – Иволгин будто не слышал вопроса полковника, – подошла бы девушка, мой проводник.
– Смотря куда идти?
Почувствовалось, что собеседник насторожился.
– Место неформальных встреч многих наших соотечественников, известная галерея русского авангарда.
– Мадам Морель? – с облегчением спросил полковник.
– Да.
Может быть, но она уходит от наших дел.
– Может попробуем со мной?
– Каков пароль?
– Привет от меня с моей полной фамилией, именем и отчеством. Если этого будет недостаточно, тогда можно употребить имя Алекс, фамилия Вернер.
– Кто это?
– Это наш с ней общий знакомый.
– О чем ее просить?
– Просить о помощи для меня. Но через главный вход в галерею лучше не соваться. Уверен, после моего бегства, за мадам Морель следит гестапо.
– Как же быть?
– Окна кабинета Морель на втором этаже выходят на противоположную сторону от входа. Карниз под окнами почти примыкает к крыше соседнего здания. Вы же знаете, как дома стоят в Париже.
– С крыши соседнего дома доберетесь до окон мадам.
– Если она позовет полицию? – не унимался Константин Валерьевич.
– Уверен, она этого не сделает.
– За нашего человека отвечаете головой.
– Отвечаю.
К удивлению полковника и к счастью Иволгина затея удалась. Катрин назначила свидание у выхода станции метро Пон де Нёйи в сторону Сены. Ровно в полдень через два дня на третий, то есть в четверг.
Наконец Иволгин познакомился со своей проводницей, ее звали Мишель. Она предложила свой вариант.
– У моего друга, он француз, имеется велосипед-такси. На нем он подрабатывает. За пассажирским сидением находится ниша, в которой в лежачем положении может поместиться взрослый мужчина.
– А дальше что? – любопытствовал Константин Валерьевич.
– Повезем нашего беглого на встречу к мадам. Я легкая, почти ничего не вешу, моего друга утомим несильно.
– А дальше? – настаивал полковник.
– А дальше, как сложится, – не выдержал Иволгин.
Иволгин два дня не находил себе места. Прислушивался к своему внутреннему голосу, но голос молчал. Наконец, все надоело, Иволгин положился на собственную судьбу и на волю Господа Бога.
Трудно было поверить, что в черте Парижа имелись дикие места, куда нога нормального человека не ступала. Они вдвоем с Мишель прошли больше двух километров. Трехколесный велосипед, именуемый вело-такси, уже стоял в ожидании. Водитель выглядел штангистом или тяжелоатлетом. Он помог Иволгину забраться за спинку пассажирского сидения и закрыл спинку на щеколду. Двигались не быстро, атлет дважды отдыхал. Был слышен городской гул, кто-то бежал, охал, кричал. Ехали около часа. Иволгин услышал:
– Доехали, ждите.
Мишель увидела Катрин издалека. Мадам ее тоже. Подала знак, махнув рукой. Мишель привела мадам к такси.
– Выходите из своего укрытия, делаете шагов десять в любую сторону. Надо отвести подозрение от ваших людей. Стойте и ждите. Вас арестует военный патруль, – голос мадам звучал по командирски.
Иволгин к такому повороту событий готов не был, но пришлось подчиниться. Когда он отошел от велосипеда, к нему подскочили трое: два солдата и офицер в звании лейтенанта. Все в форме танковых войск вермахта. У Мишель и ее напарника на лицах застыло удивление. Атлет хотел поправить ежик волос на голове, но рука так и застыла на полпути. Мишель выронила портмоне, и оно продолжало лежать у нее ног. Защелкивание наручников на запястьях Иволгина проходило в полной тишине. Во всем действии было нечто неестественное. В таких ситуациях должно присутствовать напряжение с обеих сторон, а тут все четверо чуть ли не улыбались друг другу. Патруль повел Иволгина на мост Де Нёйи. Иволгин про себя отмечал различные реакции прохожих: одни сочувствовали и чуть ли не снимали шляпы; другие довольно ухмылялись; но больше всего было тех, кто не хотел замечать происходящее.
За мостом Иволгина усадили в военный фургон и повезли. Куда и в каком направление определить было невозможно. Резко остановились, пленника вывели на улицу, провели по сходням на качающуюся палубу и спрятали в каюте. Иволгин успел заметить, что оказался на военном катере то ли минного, то ли торпедного назначения. В каюте стол на двоих, с каждой стороны привинченные лавки. Как только закрылась дверь в каюте, катер заурчал и начал набирать скорость. Наручники сильно сдавливали запястья. Катер шел по прямой с хорошей скоростью, и чем дальше, тем сильнее нервничал Иволгин по поводу своего ареста. Появление в каюте Катрин, не сильно его успокоило. Его удивили возможности мадам. С такими полномочиями она могла запросто и Кондратьева вытащить.
– Если вас не очень шокировали меры по вашей защите, то хотелось бы верить, что впредь будете понятливы и сговорчивы, – произнесла мадам, уловив напряжение своего визави.
– Нельзя ли снять оковы с моих рук? Поверьте, запястья уже сильно затекли.
