Помощник гудухоу, с интересом наблюдающий за сценой, одобрительно хмыкает.
– Вижу, вы сами позаботитесь о себе. Главное, держитесь подальше от этой рабыни, и у вас не будет проблем.
5
Вот уже который день караван вгрызается в горный хребет Памира, забираясь по узкому ущелью все выше и выше. Но вот, хвала Небу, перевал Алтынтага позади и дорога серпантином начинает спускаться в долину. Силы пленников на исходе, спотыкаясь и падая, они с трудом держатся на ногах. Конные стражники подгоняют их плетьми. Наконец река! Люди падают на четвереньки и, словно животные, с жадностью лакают бурлящую воду. Кочевники поят лошадей и верблюдов, наполняя живительной влагой опустевшие кожаные бурдюки.
Воспользовавшись общей расслабленностью, один из рабов пытается бежать. Ему удается достичь противоположного берега, вот-вот он скроется за большими валунами… Лучники невозмутимо пускают ему вслед несколько стрел, которые – все до единой – со зловещим свистом настигают жертву.
Шутить с хуннским луком не стоит. Это знают и друзья, и враги. Когда мальчик становится мужчиной, он берет в руки боевой лук и даже после смерти уносит его с собой в могилу. Колчан лука всегда связан с колчаном для стрел, словно корень и стебель. Убойность достигается за счет размаха в рост человека, а чтобы стрелять верхом на скачущей лошади было удобнее, нижнее плечо делается короче верхнего. Три зоны жесткости – в середине и на концах и две зоны упругости в изгибах плеч превращают тетиву в сжатую пружину, посылая стрелу в цель. И, как правило, у цели нет шанса.
Труп несчастного бросают перед остальными. Стрелы с чваканьем вырывают из агонизирующего тела – еще пригодятся… Утомленные пленники с тоской загнанного зверя смотрят на окровавленное тело, оскверняющее кристально чистую воду горной реки.
В суете Чжан Цянь все-таки оказывается рядом с Младой, поцелуй запечатывает почти беззвучно шепчущие уста:
– Я думала, тебя убили!
– Как сказал мой бывший слуга, я быстрее смерти. Обещаю тебе: мы дойдем до этой проклятой долины и я придумаю что-нибудь. Ты не достанешься…
Удар сзади прерывает его горячую речь. Ханец валится от неожиданности, теряя сознание. Хунн заносит над Цянем меч, но вдруг падает замертво. Над телом стоит, как всегда, невозмутимый Гань. Словно дрессированные, пленники синхронно падают на землю и закрывают головы руками. Чьи-то руки грубо хватают Младу и волокут в сторону от схватки. Чжан Цянь приходит в себя и подхватывает меч погибшего. Если умереть, то в бою!
Один жест Мо, и десятки стрел испещрят восставших, но вдруг раздается крик Дэ Мина:
– Стойте! Приказ великого лули-вана! – от волнения его голос срывается на фальцет. – Довезти их до Эрши!
Цянь с удивлением смотрит на Ганя, сжимающего окровавленный палаш:
– Их?
– Глупый раб! Как бы ты ни хлестал плеткой своего хозяина и ни плевал ему в лицо, собачьи глаза тебя выдают! Брат великого шаньюя не настолько глуп!
Глава 7
Мудрый обычай сарматских вдов
Берега Танаиса, Сарматская кочевая держава
1
Степь похожа на небо – ее невозможно измерить и понять, ее ковыль – это Млечный Путь, а за ее молоко всегда нужно платить кровью. Степь беспощадна и одновременно прекрасна, как вспышка молнии перед пожаром…
Заряна выросла здесь и теперь жадно вдыхает пыльцу местных медоносов, закрывая глаза и возвращаясь в детство. Но чужая речь мешает. Говорят по-латински – словно сурки ругаются о чем-то перед спячкой. Марк, громила Сальвий и десять мужчин, выросших за тысячи миль к западу от матушки-степи. Все вместе они день за днем идут туда, где каждое утро рождается новое солнце; идут, чтобы стать повитухами нового мира. Дойдут ли? Степь знает ответ и шепчет его миллионами голосов. Заряна слушает, но сурки сегодня особо разговорчивы.
– Правду говорят, будто ваш народ произошел от амазонок? – Марк заставляет Заряну открыть сонные глаза и сразу же прищуриться от яркого света.
– Давно терпел, чтобы спросить?
– Готов поставить серебряный, что следующий вопрос будет про наличие правой груди, – Сальвий ускоряет своего жеребца, и вот его запах уже за правым плечом сарматки смешивается с терпким ароматом дикого пиона.
– Я не советую проверять!
– Ох, какая женщина. Огонь! Обжечься можно! – Сальвий скалит свои белоснежные зубы и не стесняется облизнуть губы, глядя на Заряну.
– Заткнись! Я слышал от понтийцев, как она рубилась под Херсонесом! – Марк куда более сдержан. Сальвию иногда кажется, что это не человек с желаниями и страстями, а ожившая статуя из холодного мрамора, которую научили языку смерти.
– Марк, у тебя встает, что ли, на кровь и кишки? Да ты болен, дружок!
– Еще одно слово – и…
Марк не заканчивает свою реплику, резко хватаясь за меч. В сотне шагов, словно из-под земли, появляются неизвестные всадники – четыре или пять десятков. Все это время их кони покорно стояли на коленях в высокой траве, а люди слушали степь и наблюдали за небесными хищниками, чтобы напасть на незваных гостей неожиданно.
– В том бою, о котором говорит Марк, погибли две сотни сарматов и скифов. Молитесь своим богам, чтобы ваши скальпы не украшали царский шатер! – Заряна выдыхает. Это свои!
– Ты не забудь, если что… Меня там не было. Я больше по части морских разборок, – Сальвий едва удерживает под собой возбужденного жеребца, учуявшего приближение течной кобылы.
– И не забудь про своего брата, Заряна! – Марк жестом показывает своим людям достать оружие.
Всадники уже рядом. Марк хорошо помнит сарматов, которых в итоге скормили львам, – эти люди из того же племени. Теперь все зависит от Заряны. Степняки ведут себя как волки, обегая добычу с разных сторон и сбивая ее с толку. Латиняне устают крутиться на одном месте, пытаясь приготовиться к отражению атаки. Но драться с ними – все равно что принять вызов от всей степи. Сарматы выкрикивают на ходу отдельные гортанные фразы, которые тяжело разобрать из-за лошадиного ржания. Но Заряна все понимает – она сперва спокойна, но потом начинает нервничать. Марк читает эту реакцию и понимает, что ситуация вышла из-под контроля. Так и есть!
Сарматы одновременно достают арканы и с фантастической ловкостью цепляют веревками каждого из отряда. Кому-то удавка впивается прямо в шею – человек вылетает из седла и валится на траву, судорожно пытаясь пальцами зацепить веревку, чтобы не быть удушенным. Кто-то получает аркан на руку, роняя меч, а кто-то заваливается прямо вместе с конем.
– Ты решила нарушить слово? – Марку удается быстро перерубить веревку и вскочить на ноги. Он готов драться со всей этой проклятой степью.
– Убери меч! – Соплеменники не трогают Заряну. Она прыгает на землю и хватает Марка за руку. – Убери, я сказала. Я дочь царицы. Я все улажу!
Марк оглядывается по сторонам. Голова кружится от зноя и мелькающих всадников, к тому же решивших затянуть победную песню на своем безобразном наречии. Марк ловит взгляд Сальвия, побелевшего от страха и седой пыли, и почему-то не может сдержать улыбку. Наемник убирает меч в ножны.
2
Каждому путнику связывают руки, накидывают мешок на голову и бесконечно долго везут, пока сквозь грубую пеньку не будет проникать багряная свежесть заката. Зачем они это делают? Неужели думают, что люди, рожденные вне степи, способны запомнить хоть что-то после пары часов плавания по бескрайнему морю ковыля? Но сарматы осторожны: степной волк никогда не укажет врагу путь в свое логово.
Мешки снимают в загоне для овец. Свет ударяет пленникам в глаза вместе с кислым запахом животных испражнений. Пожилой сармат выдает каркающую трель и указывает рукой на единственное сухое место, свободное от навоза. Можно сесть! Сальвий расталкивает руками римских солдат и первым плюхается вниз, прислоняясь к ограде. И сразу же получает в лицо куском земли или дерьма – в такой вони сложно определить. Это дети. Они залезают на плетеный забор и громко веселятся, целясь в пленников подручными материалами. Овцы испуганно шарахаются от шума и наворачивают круг за кругом в замкнутом пространстве.
– Кинула нас, волчица, будь она неладна! – Сальвию тяжело вытирать лицо связанными руками, и он пытается уворачиваться от точных бросков будущих воинов степи. Тщетно.
– Не суетись ты раньше времени. – Дети корчат Марку рожи, но почему-то не обкидывают дерьмом.
– Да я бы и не суетился… Только вы, белые, тут как свои, а я – слишком хорошая мишень. Почему, мать их, ни одной черной овцы? – Сальвий пытается рычать на ребятню разными голосами, изображая то павлина, то бабуина. Но кого он обманывает?
3
Сарматы охотнее верят духам, чем людям – даже своим, даже самым близким. Заряна сидит в шатре перед пожилым мужчиной с одутловатым лицом и болезненным взглядом. Она никогда не была особо близка со своим отцом. Сарматы не привязываются к детям: а зачем, если степь обязательно заберет восемь из десяти? Дети не привязываются к взрослым – они уходят еще чаще в бесконечных войнах, на охоте и просто от болезней. И те и другие знают, что духи умерших витают где-то рядом в вечном хороводе жизни и смерти. А если в вечном, значит, они обязательно рано или поздно пересекутся – в небе, на земле или под водой.
– Помоги мне! Что ты знаешь о Стране восхода? Мне нужны люди, чтобы двигаться дальше! – Заряна берет отца за руку, с надеждой заглядывая в опустошенные временем глаза.
– Я знаю то, что никто там ни разу не был. Степь велика, Заряна, но даже у нее есть границы. За ними горы, песок и смерть. Туда тебя послали латиняне? – Скопасис убирает свою ладонь из рук дочери: он отвык от подобных прикосновений.
– Не латиняне! Мое сердце! Так ты дашь проводников?
– Не дам! Сегодня же эти разведчики будут казнены. Я лично сяду на коня, чтобы разорвать их на половинки, а плоть скормим псам, – Скопасис устало зевает, будто каждый день к нему возвращается дочь и ежедневно он вершит судьбы пленников.
– Очнись! Твой сын у них! Это твоя плоть! Понимаешь? Он сидит в проклятом Пергаме и ждет! – крик Заряны заставляет старика вздрогнуть и подняться на измученные ревматизмом ноги.
– Послушай меня… Атею шестнадцать зим. В его годы я с собственным отрядом громил торговцев на Меотийских болотах. Он же трусливо прятался за спиной сестры. Зачем мне такой сын?
– Ложь! Это я просила его держаться рядом! Я! Потому что люблю свою кровь, свой род и не готова бросаться близкими! – на щеках Заряны появляются слезы, ее губы трясутся. Скопасис делает тяжелый вдох и решается обнять дочь, поглаживая ее по голове.
– Ну, тише, тише. Смерть с оружием в руках – это счастье для мужчины. Даже если он не пожил. Такова воля богов, – Скопасис всю свою жизнь провел в тени супруги-царицы и никогда не понимал женской натуры – расстраиваться над могилами ушедших или ложами смертельно больных. Зачем? Человек становится прахом, у которого нет имени в веках, зато есть тысячи приключений последующих жизней. Заряна – слишком земная. Для нее человек и его прах не одно и то же!
Заряна выбегает из шатра и спотыкается о расставленные колышки, которые удерживают царский шатер. Девушка беспомощно опускается на землю и смотрит в пустоту. Из разливающихся по степи сумерек на нее надвигаются образы из прошлого: сарматка вновь ощущает боль от свежей рубленой раны на плече, она видит хорошо организованных понтийцев в добротных кожаных доспехах с вшитыми металлическими пластинами. Солдаты действуют как загонщики скота, согласованно оттесняя ее людей в сторону моря. Заряна кричит, но не слышит своего голоса. Ноги вязнут в разорванной железом человеческой плоти, глаза лихорадочно следят за последними из выживших. Атей рядом – она чует его детский страх и беспомощность. Брат не хочет умирать. Высоченный понтиец появляется с фланга и замахивается мечом, чтобы отобрать жизнь юноши. Но Заряна проворнее – она кидает свой щит с заостренными краями, который сносит нападающему голову. Брызги крови и тишина…
Скопасис хорошо знает о том злополучном бое: одному воину удалось избежать плена и рассказать о разгроме сарматов, потерявших лучших сынов сразу нескольких степных кланов. Вождь давно простился с детьми и даже тайком проронил слезу на могиле их матери. Но кто мог подумать, что понтийцы сохранят жизнь юной царице сарматов, а потом отпустят ее в родные степи? Зачем? Неужели хотят проникнуть в самое сердце и нанести смертельный удар?
Скопасис плохо видит в сумерках – он щурит больные глаза и идет на голоса. Стоянка напоминает развороченный улей диких пчел: под ногами носятся скулящие собаки, тут и там мелькают факелы. Вождь знает, что дочь просто так не отступит, – сам такой. Он застает ее в загоне с ножом в руках: Заряна перерезает веревки на руках пленников. За ее спиной стоят сарматские воины, но они не имеют права даже рукой коснуться своей царицы.
– Заряна, пойдем в шатер. Мы не договорили! – Скопасис только сейчас замечает среди захваченных большого черного мужчину и ежится от прохладного порыва степного ветра.
– Решил сделать по-своему? Так делай! Только и меня придется убить! Давай, начинай! – глаза Заряны блестят в свете факелов, как у раненого каракала, угодившего в засаду.
– Не смей при людях!
– Все-таки ты беспокоишься о людях? Или больше о себе – какой ты в их глазах?
– Все! Молчи! Лучше бы я слушал свист тетивы, чем обиды из твоих уст! – Скопасис беспомощно закрывает уши и едва не приседает, устав от ходьбы. – Я оставлю им жизнь, но пусть сначала они оставят часть себя!
– Согласна! – Заряна, не глядя, кидает свой нож. Он застревает в заборе на расстоянии ладони от головы Сальвия.
– Что значит «часть себя»? – Сальвий испуганно трогает себя за обрубок уха. – Эй, а можно без этого обойтись?
– Заткнись и делай что скажут! – Заряна бросает на пирата властный взгляд. Сальвий виновато кивает и не без труда выковыривает из древесины брошенный нож, чтобы с поклоном вернуть его сарматской царице.
4
Для пленников все изменилось: им позволили ополоснуться дождевой водой и учтиво пригласили к большому костру, пожирающему степной сухостой. Гостей с запада рассадили в большом кругу сарматов на больших травяных циновках. Мужчины племени о чем-то азартно переговариваются, словно не замечая в своих рядах иноземцев. В нескольких метрах от большого костра на малом огне в глиняных очагах на вертеле жарится баранина – Скопасис распорядился забить нескольких животных в честь приезда дочери. По степи разливается сладкий запах мяса, привлекая к стоянке своры шакалов, с которыми в перепалку вступают местные низкорослые собаки. За спиной Марка появляется женщина с густыми распущенными волосами: она кладет руку на плечо наемника, заставляя его вздрогнуть. Марк интуитивно хватается за меч, но быстро маскирует свое движение, почесывая левый бок.
– Сдается мне, ты ей понравился, – Сальвий непринужденно улыбается, гоняясь широкими ноздрями за ароматами раскаленного бараньего жира.
Марк ничего не отвечает. Через мгновение женщина подносит мужчине серебряный кубок с вином. Сальвия трогают сразу четыре руки – две миниатюрных девушки изучают громилу с нескрываемым восторгом, осторожно нажимая пальцами на его черную шелковистую кожу. Речь сарматок журчит как ручей.
– О чем они говорят? – Сальвий замечает Заряну, которая деловито проходит мимо вместе со Скопасисом.
– О том, что ты – сын вороного жеребца и порочной женщины, – Заряна едва заметно улыбается и проходит мимо Сальвия.
– В точку! Мать точно была путаной, а вот отец… Говорят, что за него отдали целый табун!
– Брехня! Нет такого раба, который бы стоил табуна! – Марк уже сделал глоток, разом осушив кубок с виноградной брагой и охмелев с непривычки.
Сальвий хочет что-то ответить, но ровно в этот момент одна из девушек целует его в губы. Потом пробует вторая. Сальвий закатывает глаза и откровенно лапает своих новых подруг. Два пожилых сармата, сидящие рядом, словно не замечают дыхание страсти и продолжают вибрировать осипшими старческими голосами, вспоминая об удачной охоте десятилетней давности.
Заряна подходит к костру и зажигает от него факел. Голоса смолкают. Несколько десятков глаз разных оттенков – от зимнего неба до густого подшерстка степного тура, внимательно смотрят на свою юную царицу. Заряна обращается к Марку и Сальвию.
– Завтра мы выезжаем! Священный огонь очистит наши сердца и пошлет наши молитвы о защите и успехе в небеса. А теперь поблагодарите наших богов и отдайте честь вашим милостивым и щедрым хозяевам!
– Что нам нужно сделать? – Марк приподнимается, аккуратно освобождаясь от ласковых рук сарматской девы.
– Многое вы уже сделали – оставили этих женщин без мужей! А теперь поработайте, чтобы наше племя не осталось без будущих воинов!
– А мне нравится такая работа! – Сальвий встает и с легкостью поднимает своими могучими руками сразу двух сарматок. Они визжат от неожиданного восторга, заставляя стариков расплываться в беззубых улыбках. – Куда идти-то?
– Отведайте сначала жертвенного мяса! Потом ступайте туда, – Заряна показывает Сальвию в сторону нескольких шатров, обильно украшенных перьями диких птиц.
– Нет. У нас не так. Сначала любовь – потом мясо! Вы это… Оставьте мне кусочек за работу, – Сальвий сверкает своими белоснежными зубами и исчезает в темноте под сбивчивое женское чириканье.
Марк провожает глазами Сальвия, сталкиваясь с взглядом немного раскосых очей степной красавицы, сидящей рядом.
– Я Марк… Как тебя зовут?
Сарматка прикладывает ладонь к своему животу. Марк не понимает ее сбивчивую речь и смотрит на Заряну.
– Ее зовут Сагила. Но ты все равно не запомнишь. Она говорит, что латиняне убили ее мужа и двух братьев. От себя добавлю – один из них был в Пергаме, – Заряна протягивает Марку грудинку, нанизанную на нож. – Его сожрали львы!
Марк хватает жирный кусок мяса руками и не знает, что с ним делать. Заряна сдержанно улыбается наемнику и подсаживается к Сагиле, нежно поглаживая ее по щеке. Девушка целует руку Заряны.
– Но ты не бойся. Наши женщины не знают, что вы латиняне. Мужчины им не сказали. Иначе бы ни один из вас не вышел живым из этих шатров, – Заряна вдруг громко щелкает зубами, заставляя Марка вздрогнуть. – Ты ешь! Силы понадобятся. Сагила выносливая, как сайгак!
Марк покорно кусает мясо, орудуя массивными челюстями. Сагила не стесняется трогать его губы пальцами, чтобы потом слизать с них остатки жира. Марк не знает, что женщинам не положено есть жертвенное мясо. Но им позволено громко кричать, чтобы боги услышали их и подарили детей. Из шатра, куда ушел Сальвий, начинают доноситься такие устрашающие вопли, что даже собаки начинают испуганно скулить. Марк поднимается сам и жестом показывает своим людям идти в сторону шатров. Солдаты слушают душераздирающие крики и недоверчиво смотрят на своих спутниц, которых приходится по две, а то и по три на каждого бойца. Степь еще долго не заснет…
Этой ночью семя дождя пролилось на благодатный ковыль – осадков здесь не было почти две луны.
На рассвете Скопасис выходит из своего шатра, чтобы собрать в ладони намокший пепел от жертвенной трапезы и намазать им лицо. Рядом с ним двое – они выслушивают лаконичные команды вождя и быстро прыгают в седла. Воины уносятся в сторону восходящего солнца, которое уже через пару часов жадно слижет ночную влагу.
Глава 8
Внучка хаоса
Пергам – столица провинции Азия
