Сергей Вербицкий "Братья Карамазовы 3 том Книга 1"

Ему часто необходимо было ходить к управляющим фабрик и в мастерские, чтобы добиться какого-либо улучшения в условиях труда или как-то сгладить возникшие недоразумения, или во что бы то ни стало найти кому-либо подходящее рабочее место. Часто предприниматели, которым не нравилось его вмешательство, обращались с ним очень грубо. Его дом, к великой радости, Lise, далеко за полночь был полон рабочих, их жен и родных. Одни приходили, чтобы поговорить об общем деле, другие – чтобы получить помощь, третьи, наконец, чтобы пожаловаться на своих мужей или отцов, которых он должен был убеждать. И хотя у него не было ни минуты покоя, это было счастливейшее время его жизни.

Самый лучший день был суббота, когда члены тайного комитета и еще несколько верных людей собирались у него, чтобы потолковать об общем деле. Рабочие снимали свои пиджаки, а он – свою рясу, и тем не менее было душно. Они говорили до рассвета, так что некоторые шли от него прямо на работу. Алексей Федорович сознавал, что теперь его жизнь обрела и наполнилась смыслом, время беспрерывных исканий прошло. О себе ему некогда было и думать.

Дело шло великолепно, и, открывая собрание, он говорил рабочим, что основание союза станет эпохой в истории рабочего движения в России и если они напрягут все усилия, то станут орудием спасения для себя и для своих товарищей.

Иногда ему приходилось навещать нового градоначальника Фуллона, заменившего Клейгельса, чтобы просить его содействия для достижения некоторых уступок со стороны работодателей. Фуллон отнесся сперва недоверчиво к нему и к его делу.

– Все это хорошо, – сказал он, – но революционеры будут приходить на ваши собрания и говорить там.

– Пускай приходят, – сказал Алексей Федорович, – мы их не боимся, мы действуем открыто.

И при этом он прибавил, что организация, которую он представляет, нуждается в большем, чем сочувствие генерала; мы нуждаемся в том, чтобы градоначальник верил, что если он встретит в нашем обществе кого-либо из ранее заподозренных, значит, эти люди сами поняли, что лучше примкнуть к законному образу действий. Фуллон был простодушен и добр, и ни в его натуре, ни в его предыдущей карьере не было ничего полицейского. Раньше он служил в Варшаве и так ладил с поляками, что немедленно был вызван в столицу. Чтобы обеспечить свое дело, Алексей Федорович обратился к генералу Скандракову и агенту полиции Гуровичу с просьбою ходатайствовать перед Фуллоном. Мало-помалу Фуллон стал благосклоннее к нему, и Алексею Федоровичу все же удалось получить от него обещание, что ни один рабочий из союза не будет арестован, так как это подорвало бы в корне доверие к делу и вынудило бы его отказаться от него. Насколько была важна поддержка Фуллона в критические моменты, стало видно в последующие месяцы деятельности «Собрания…».

Тем временем параллельно с работой представителем он искал подходы получить приход при психиатрической больнице имени Святого Николая Чудотворца. Там находился его брат Иван. Митрополит Антоний ничего не имел против, но вот окончательное решение было за попечительским советом больницы. Тогда Алексей Федорович взялся за дело очень рьяно, и первое, к чему он приступил, – это то, что выпросил рекомендательные письма у митрополита Антония и епископа Сергия – ректора академии, потом каждому члену попечительского совета он преподнес дорогие подарки. И их согласие было получено, и теперь он получил возможность видеться с Иваном. Следующей задачей он поставил перед собой вызволение Ивана из этого лечебного заведения.

По пятницам, субботам и воскресеньям Алексей Федорович исповедовал и творил литургию. Когда Иван Федорович впервые увидел своего брата, то у него затряслись руки и выступили слезы на глазах, он что-то быстро зашептал и подошел к Алексею Федоровичу для исповеди. Но как таковой исповеди не получилось, время, что отпущено на покаяние в грехах, отнял рассказ о том, что, чтобы спасти его голову от смерти, Катерина Ивановна заплатила двести тысяч, сама же померла от чахотки десять лет назад. Он страстно просил Алексея Федоровича вызволить его отсюда, говоря: «Хоть перед смертью вольным воздухом надышусь». Естественно, Алексей Федорович обещал ему приложить все силы для его вызволения.

Закончив богослужение, Алексей Федорович направился в «Собрание…». Он недавно посылал на Путиловский завод несколько своих доверенных рабочих для агитации, и вот явились на их собрание пятьдесят рабочих с этого завода с просьбой их также организовать. Алексей Федорович до того был рад, что оставил должность представителя в основной их организации, а стал представителем нового отдела. В конце июня тысяча девятьсот четвертого года нарвский отдел союза насчитывал более семисот членов.

Одновременно с этим Алексей Федорович написал на имя Николая II ходатайство о помиловании Ивана Федоровича. Также преподнес дорогие подарки старшему врачу О.А. Чечотт, всему попечительскому совету с прошением о написании характеристики его брату Ивану Федоровичу, что было сделано достаточно быстро. Эти два документа были отправлены для ознакомления и одобрения министру внутренних дел Вячеславу Константиновичу Плеве, с которым был знаком Алексей Федорович, и потому эти два документа не были положены им под сукно, а достаточно скоро с одобрением отправлены адресату. Рассмотрение было также недолгим, и освобождение Ивана Федоровича было назначено на двадцать седьмое июля тысяча девятьсот четвертого года, а на следующий день произошло убийство Плеве эсером, студентом Егором Созоновым, бросившим бомбу в карету министра внутренних дел. Назначенный на эту должность виленский генерал-губернатор князь П.Д. Святополк-Мирский был умеренным либералом.

Задержись одобрение на освобождение на день, и все, не видать бы воли Ивану Федоровичу. А так в тот же день за ним пришел Алексей Федорович, и они вместе поехали к нему домой. Надо сказать, что Lise была не в восторге, когда увидела Ивана Федоровича у себя в квартире, но промолчала. Его поселили в комнате Екатерины Осиповны, которая скончалась, когда Екатерине Алексеевне исполнилось шестнадцать лет. Заметив негативное отношение к брату со стороны Lise, Алексей Федорович подыскал ему двухкомнатную меблированную квартирку на Невском проспекте не далеко от Александро-Невской лавры за девять рублей в месяц.

– Конечно, конечно. Раз супруга против, я завтра же съеду, – сказал Иван Федорович.

– Вот, возьми на первое время. Наймешь служанку, и так, на мелкие расходы, – сказал Алексей Федорович, протягивая ему сторублевую купюру.

Как это часто бывает, в большом коллективе всегда найдется несколько людей, которые недовольны течением работы организации. Не миновал этот признак и нашего союза, и этим же летом возникли распри между союзом и отделениями. Тогда в голове у Алексея Федоровича родилась мысль собраться вместе и разобраться в возникшем недовольствии. И 6 августа Алексей Федорович организовал вечер в большом зале Павлова – одном из лучших помещений в Петербурге. Рабочие, около тысячи человек, пришли большой толпой с женами и детьми. На этот вечер Алексей Федорович пригласил известных артистов, чтобы они пели и играли. Кроме того, у его союза был свой духовой оркестр. Собрание открылось многочисленными речами, посвященными делу союза; на столе лежали чертежи и отчетные книги, чтобы каждый мог сам убедиться в честности и целесообразности делопроизводства. Генерала Фуллона, снова посетившего «Собрание…» и проходившего к столу, рабочие встретили радостными восклицаниями. Алексей Федорович знал, что теперь он может на него рассчитывать. Мужчины и женщины были весьма довольны, что находятся в великолепном зале, в центре города, на своем собственном вечере и слушают концерт.

Со всех концов столицы стали поступать к Алексею Федоровичу просьбы об открытии новых отделов союза, и хотя ввиду скудости средств они должны были быть более расчетливыми, но в октябре у союза было уже 9 отделений с 5 тысячами платных членов, а в следующем месяце уже одиннадцать – с семью тысячами членов. Два месяца спустя, когда уже началась общая забастовка, насчитывалось 20 тыс. членов, и если бы они могли действовать еще несколько месяцев без помехи, то, вероятно, к ним примкнули бы все рабочие всего Петербурга. Не следует забывать, что это была единственная прочная рабочая организация в России.

Для каждого нового отдела союза они нанимали большое помещение, и излишне описывать то удовольствие, с каким рабочие и их семьи собирались в эти клубы после дневной работы. Сначала женщины очень восставали против этих собраний, говоря, что мужчины так увлекутся, что будут все время проводить там. Тогда мы решили, что женщины каждого отдела будут иметь для своих собраний один день в неделю, и это успокоило их.

При открытии коломенского отдела произошел неприятный случай. Генерал Фуллон, все более и более интересовавшийся нашими собраниями, пригласил фотографа снять всех присутствовавших, включая его и Алексея Федоровича. Но ему это очень не понравилось, так как он предвидел время, когда начнется смута и полиции эта фотография будет очень полезна; но он счел лучшим не возбуждать подозрения.

Когда Алексей Федорович окончил окропление нового здания святой водой и рабочие стали подходить целовать крест, то некоторые из них целовали при этом руку Фуллона. Это так возмутило Алексея Федоровича и его помощников, что он на этот раз не мог скрыть своих чувств, и когда генерал Фуллон уехал, то он горячо стал говорить с рабочими. Рассказав им историю бедного Лазаря, разъяснил им, что на свете есть бедные и богатые и отношения между ними никогда не могут быть хорошими. Фуллон на стороне богатых, и ему нет никакого дела до бедных, и если он оказывает им какие-либо милости, то это только евангельские крохи Лазаря со стола богатого, и заключил упоминанием о сохранении собственного достоинства и самоуважения.

Все отделы союза были связаны между собой совместной работой, направленной на преуспевание рабочего движения. С этой целью они пригласили поляков, финнов и евреев примкнуть к ним. Через шесть месяцев своего существования наш союз и свечной заводик стали приносить доход, и они открыли потребительские лавки и чайные.

В начале октября заболела Lise, болезнь была настолько жестокая, что развивалась стремительно. Тяжесть от нее нарастала как снежный ком, катившийся с высокой вершины, но Lise стойко переносила потерю веса и аппетита. Алексей Федорович немедленно взял отпуск по уходу и почти не появлялся на собраниях. Если были какие-то неразрешимые вопросы, то рабочие сами приходили к нему домой и сидели допоздна, а он постоянно прерывался, заглядывая в их с Lise комнату, спрашивая, не надо ли чего ей.

Вот и сейчас, оставив Lise с их дочерью, Алексей Федорович занялся написанием проповеди, он был готов немедленно вернуться к своей жене и что-то сделать для нее.

– Алексей Федорович, папа, папа, открой мне скорей, – кричала Екатерина Алексеевна, барабаня в дверь кабинета Алексея Федоровича.

– Да что случилось такое, – сказал Алексей Федорович, отрываясь от рукописи, и, встав тут же со стула, немедленно открыл дверь. – И отчего такая тревога?

– Мама, мама, мамы больше нет, – сказала, всхлипывая сквозь слезы, Екатерина Алексеевна. – Мы говорили о моем будущем, мама наставляла меня, а потом замолчала и все…

Дальше Алексей Федорович слушать не стал, а направился в их с Lise комнату. Увидев ее бездыханное тело, он подошел к ней вплотную и, встав на колени, горько зарыдал.

Дневник Николая II: Встал в 8 час. и, окончив утренние бумаги, поехал в Петергоф. Охота происходила в Знаменском фазаннике; принимали участие: т. Михень, д. Алексей, Петюша и Галл. Погода стояла очень приятная, тихая, серая оттепель. Охота началась в 10? и кончилась в 3 часа, с часовым перерывом для завтрака в домике конторы охоты.

Убил 144 фазана; всего убито: 522, фазанов 506, зайцев 16. Вернулся в Царское в 4 часа. Милица пила с нами чай. Принял доклад Мирского.

БРАТ ИВАН И ЕГО СЫН РОДИОН

Обжившись в квартире, снятой Алексеем Федоровичем, Иван Федорович решил отправиться на встречу с сыном Родей. И вот воскресным утром в десять до полудня он сел в конку и поехал туда, где раньше жил. Откуда однажды ушел и не вернулся, и теперь с замиранием сердца он возвращался обратно с надеждой, что его простят, ему поверят и все образуется в положительную сторону.

Позвонив в знакомую дверь, Иван Федорович начал гадать, кто ему откроет, но ждать пришлось недолго. Скрипнув, дверь распахнулась – на пороге стояла женщина в летах.

– Вам кого? Откелево будете? – спросила она сразу, оглядывая с ног до головы Ивана Федоровича.

– А Родион Иванович здесь проживает?

– Видимо, так.

– Доложите тогда обо мне.

– А вы кто будете?

– Я отец его, Иван Федорович Карамазов.

– Ждите, – ответила она и закрыла дверь, а Иван Федорович остался ждать на лестничной площадке.

– Заходьте, – неожиданно вновь появившись, сказала служанка.

Иван Федорович тут же зашел в квартиру, думая о том, что надо же, в свою квартиру когда-то, он будет ожидать, чтобы войти. «Да, времена меняются», – подумал он, пока снимал обувь в передней.

– Проходьте в гостиную, – сказала служанка.

Иван Федорович, войдя в гостиную, увидел Родиона Ивановича, стоящего около круглого стола.

– Чем могу служить? – встретил его вопросом Родион Иванович.

– Сын, я вернулся, чтобы тебя увидеть, – сказал Иван Федорович.

– Так у вас нет никакого дела ко мне?

– Я бы хотел жить с тобой, загладить свою вину перед тобой, – сказал Иван Федорович.

– Боюсь, что это невозможно.

– Как невозможно, что ты такое говоришь. Родя, я твой отец! Да, я виноват перед тобой и покойной мамой твоей безмерно, но ты должен дать мне попытку исправиться.

– Может, вы стесненные в средствах и пришли просить у меня помощи? Так я помогу вам, вот, возьмите, – сказал Родион Иванович, подавая двадцатипятирублевую ассигнацию.

– Это лишнее, Родя. Как ты не поймешь, за свой поступок я выстрадал очень много, и теперь я пришел к тебе с повинной. Я тысячу раз раскаялся в том, что бросил вас, и теперь неужели ты будешь таким черствым, держа обиду на меня.

– Отнюдь, я давно простил вас и начал новую жизнь после смерти мамы, спасибо огромное Алексею Федоровичу, который помог мне разобраться во всем. Я просто не хочу иметь с вами дело, папа.

– Ты презираешь меня?

– Так неверно думать, скорей, вы просто умерли для меня.

– Но я, приняв страдания за свой поступок, воскрес. Почему ты с миром не примешь меня?

– Да я и ссориться с вами, папа, не желаю. Вы просто предали всех своих родных: меня, маму, Алексея Федоровича. Маменька вас до конца дней своих любила, теперь сходите к ней на могилку, там покайтесь, а меня прошу оставить в покое.

– Я не знаю, знакомы ли вы с Евангелием. Там есть одна притча: «Возвращение блудного сына». Так вот, отец, когда вернулся сын, зарезал лучшего быка. У меня, конечно, сложилась ситуация ровно наоборот. Видимо, и вы действуете ровно наоборот, прогоняя меня.

– Я знаком с этой притчей, но вам хочу сказать, что есть жизнь и мы выбираем свой путь согласно нашему умонастроению. Вы сделали свой выбор, потому примите плоды вашего избрания. И не жалуйтесь, что все сложилось очень печально и не такой финал случился, как вы ожидали.

– Сын, а в Бога ты веруешь или так?

– Верую, насколько могу, исполняю Его требования.

– Тогда почему ты гонишь меня?

– Дело в том, что я при поступлении в университет дал письменный отказ от вас, и при поступлении в царскую канцелярию, где я сейчас имею удовольствие служить, также дал письменный отказ от вас, папенька. Так что я просто выполняю условия его, и ничего личного.

– Это очень жестокое требование.

– Да, в первый раз мне было очень тяжело, но во второй раз я уже был лояльно настроен.

– Значит, сейчас уйду и мне больше нельзя будет прийти?

– Лучше не надо.

– Но я не могу, у меня бездна нерастраченной любви к тебе, сынок. Своим поступком ты обрекаешь меня на вечные муки.

– Я бы хотел не делать этого, но договор обязывает, и вы должны понять меня.

– Меня сам Государь наш простил, не значит ли, что этот пункт в вашем договоре отменяется?

– Не думаю, хотя я могу на этот счет навести справки.

– А если я прав окажусь, тогда мы сможем видеться?

– Если мой отказ уже денонсирован, тогда встретимся и поговорим, но только не в этих стенах, а на нейтральной территории.

– Почему не дома?

– Мне так удобней будет.

– Хорошо. Сейчас же ты разрешишь ли мне с тобой чаю выпить, и я уйду после этого.

– Я не против, можете располагаться, я немедленно прикажу, чтобы поставили самовар, – сказал Родион Иванович и позвал служанку, дал ей необходимые распоряжения, а Иван Федорович выдвинул стул и присел на него.

– Сынок, как ты вырос и возмужал. Тебе, наверное, уже тридцать?

– Тридцать один, – поправил его Родион Иванович.

– Да, время бежит, а о женитьбе ты не задумывался?

– Извините, но это личное и я никого не склонен в это посвящать.

– Прости, прости меня, старого дурака. Разумеется, это личное, а я лезу, совсем отжил мозги свои.

Тем временем на столе уже появились две чашки, сахарница и конфетница. В заключение всего служанка принесла дымящийся самовар и заварочный чайник.

– Как полагаешь, война с япошками еще долго продлится? – спросил Иван Федорович, беря чашку и наливая в нее заварку.

– Даже не знаю. Все зависит от того, как долго продержится в осаде Порт-Артур. Яков Дмитриевич пошел на эту войну добровольцем.

– Сын моего брата Дмитрия?

– Да. Сам-то Дмитрий помер два года назад, и все дела его ведет теперь жена Аграфена.

– Печальная новость для меня. Груша, конечно, боевая бабенка, но все же без мужского плеча ей, наверное, тяжело.

– Об этом я не знаю, но рядом с ней братья: Николай и Осип.

– Мне надо будет ее навестить, может, я чем-то ей помочь сумею, – сказал Иван Федорович, допив чай.

– Все, извините, но меня ждут еще другие дела, – заметив, что у Ивана Федоровича пустая кружка, сказал Родион Иванович.

– Сынок, подожди минуточку, – сказал Иван Федорович и начал копаться в карманах. – А, вот она, – сказал он, найдя вчетверо сложенный лист бумаги. – Вот возьми.

– Зачем мне это?

– Это адрес мой, пошли по нему мне весточку, если будет положительно решен вопрос об отцовстве.

– А, вот вы о чем. Конечно, я тут же извещу вас.

– Вот и хорошо, теперь я могу идти со спокойной душой, – сказал Иван Федорович, вставая со стула и выходя из-за стола.

– Значит, до свидания. Евдокия, проводи, пожалуйста, гостя, – сказал Родион Иванович и позвал служанку в гостиную.

Дневник Николая II: После чтения утренних бумаг пошел гулять. Принял доклады д. Алексея и Ермолова. Вместе с Аликс простился и благословил офицеров и команды подводных лодок: «Фельдмарш. гр. Шереметев», «Касатка», «Дельфин» и «Скат», отправляемых во Владивосток. После завтрака был доклад Мирского. Гулял. Много читал до обеда.

«ЧАСТНОЕ СОВЕЩАНИЕ ЗЕМСКИХ ДЕЯТЕЛЕЙ»