Не навсегда…
Анна Лис Савкина
Окончание Восточной войны путём заключения мирного договора вызывает в Свероветии вспышки восстаний против царской власти. Крестьяне, рабочие и бывшие военные больше не желают мириться с нищетой и угнетением. Это приводит к тому, что в конце 1915 года большая часть несогласных объединяется вокруг фигуры Георгия Альтова и образует движение равенцев. Однако, среди повстанцев далеко не все разделяют стремления Альтова к коммунизму, следствием этого становится появление разрозненных анархических группировок. Свероветия окончательно погружается в гражданскую войну.
Анна Савкина
Не навсегда…
Дальше по дороге (1917 г.)
Емеля не сразу понял, где находится. В голове всё ещё звучало эхо выстрелов, криков и лошадиного ржания, всё это пронзал тонкий мерзкий писк, отзываясь пульсирующей болью в ушах. Мутный воздух пах порохом, опалённым мясом и жжёной шерстью. Пелена перед глазами постепенно растворилась, и Емеля разглядел лошадиную морду с белой проточиной. У широких ноздрей запеклась кровь, на которой уже сидели мухи, под испуганно распахнутым левым глазом темнела неровная рана с засевшим осколком гранаты. Емеля никак не мог вспомнить имя своей кобылы, почему-то сейчас это казалось ему важным. Он протянул руку, чтобы согнать мух, пальцы ткнулись в мягкую холодную шкуру. Имя было какое-то совсем простое и хорошо знакомое. «Манька? Милка?». Что-то молочное, под цвет проточины. «Простокваша? Кашка?». Емеля нахмурился. Густое молочное имя крутилось в голове, но он никак не мог его ухватить. «Сметанка?». Кончиками пальцев провёл между лошадиными ноздрями. В её имени было что-то сладкое…
– Манка… Манка!
Губы зашевелились, но до слуха слова так и не добрались.
– Манка! ? крикнул Емеля громче.
Далёкий звук собственного голоса немного привёл его в чувства. Только теперь он заметил перевёрнутую тачанку, зарубленного саблей равенского солдата, который лежал, неестественно запрокинув голову и разинув рот. Медленно, вместе с осознанием случившегося, начал подниматься страх. В теле растекалась тупая боль. Опершись на руку, Емеля смог сесть, земля под ним будто ходила ходуном. Ноги и руки были на месте и в целости – это уже радовало.
Чуть дальше Манки, привалившись головой к её передним ногам, лежал рыжий мерин в разорванной упряжи со сломанным хомутом. Брюхо и бок животного изрешетили осколки. Вместо левой плюсны был лишь искорёженный кровавый обрубок. Емелю скрутило от рвотного позыва. Убитые были разбросаны боем везде, куда падал взгляд. Третья лошадь, тянувшая тачанку, лежала выше по склону, в стороне от двух других, точнее лежало то, что от неё осталось. Разбитая слизисто-бурая масса с обломками костей была свалена под каурой спиной, уцелевшие шея и голова вовсе казались чем-то инородным. Это была Зорька – своевольная и игривая любимица кучера. Самого Данилы поблизости не было, и Емеля медленно оглянулся в надежде, что и не увидит своего боевого товарища. Бешено прыгающее сердце болезненно сжалось. Судя по позе и кровавому следу, Данила пытался отползти подальше, и Емеле даже показалось, что тот ещё дышит.
– Братец… Эй! Данька! ? на четвереньках неловко подобрался к нему. ? Данька! Слышь? ? взял приятеля за плечо и попытался перевернуть, но, увидев его изуродованное взрывом и осколками лицо, отпрянул.
Данила, как мешок, вновь уткнулся в примятую траву.
– Как же ты на месте не помер… ? пробормотал Емеля, не слыша себя.
Ему вспомнилось тушка курицы, которая продолжала бегать после отрубания головы.
– Мож и ты этак…
Рядом с Зорькой приземлилась ворона и запустила острый клюв в её вываленные внутренности. Несколько секунд Емеля тупо наблюдал за тем, как птица вырывает и заглатывает слизкие ошмётки. Его, возможно, ещё раз бы стошнило, но в желудке было пусто. Вновь глянул на Данилу, ещё на нескольких мертвецов. Вернулся к Манке, согнал мух, погладил её по шее и последний раз прижался лбом к серой морде, улавливая знакомый запах.
Ноги подкашивались, почти после каждого шага приходилось останавливаться, чтобы удержать равновесие, но это было лучше, чем ползти, то и дело натыкаясь на трупы.
Боковым зрением заметив какое-то движение, Емеля сначала подумал, что это очередная ворона, коих на поле боя было немало, но тут же понял, что ошибся. Это был равенский солдат – почти мальчишка, как и сам Емеля. Он таращил большие карие глаза, хмурил соболиные брови, беззвучно открывал рот, тыкал в сторону врага наганом, при этом сам выглядел испуганным и, кажется, едва не плакал. Правая его нога ниже бедра была придавлена убитой лошадью и, скорее всего, сломана. Красивое лицо искажалось от боли при каждом движении. Помогать равенцу не было никакого желания, но Емеля подозревал, что, если решит пройти мимо, то получит пулю. Поэтому он просто стоял, пошатываясь, и смотрел на второго пережившего бой счастливчика.
– Ничерта не слыхать! ? громко сообщил Емеля.
Лицо солдата явно выразило злую досаду, свободная рука сжалась в кулак, грудная клетка расширилась от глубокого вдоха:
– Помоги мне! ? заорал он так, что на шее аж вздулась вена, после чего кивнул на мёртвую лошадь и, вроде как, выругался.
Емеле вдруг стало смешно. Он нередко косил под дурачка, чтобы отлынивать от работы и сейчас мог бы поступить так же. Но обречь человека, пусть даже и врага, на долгие мучения, а, возможно, что и на смерть – слишком жестоко.
– Шпалер кинь сюды! Опосля помогу!
– Чего тебе?! ? переспросил равенец.
– Тоже оглох, чё ли?! Пушку давай! А то так и подохнешь тута!
Немного поколебавшись и проговорив что-то, солдат бросил наган в сторону собеседника. Оружие оказалось не заряженным, но Емеля на всякий случай сунул его за пояс. Он не знал, сможет ли приподнять или сдвинуть лошадь, но решил, что, в крайнем случае, просто волоком оттащит равенца. Всё равно нога у него уже сломана. Огляделся в поиске того, что можно использовать как рычаг, но поблизости ничего подходящего не было. Вздохнув, Емеля наклонился, тут же чуть не свалился головой вниз и опустился на колени, подсунул руки под лошадиную шею и потянул вверх, стараясь как можно дольше удерживать. Солдат заёрзал, пытаясь отползти, но ничего не вышло.
– Да ползи ты, размазня! ? прикрикнул Емеля, цепляясь ногтями и ощущая, как неприятно под них забиваются частички лошадиной шкуры.
Не глядя на равенца, перехватился за гриву, попытался поднять за неё, но, похоже, сделал только хуже, так как услышал вскрик и получил увесистый хлопок по спине, тут же отпустил. Солдат, вроде как, даже с места не сдвинулся, губы дрожали, на лбу выступила испарина.
– Ну чё колупаешься?! ? зло прикрикнул на него Емеля. ? Я её с тебя не перевалю! Ногу-то тащи, разиня альтовская!
– Она в стремени застряла! ? крикнул тот надрывно.
– Манать твою рать, чё-ж ты молчал?! ? обойдя лошадь, Емеля отстегнул подпругу, после чего вернулся к солдату: ? Тащи теперь со всей дури, иначе брошу тебя здесь к чёртовой бабушке.
Одной ногой он перешагнул через равенца, медленно наклонился, морщась от усилившейся головной боли, поглубже просунул ладони под лошадиную холку, крепко упёрся подошвами в землю, выдохнул, стиснул зубы и, напрягая спину, приподнял тушу животного насколько смог, постарался удержать, подходя ближе:
– Ползи, дура!
Перед глазами мерцали круги, туда-сюда металась свободная нога в солдатском сапоге, наконец по земле проволоклась вторая в полуразмотанной портянке. Уронив лошадь, Емеля сам повалился сверху и, не успев выставить руки, воткнулся лбом в землю. Неуклюже перевалился, сел на колени и развернулся лицом к равенцу. Тот был совершенно белый и весь дрожал, влажные от пота пряди налипли на лоб. Тяжело дыша, во все глаза смотрел на Емелю, будто боялся даже просто увидеть свою сломанную ногу. На запёкшихся губах угадывалось слово «спасибо». Ощущая тяжёлую слабость, Емеля зажмурился, всё вновь стало расплываться, голову потянуло вниз. В следующий миг он почувствовал щекой холодную лошадиную шкуру. Приоткрыл глаза и понял, что равенец судорожно трясёт его за плечо.
– Да отвали ты, ? непослушной рукой Емеля попытался отмахнуться. ? Ядрёна-зелёна… ? он сел, хмурясь, и потёр лицо ладонью.
Секунд через пятнадцать окончательно пришёл в себя:
– Ну чё зенки таращишь? ? фыркнул он на своего единственного собеседника. ? Твои куды пошли?
Оглянувшись по сторонам, тот дрожащей рукой указал направление. Это не особо помогло. Емеля понятия не имел, куда теперь идти. Все, кто были ему своими, полегли на поле боя, ближайшие деревни захвачены равенцами, хоть сам ложись и помирай на месте. Солдат подёргал его за рукав, отвлекая от мрачных мыслей и громко спросил:
– А ты теперь куда?
– На кудыкину гору. Тебе-то чё?
Пробормотав что-то недовольно, равенец продолжил уже так, чтобы его слышали:
– Помоги до деревни дойти!
– Ага, щас, только штаны подтяну. Ничё не хочешь больше? ? съязвил Емеля.
– У меня тётка там живёт! Можешь у неё немного пересидеть!
– Ага, чтоб ты стуканул, а мне ваш комиссар потом шпалер в рожу ткнул? Во тебе! ? он выставил правое предплечье кулаком вверх и хлопнул второй рукой по локтевому сгибу, изобразив вполне понятный жест.
– Да не буду я тебя сдавать! Оставаться не хочешь – хоть просто дойти помоги! Тебе всё равно деваться некуда!
Емеля скрестил руки на груди и задумчиво насупился. Деваться ему, действительно, было некуда. А согласится – может, взаправду, и место переночевать дадут, а, если повезёт, то и миску супа нальют.
– Ладно, ? плюнув на руку, протянул её собеседнику. ? Идёт…
Солдат поморщился, но тоже плюнул на свою ладонь перед рукопожатием.
– Гойда, ? представился Емеля по фамилии, и только после этого по имени.
– Арсений! ? равенец вытер руку об штаны.
– Ну и имечко… ? усмехнувшись в ответ на мрачный взгляд собеседника, Емеля отметил, что шум в ушах стал тише, а все внешние звуки, наоборот, громче.
Он осторожно поднялся, подошёл к Арсению и присел уже возле него:
– Ну-ка, покежь кривондяпку свою…
– Не трогай! ? тот испуганно отодвинулся. ? Надо найти какие-нибудь две деревяшки и к ноге привязать!
– Учёный-мочёный. Кабыть я сам не знаю. Где я тебе деревяшки возьму? Она, мож, и не поломана у тебя.
– Поломана!
– Да встать хоть попробуй, разлямзя! ? Емеля закинул руку Арсения себе на плечи, попытался подняться с ним, едва удерживая равновесие.
Жмурясь, кривясь от боли, шатаясь и поджимая повреждённую ногу, равенец всё-таки встал:
– Наступить больно! Не смогу идти!
– Да не ори ты в ухо, отсель и так слыхать, ? буркнул Емеля, чуть отклонив голову. ? Хрен с тобой, лез на закорки.
– Куда?
– На спину мне, кулёма! Только не ной опосля, ежли свалюсь.
Прихватив ноги Арсения под коленками, Емеля слегка подкинул его на спине, чтобы было удобнее нести, чуть наклонился и сделал пару шагов:
– Куды топать?
Равенец махнул рукой, и они неторопливо двинулись в указанном направлении.
Пряди волос лезли в глаза, спина потела, голову по-прежнему заполняла боль. С каждым шагом всё больше хотелось избавиться от живой ноши, и особенно это желание возрастало, когда взгляд натыкался на убитых товарищей из ополчения.
– Много ты народу побил? ? зачем-то спросил Емеля.
– Не очень-то… Не считал.
– Кабыть бы ты честно ответил, ежли много. А тута сколько?
Арсений несколько секунд молчал, будто вспоминая.
– Да говори уже честно, а то скину.
– Двоих, может троих… А, может, просто ранил…
– Кого?
– Да откуда я знаю? Рассматривал я их, что ли? Ты сам-то знаешь, сколько убил?
– Много! ? с вызовом проговорил Емеля. ? Как траву выкосил с пулемёта!
– Да с пулемётом любой дурак сможет! А ты попробуй саблей или штыком! ? заспорил Арсений.
– А на кой чёрт мне сабля со штыком, ежли есть пулемёт! И не любой дурак с ним управится! Как полыхнёт, ежли прощёлкаешь – мало не покажется!
– Всё равно за пулемёт прятаться – не с коня рубить!
– И не с коня брякнуться, ? съязвил Емеля.
– Имей совесть. Мы с Каштаном полгода вместе воевали, а тут его какая-то сволочь пристрелила… Он так забрыкался…
Окончание фразы ускользнуло от слуха. Емеля и сам осознал, что ляпнул лишнего и даже застыдился. На своей Манке он ездил всего три месяца, но успел за это время привязаться к ней и прекрасно понимал, каково это – потерять любимое животное. Однако извиняться не стал. Вспомнилось, как утром, когда Емеля запрягал Манку, она ластилась к нему, тыкалась носом в лицо, опускала ему на плечо тяжёлую голову, будто пытаясь обнять. Потом перед глазами возникла разорванная гранатой Зорька, потом – обожжённое, истыканное осколками лицо Данилы. На душе стало совсем погано.
– Слышь? ? он слегка дёрнул плечами. ? Ты б хоть песни пел или сказки рассказывал. А то так с тоски подохнут недолго…
