Юлия Капунцова "Исповедь вампира"

После полудня Иван уехал, а мне сделалось намного хуже – спазмы в животе и приступы тошноты. Признаки серьезного отравления. Вечером ко мне пожаловал доктор Анатоль Гуськов, он внимательно осмотрел меня и сообщил весть. «Поздравляю, голубушка, вы ждете ребенка. Срок примерно три месяца». Для меня это было полной неожиданностью, и я почувствовала себя еще более подавленной, чем была. Гуськов прописал мне пить какие-то травы и обязался отныне заходить каждый день и проверять, как я себя чувствую. В доме в тот вечер царило радостное оживление. Хозяйка ждет малютку! Правда, радовались в основном слуги. Мне было в тот момент нехорошо, и к тому же я немного злилась на Ивана за то, что оставляет меня одну в таком положении. Это несправедливо! И почему рожать детей положено женщинам. Я распекала сама себя, затем Анфиса, моя служанка, дала мне отвара из трав, выписанных Гуськовым, и только после этого моя боль утихла и я погрузилась в сон. Снился мне красивый белокурый Иван. Пару дней я была погружена в свои думки, а потом пришла в себя. До одного известия, свалившегося на меня через несколько дней.

В это утро я была полна сил и энергии. Настроение мое было приподнято, вокруг мелькали счастливые лица прислуги, лебезившей вокруг меня. Отовсюду только и сыпались заботливые вопросы: «Барыня желает чего-нибудь?», «Приготовить что-то особенное?», «Может, выйдите на воздух?», «Надобно откушать фруктов». В общем, я была в боевом духе. Да и погода стояла отличная. Была ранняя осень, зелень уже начинала желтеть, но воздух все еще оставался теплым.

Отказавшись от своего любимого напитка, я позавтракала фруктами и, взяв с собой листок бумаги, чернила и перо, я пошла к себе в комнату и уселась у окна. Мне всегда нравилось рисовать, и я принялась делать наброски пером на бумаге какого-то пейзажа и довольно сильно увлеклась своим занятием.

Цоканье копыт по мостовой отвлекло мое внимание. Я выглянула в окно и увидела всадника, скакавшего во весь опор. Края его длинного серого плаща и соболиный мех на широкополой шляпе безжалостно трепал ветер. Всадник придержал узду, и лошадь остановилась. Я слегка привстала и наклонилась к окну, чтобы разглядеть гостя. Он легонько спрыгнул с лошади и зашагал по направлению к дверям. Я отбросила все листы и перо в сторону и, подобрав руками, тяжелые юбки платья, заспешила вниз по лестнице. Когда я спустилась в зал, в дверях стоял этот самый незнакомец.

– Госпожа… – начала – было, Анфиса, прикрывая за ним дверь, – к вам тут…

– Анфиса, принеси господину стакан воды и чего-нибудь перекусить. – Я жестом отправила Анфису на кухню.

Мужчина грациозно снял шляпу и поклонился мне. Я улыбнулась и, подойдя к нему, протянула ему руку, чтобы он ее поцеловал:

– Степан, я рада вас видеть. Но, должна признаться, вы ставите меня в неловкое положение – Ивана нет дома, про нас могут пустить нехорошие слухи! – шутливо проговорила я, когда он поцеловал мою протянутую руку.

– Ах, Софья, я к вам совсем не для этого пожаловал. – Проговорил Степан, переводя дыхание. – У меня серьезная весть.

– Говорите же! – не стерпела я.

Он сел на диван и принялся обмахиваться шляпой. Кудрявые русые волосы, немного прикрывающие уши, были взъерошены.

– Погодите, дайте дух перевести. Я скакал без остановок.

Я присела рядом с ним и пристально наблюдала за его раскрасневшимся лицом. Со Степаном Игнатьевичем Лисицыным я познакомилась на одном из балов и сразу же подружилась с ним. Он был флигель-адъютантом у императрицы. Мне нравилось, как он шутит по любому поводу и кокетничает с дамами. Но сейчас его красивое молодое лицо было серьезным и даже напряженным. В глазах не было той искорки задора, которая присутствовала всегда. И это заставило меня задуматься.

Что могло произойти, если Степан Лисицын, юный Дон Жуан, не весел, как обычно?

– Степан, не томите… – поторопила его я.

– Ах… – он медленно отложил шляпу и как бы в нерешительности поднял на меня свои выразительные серые глаза, – Софья, меньше всего на свете мне не хотелось бы вас огорчать…

– Да говорите уже… – меня начала бить нервная дрожь.

Степан потеребил края плаща и срывающимся голосом заговорил:

– Вчера вечером флагманский корабль вашего мужа попал в опалу к прусским кораблям.

У меня сжалось сердце, все остальное я слышала как будто издалека.

– Спиридов не смог отбить нападение. Их корабли потопили. Мы потеряли достаточно кораблей, но кровью отстояли Крондтштат. Смею заверить, что ваш муж погиб с честью за благое дело.

Я смотрела на Степана стеклянными глазами. В этот момент я почувствовала себя самой несчастной на Земле. Значит, мой муж мертв, а я жду от него ребенка. И вдруг, ребенок стал одновременно и подарком, и тяжелым бременем для меня.

Наверно, я должна была заплакать, но я этого не сделала. Лисицын в нерешительности придвинулся ко мне:

– Mon Dieu… На вас нет лица! Софи, вам плохо? Позвать врача?

– Нет, нет, – пробормотала я, – нет, нет…

– Императрица написала вам тут… – адъютант полез в карман плаща и вытянул аккуратный сверток бумаги, перевязанный черной лентой, – она соболезнует вам, дорогая. – Он протянул сверток мне. Мои пальцы машинально зажали его.

– Мне остаться с вами, Софья? – нерешительно спросил через некоторое время Степан.

– Нет, мне нужно побыть одной. – Пробормотала я, рассматривая скрученную в руках бумагу.

Лисицын галантно поцеловал мою руку и направился к выходу.

– Если вам нужна будет моя помощь, я сделаю все, что будет в моих силах. – С этими словами он надел шляпу и, поклонившись мне, бесшумно вышел из залы.

Я покрутила сверток в руках и швырнула его в сторону. Я была опустошена, бессильна и несчастна. Что будет теперь со мной? Теперь я вдова, ВДОВА! Подумать только! Значит, целый год я должна носить черное платье и фактически похоронить себя заживо. И этот ребенок. Он появится на свет без отца. Я упала на диван и уткнулась лицом в подушку. И вдруг, мне представился бедный Иван; как он сражался с вражескими кораблями, как погиб. Мой бедный Иван. Совсем недавно он был еще жив, улыбался, ласково, как всегда, смотрел на меня. Кукольно – красивый. Мне стало его жаль, совсем юного и по-детски наивного. Я начала плакать навзрыд. В таком состоянии я пролежала весь день.

Вечером пришел доктор Игнатий Власьевич Аркашин и пытался уговорить меня отвлечься от мрачных мыслей и подумать о ребенке, но я оставалась непреклонной.

Распорядившись, чтобы портные сшили для меня черное платье, я закрылась в своей комнате и пролежала на кровати всю ночь без сна. На следующий день все повторилось. В таком расположении духа я оставалась неделю. А потом начались визиты соболезнователей. Ко мне приезжал весь императорский двор, чтобы выразить сочувствие. Каждый день был посетитель. Старый и больной Михаил Михайлович Голицын – князь, генерал- адмирал; граф Румянцев Петр Александрович с женой Марией; князь Репнин Николай Васильевич с княгиней Репниной; брат княгини Репниной – Князь Курагин с женой; граф Шереметев, граф Александр Шувалов и еще бесчисленное число имен. Я начала уставать от этих визитов. Потом были грандиозные похороны, где собрался весь свет. После похорон поток соболезнующих не уменьшился.

Так продолжалось еще неделю, пока я не приняла решение собрать вещи и переехать к своим родителям в поместье Волконских. Дорога для меня была нелегкой, еще бы, в моем-то положении! Но мне помогала моя верная Анфиса, которую я взяла с собой. Эта темноволосая миловидная девушка, немного младше меня, нравилась мне, и я ей доверяла. Так же я взяла с собой моих двух фрейлин.

В поместье Волконских меня приняли, хотя и с радостью, но сразу начали выказывать знаки сочувствия и скорби по моему мужу. Мать сразу же бросилась мне на шею и начала всхлипывать едва я вышла из кареты, хотя чуть больше недели назад на похоронах мы уже виделись и все обсудили. Я довольно быстро ее отстранила, сославшись на то, слишком устала. Все в поместье были рады моему присутствию. Все, кроме Марии. Она по-прежнему была не замужем и превратилась в бледную и худую фурию со злобными глазами. За ужином отец упрекнул меня за то, что я стала реже заезжать к ним. Я ничего не ответила. Все старательно избегали темы Ивана, я и так всем своим видом напоминала черную тень.

– У меня будет ребенок. – Немного холодно произнесла я. Все просияли от счастья, а Мария сверкнула ядовитым взглядом в мою сторону.

– О, как замечательно, что ты приехала! Мы скоро будем нянчить малютку! – воскликнула моя старая полная кормилица Евдокия.

– Ты ведь не покинешь нас до рождения ребенка? – с тревогой в мелодичном голосе спросила моя мать.

– Нет, – я попыталась улыбнуться ей, – я останусь.

Мария недовольно фыркнула.

Глава V

Моя жизнь в поместье протекала в целом спокойно. Все относились ко мне трепетно и обходительно. Мария всем своим видом выказывала глубочайшее презрение ко мне, а я, в свою очередь, делала вид, что ее попросту не существует. С того момента, как я приехала в поместье, мы ни разу с ней не говорили. Но в один из прекрасных вечеров произошло неизбежное.

Я сидела в большом красивом зале и, подперев голову руками, смотрела в окно, наблюдая, как отец и один из братьев – Михаил занимаются фехтованием. Я смотрела на моего отца, красивого сильного мужчину с седеющими темными волосами и брата – такого же темноволосого молодого симпатичного парня, и мысли мои уносились в далекое детство. От воспоминаний меня отвлекла захлопнувшаяся дверь, а поскольку я была одна в комнате, то сразу поняла, что кто-то вошел. В зале стоял полумрак, так как, горели всего несколько свечей и я, напрягая зрение, начала всматриваться в темноту комнаты. Неровный свет свечей осветил высокую худую фигуру возле двери. Это была Мария. Неровное освещение делало ее лицо каким-то зловещим, глаза ее сверкали, как у голодной кошки, и были обращены на меня. Я смерила ее высокомерным взглядом и вновь отвернулась к окну.

– Ты сделала это назло мне… – прошипела Маша.

– Сделала что? – без особого выражения спросила я, не отводя взгляд от мелькавших в саду фигур отца и брата, то и дело скрещивающихся шпагами.

– Ты приехала сюда, чтобы окончательно испортить мне жизнь!

– О, Маша! Не льсти себе! – усмехнулась я, повернувшись к ней. – О тебе я даже не думала.

Она быстро метнулась ко мне, но остановилась в нескольких шагах:

– Так зачем ты здесь? Что тебе еще нужно? Ты богата, у тебя будет ребенок, вот и оставалась бы в Петербурге. Ходила бы там со своими фаворитами на балы к императрице! – голос Марии звучал почти угрожающе.

Я встала и подошла к Марии вплотную, она инстинктивно содрогнулась, а я плотно сжав губы, посмотрела ей в глаза:

– Я пойду на бал, когда сама того захочу, нечего мне указывать. – С этими словами я вышла из зала, громко захлопнув за собой дверь. И хотя внутри у меня клокотала ярость, я не дала ей выйти наружу. Но это было лишь начало.

Глава VI

Время в родных стенах летело быстро. Мне нравилось здесь жить. Я с удовольствием помогала в домашних заботах; выполняла разнообразную нетрудную работу, насколько позволяло мое деликатное положение. К тому времени у меня был уже большой живот, пошел седьмой месяц, как я понесла. Не буду описывать свое тогдашнее состояние, скажу только, что мне было безумно неудобно с этим животом, я чувствовала себя неповоротливой черепахой. У меня болела спина и отекали ноги.

Я стала раздражительной, и мне надоело черное платье, в котором я постоянно ходила.

Было уже довольно позднее время. Все обитатели дома давно спали. Я не могла уснуть. Мне мешал мой живот, и, кроме того, меня мучила жажда. Я не стала будить Анфису и решила сама сходить на кухню. Накинув халат поверх своей длинной ночной рубашки, я тихо вышла из своей комнаты и осторожно пошла по коридору к лестнице, ведущей вниз. Но в этот вечер не спала не только я. В это же время по коридору шла и Мария. Увидев меня, она как-то злорадно улыбнулась и поспешила ко мне навстречу. Я приняла вид «ледяной глыбы».

– А, Соня! Тоже не спится?! – улыбнулась Мария, но ее глаза впивались в меня, как когти.

– Неужели это так удивляет тебя. Женщинам в моем положении свойственна бессонница! – ответила ей я с такой же улыбкой. – А теперь извини, я собиралась на кухню.

– Погоди! Я хочу тебе кое-что сказать! – Маша стала у меня поперек пути. – Сегодня я была у гадалки, знаешь, что она мне сказала? Я скоро выйду замуж!

– Поздравляю. – Я попыталась обойти ее, но она, протянув руки, остановила меня:

– Это еще не все. Ведьма сказала, что ты не сможешь иметь детей! – Маша злорадно смотрела на меня.

– Да, а это, по – твоему, что!? – усмехнулась я, указав на живот, и обойдя Марию, приблизилась к лестнице с невозмутимым видом. Однако ее слова очень на меня подействовали, на душе стало как-то нехорошо.

– Ты не сможешь иметь детей, Софья. Она так сказала. Тебя наказывает Бог за то, что ты так обошлась со мной. Но я не останусь старой девой. Гадалка мне сказала. – Голос Марии доносился из-за спины. Ее уже начинало трясти от гнева из-за того, что я вела себя равнодушно.

– Не будь дурой, сестрица. Я вижу, ты стала совсем ненормальной. – Сухо бросила я через плечо и, гордо вскинув голову, начала медленно спускаться вниз.

Лестница была огромной, поэтому я вела себя очень осторожно, спускаясь по ней.

– Ненавижу! – услышала я за спиной еле внятное яростное шипение и почувствовала толчок в плечо. Он был не сильный, но этого хватило для того, чтобы я потеряла равновесие и кубарем покатилась вниз. Все произошло в доли секунды.

Я очутилась внизу. Все тело онемело, в животе я почувствовала резкую боль, от которой потемнело в глазах. Как будто издалека я услышала дикий вопль Марии и стук ее удаляющихся каблуков. Похоже, она убежала. На крик сбежалась прислуга и поднялась паника. Я ничего не понимала. Только ощущала резкую боль и жар в животе.

Мое сознание постепенно угасло.

В себя я пришла на следующий день. Когда я открыла глаза, надо мной нависли встревоженные лица доктора и родных. Мне сообщили, что у меня случился выкидыш и мне нельзя двигаться, так как, я потеряла слишком крови и очень ослабла.

Это я ощущала и сама.

– Просто чудо, что вы остались живы, моя дорогая! – произнес заботливо доктор – человек пожилой, маленького роста с худыми руками и добрым лицом с глубоко посаженными глазами.

– Вы потеряли столько крови, что мы боялись, как бы вы нас не покинули. Пришлось сделать переливание. Но Господь справедлив, он помог вам выжить!

У меня не было сил даже пошевелить губами, чтобы ответить ему. Но он, положив свою сухую теплую ладонь на мои побелевшие руки, проговорил очень вкрадчиво:

– Моя милая Софья Николавна, скажите, что случилось с вами на лестнице? Вы оступились? Голова закружилась?

Я поискала глазами Марию среди перепуганных лиц моих близких, но так и не найдя ее, слабо промолвила:

– Да, мне стало дурно, и я оступилась…

Заплаканное лицо матери подалось вперед:

– Ах, бедняжка, моя Софьюшка, ты чуть было не умерла…

– Мой ребенок? – мне с трудом дались эти слова.

Мать отрицательно покачала головой и залилась слезами.

– Ну, полно, полно! – проговорил с твердостью в голосе доктор. – Ей нужно отдыхать. Анна Михайловна, я дам вам травы, которыми нужно поить Софью Николавну… – с этими словами он вывел из комнаты мою мать и всех остальных.

Я закрыла глаза. Какое отвратительное ощущение – быть совершенно разбитой и бессильной. И всем этим я целиком была обязана Марии. В моей душе разгорелся огонь лютой ненависти к ней. Конечно, она совершила это в порыве ярости и потом, возможно, раскаялась в содеянном, судя по тому, как она истошно закричала, когда я покатилась вниз по лестнице. Но мне от этого легче уже не стало бы. Она погубила мое дитя. Кроме того, я сама едва не умерла, мне было трудно даже открывать глаза.

В таком состоянии я провела две недели. Моя жизнь, можно сказать, висела на волоске. Я была очень слаба и не вставала с постели. Вокруг постоянно суетились заботливые лица родных и прислуги. Одна лишь Мария не заходила ко мне. Я подозревала, что она попросту боится. Было совершенно ясно, что мой недуг затягивается, и не исключается летальный исход, однако, благодаря Богу, а может кому другому, все пошло на лад.

Мое выздоровление шло, хоть и медленно, но все же состояние стало улучшаться. Силы постепенно стали возвращаться ко мне. Я сильно похудела, но на ногах себя держала. Уже в тот момент я приняла решение, что как только выздоровею окончательно – сразу же покину поместье и вернусь в Петербург, в наш с покойным Иваном дом.

Прошло два месяца, прежде чем я почувствовала себя достаточно сильной для переезда.

Мои вещи были уже собраны, а я в этот миг сидела у зеркала и смотрела на свое отражение. На меня глядела уже другая Софья. Я успела слегка поправиться, но взгляд был потухший, не было того жизнерадостного блеска; кожа стала бледной с желтоватым оттенком. В дверь моей комнаты постучались.

– Входите! – громко произнесла я и в комнату вошла Маша. Она тихо прикрыла за собой дверь, и, как бы в нерешительности потоптавшись на месте, медленно подошла ко мне. У меня не было ни малейшего желания с ней разговаривать, но факт ее появления здесь меня удивил, ведь она все это время старалась не оставаться со мной наедине. Голова Марии была опущена, она избегала смотреть мне в глаза, плечи ее были опущены.

– Софья, прежде чем ты уедешь, я хочу кое-что сказать… – проговорила она, не отрывая глаз от пола.

– Нам уже не о чем говорить. – Холодно бросила я, удивляясь, что во мне не вскипает ненависть. Я устала от всего, от жизни. И тут Маша меня совершенно обескуражила.

Она упала передо мной на колени и заголосила:

– Прости меня! Клянусь Господом Богом, я не хотела этого делать! Мой рассудок, словно сам Дьявол помутнил. Софья, я сгорю в аду, если ты меня не простишь! Я погубила жизнь ребенка!

Я совершенно ясно понимала, что это искреннее раскаяние. А еще унижение для нее.

– Поднимись, Маша. – монотонно пробормотала я, отводя взгляд в сторону.

– Ты меня простишь? – она впервые подняла на меня свои глаза, покрасневшие от слез.

– Нет. – Отрезала я. – Никогда. Но я не хочу расстраивать родителей. Не волнуйся, они ничего не узнают. Я сказала, что оступилась на лестнице. – Я поднялась и, собрав юбки своего черного платья, вышла из комнаты.