Очистив вход от снега и подметя полы, я с уже меньшим рвением и энергией принялась за снятие паутины с углов. Мне предстояло натопить воды и придумать, чем питаться, пока до города не доберусь, что я планировала сделать завтра же. Заодно заглянула бы в ратушу и сообщила, что вступила в права о наследстве.
Пусть знают, что домик больше не пустует.
Расписав, для верности, всё запланированное на листочке, я убедилась, что от ватных одеял больше не отдавало сыростью и укрылась по самую макушку.
Засыпала я быстро и спала хорошо, а вот проснувшись, не сразу поняла, что ночь провела не в родительском доме. Одним движением скинула с себя одеяло и свернулась рулетиком. Холод за долю секунды забрался под свитер и шерстяные штанишки, в которых я спала. Покалываниями расползся по телу и ледяным воздухом втиснулся в ноздри, вызвав жгучее желание чихнуть. Я тут же накрылась обратно, с головой заползая под тяжёлое одеяло. Тут-то до меня и дошло, что я поругалась со всеми, с кем только можно, и ушла. Вспомнилось, что окно в доме разбито, подумалось, что очаг давно остыл, ведь хвороста сохранилось немного.
Повалявшись немного в постели, я нехотя выбралась. Завернулась в шаль, доела последний пирожок и решила прежде Ханиграда посетить лес да набрать хвороста и толстых веток для обогрева. Умывшись ледяной водицей, набранной в медный тазик со вчера, я обулась в сапоги, накинула свой красный плащ и отправилась в лес.
С толстой бечёвкой в руках я углубилась в лес на поиски хвороста. Дело это небыстрое и скучное, так что я уже понимала, что до Ханиграда сегодня не доберусь. А вот то, что сумею с кем-то встретиться, даже не подозревала.
Снег становился глубже, а лес гуще. С высоких деревьев на меня поглядывали красногрудые птички. Я улыбалась им и потихоньку обламывала подходящие для растопки очага ветви. Медленно солнечный лик поднимался всё выше, подсказывая ход времени. Пальцы на руках и ногах покалывало от мороза. Я обвязала платок, пряча нос, но раскрасневшийся кончик побаливал. Холод пульсировал, подгоняя скорее перевязать набранный хворост, и возвратиться, вот только слишком отчётливо моего слуха коснулся снежный хруст. Замерев, согнувшись над вязанкой хвороста, я неторопливо подняла голову.
Глазам моим предстали шерстяные сапоги. В них прятались длинные, стройные ноги, облачённые в светлые штаны. Ещё выше показалась белоснежная шуба, пушистая, но не утяжелявшая утончённый, будто аристократический образ светловолосого, с рыжими прядками, кареглазого юноши. У него оказались высокие скулы, тонкий, острый нос и гладкий подбородок, словно у не вошедшего в возраст. Вот только взгляд миндалевидных глаз подсказывал, что юноша передо мной уже не мальчик.
– Здравствуйте? – первой тишину нарушила я, разгибаясь в полный рост.
Юноша молча оглядел меня и мою ношу. Фыркнул, дёрнулся, как это делают, когда тепло проходит через тело, и подошёл, предложив свою помощь. Он без труда закинул вязанку себе за спину и, не спрашивая пути, отправился в верном направлении.
У меня не было времени дивиться. Я с трудом поспевала за быстроногим красавцем, который, казалось, совсем не увязал в сугробах.
– А вы, простите, кем будете? – стягивая платок с носа и рта, поинтересовалась я.
– Юки, – коротко ответил мой новый знакомый.
«Юки, – повторила я про себя необычное имя. – Это с каких же далёких земель ты прибыл?», но и это я спросить не успела.
– Я из Ханиграда, – почти без перерыва продолжил он. – А вы?
И тут до меня дошло, что он не знал, куда идти. Просто вышел на протоптанную дорогу, которую люди использовали, чтобы добираться из деревни в Ханиград. Широко улыбнувшись, я представилась и сообщила, что живу ближе. И, набравшись смелости, спросила, что за имя такое диковинное?
– Не диковинное, – дружелюбно улыбнулся Юки, – а старинное. Здесь, знаешь? Можно я на «ты»? Раньше народ жил, шаманизмом промышлял, так вот, у них и язык свой был…
Пока мы добирались до бабушкиного, нет, до моего дома, Юки рассказывал сказку про лесных людей, о которых я уже слышала от бабушки. И пусть эта история мне была хорошо знакома, я лишь улыбалась, вежливо слушая и не перебивая. Наконец, поведав о народе, жившем в мире с природой, Юки добавил, что имя его с их языка переводится: «Снег».
– Вот почему ты в снегу не тонешь! – рассмеялась я.
– Пришли, Ая, – улыбнулся Юки в ответ.
Мы остановились неподалёку от дома. Белокурый юноша передал мне вязанку хвороста и попрощался, возвращаясь в лес, а не направившись в сторону города. Решив, что он, должно быть, что-то там оставил, я лишь порадовалась, что успеваю сегодня в ратушу.
Как никак с моего места не было видно входной двери, а потому я не знала, что помимо встречи с Юки, встречусь и ещё кое с кем.
Глава 2
На пороге стояла матушка. Куталась в зимнее меховое пальто и держала в рукавицах узел. Она столь пристально вглядывалась в край леса, что мне удалось подойти незамеченной. Благодаря этому я рассмотрела, как вздувались её ноздри, как сошлись на переносице брови, как плотно сжались бледные губы, пока непроницаемые глаза наблюдали за чем-то вдали.
Я обернулась вслед её взгляду и заметила, как по лесу двигалась человеческая фигура в белой шубе. Это удалялся за ели и кряжистые деревья Юки. Неужто этот добрый юноша сумел вызвать столько матушкиного недовольства?
Откашлявшись и поправив платок на голове, я поприветствовала матушку. Она моргнула, удивлённо взглянула на меня, словно не ожидала встретить, и кривовато улыбнулась одними губами. Ненависть из глаз испарилась, а на смену ей пришла целая смесь чувств и эмоций. На мгновенье даже почудилось, что она меня обнимет.
– Так и будем на холоде стоять? Где твоё гостеприимство!
В этом вся матушка. Ни приветствия, ни извинений. Пригласив её в дом, я поспешила развести огонь и подвесить над ним старенький чайник с почерневшими от многократного использования стенками. Пусть матушка встретила меня грубостью, она также принесла съестного. Закинула узелок с крупами, свежеиспечённым хлебом и куском, завёрнутого в бумагу, сливочного масла на кухонный стол. Сама села рядом на низенькую скамью и с явным отвращением осмотрелась. Видать, не оценила матушка моих вчерашних стараний, из-за которых всё ещё болели руки. Она видела лишь разбитое окно, пустые полки, потрескавшуюся кухонную утварь и изъеденный молью, протёртый до дыр половичок.
От чая, оглядев протянутую ей старенькую чашку, матушка брезгливо отказалась, даже не прикоснулась, переплетя пальцы и уложив их на стол. Я с благодарностью приняла все её дары и тут же расставила по местам. Матушка хмыкнула. Я отмахнулась и заодно рассказала, что, пусть круп и муки вчера не нашлось, зато высушенных трав и ягод столько, что хоть через неделю можно первых клиентов брать! Надо только в ратуше оформиться.
– И мёд с вареньем! Три банки. Сейчас бутербродиков поедим. А ещё я уже познакомилась с одним добрым юношей, – поведала я без задней мысли и полезла за ножом. – У него такое странное имя, Юки. Он помог мне донести…
– Хватит! – взвизгнула мать, а лицо её покрылось багровыми пятнами. – Замолчи, Ая.
Закончила она сквозь зубы, что меня весьма поразило. Я даже села мимо скамейки. Взглянула на ножик в своих руках и отложила от беды подальше.
– Не думаешь же ты, – пришла матушка в себя и принялась старательно поправлять причёску, – что справишься в одиночку? Мне с вареньем. От мёда всё чешется.
– Я же говорю…
– Не перебивай старших. Играйся в травницу, сколько захочешь. Всем детям иногда нужно чуть больше свободы, чтобы понять, что дома лучше. Масла не жалей, бедовая девчонка. А этот… Юки, – ноздри матушки раздулись. – Чтоб о нём я больше не слышала. Поняла?
– Матушка, – в моих глазах застыли слёзы, но уголки рта стремились подняться, – я же не в том смысле! Мы просто друзья. Да и когда бы?
– Друзья? – будто пригрозила матушка и хлопнула ладонями по столу. – Ты только что разорвала помолвку. Мы с трудом объяснили твоё поведение соседям, а ты уже завела себя нового друга? Нет, с меня хватит!
Я не успела ничего сказать, а она уже встала на ноги, проигнорировав свой бутерброд, и поторопилась к выходу, всё повторяя:
– Не такого я от тебя ожидала. Не такой я тебя воспитывала.
Однако же у входа матушка остановилась, словно вспомнила о чём-то. Покачалась взад-вперёд и развернулась ко мне лицом. Смотрела она при этом странно, словно ожидала, что я вот-вот исчезну без следа. Матушка поджала губы. Шумно втянула воздух. Она явно к чему-то готовилась, поэтому подготовилась и я: приняла недовольную позу, скрестила руки на груди и принялась про себя перечислять доводы, почему имею полное право остаться в домике бабушки, а Кая с Камиллой никогда не прощу.
– Не общайся с… тем юношей, Аечка, – вдруг заботливо и тихо произнесла матушка. – Не принесёт он тебе добра, только беды.
– А ты откуда знаешь?
– Знаю, – махнула матушка на меня рукой и вышла.
Я видела, как она отошла от домика. Остановилась. Постояла да и обратно ко мне вернулась. Вынула из-за пазухи оберег от духов и над входной дверью повесила.
– На всякий случай, – прошептала матушка, словно искренне верила, что он пригодится. – Возвращайся домой, Ая.
Я опустила руки, сбитая с толку.
– Никто на тебя не злится.
Лучше б она этого не добавляла. Гнев мигом вытеснил из моей головы подготовленные доводы и всякий здравый смысл. Я принялась ругаться и кричать. Матушка тоже. Я напирала на бесчестное ко мне отношение, а она по кругу повторяла, что не выйдет из меня ни знахарки, ни травницы. Да так бы мы с ней и выговаривали друг другу, если б солнце не окрасило снег оттенками розового. Поняв, что скоро закат, матушка лишь бросила перед уходом, что Кай Камилле подходит куда лучше, чем мне.
Ощущая в груди распирающую тяжесть, я протопала в дом и закрыла входную дверь. Мешком опустилась на скамейку и всхлипнула. Зажевала бутерброд и пустила слезу.
Вскоре я завывала громче всякого ребёнка, а когда успокоилась, то поняла, что просто обязана стать замечательной травницей. Такой же, как бабушка. Нет, ещё лучше.
С утра пораньше, до того, как солнце успело осветить опушку перед лесом, я направилась в Ханиград со списком покупок и документами в плетёной корзинке. Мне предстояло посетить ратушу и базар, отметиться о вступлении в права наследования и закупиться необходимым для жизни в своём новом доме. По детским и подростковым воспоминаниям, я хорошо помнила, что у бабушки уходила уйма времени на базар, даже с учётом того, что брала меня с собой в помощь. Она любила торговаться. Подолгу рассматривала товары, сравнивала их и расспрашивала продавцов.
Мне предстояло впервые в жизни отправиться в Ханиград в гордом одиночестве. В голове, правда, настойчиво вертелась мысль о возможной встрече. Мне бы очень хотелось, чтоб она произошла. Пока же я быстро шагала по заснеженной лесной дорожке и радовалась, что пользовались ей ежедневно, иначе давно б затерялась в сугробах. Юки не проваливался.
Надо приглядеться к его обуви.
Я хмыкнула своим мыслям и ещё раз мысленно прошлась по составленному списку, дабы убедиться, что ничего не забыла. В первую очередь надеялась купить еды про запас, а на другой день ещё раз прогуляться до Ханиграда уже за необходимыми для травнического дела прибаутками. Хотя их сохранилось полно, некоторые закончились, а других бабушка прежде не покупала.
После матушкиного ухода и перекуса я сдула пыль с бабушкиных записей и дневников. Нашла книгу учёта трав, колб и прочих необходимостей. Сверилась с настоящими запасами и выписала, чего недостаёт. От себя добавила в список жир, воск и хлопчатобумажный шнур для свечных фитилей. Бабушка любила рассказывать про благое действие на здоровье эфирных ламп, а я хотела создать эфирные свечи. Кто знает, может, такие, если смешать в них масла пихты, лимона и перечной мяты, хорошо раскупятся по весне, когда многие простужаются?
Весна скоро. Людям понравится возможность ничего в нос не капать и на грудь не растирать, особенно матерям, чьи детишки-шалунишки вырываются при первой возможности.
Так, представляя будущий доход и раздумывая над тем, в какой части дома ремонтировать в первую очередь, я не сразу заметила, что передо мной показался плотно застроенный город.
На окраине Ханиград сильно напоминал родную деревню: вокруг крытых соломой домов неспешно прогуливались куры, свиньи и собаки. Чуть дальше от леса в основном располагались одноэтажные деревянные или же глиняные дома, но чем ближе к центру и ратуше я пробиралась, тем чище и ухоженней выглядели улицы, а дома строили выше и крепче. И вот уже по сторонам от меня возвышались дома в три, а то и в четыре этажа. Каменные, на деревянных конструкциях, где каждый верхний этаж шире нижнего, а скошенные крыши сплошь покрыты черепицей.
В сердце города, позади базарной площади, расположилась яркая городская ратуша. Благодаря задумке местных властей покрасить её стены в жёлтый, ратуша и без своей часовой башни привлекала много внимания.
В тот момент, когда я вышла на площадь, залитую солнечным светом, постепенно заполнявшуюся лавочниками и лоточниками, витиеватые стрелки на круглых башенных часах показали восемь. В этот же миг сразу под ними распахнулись деревянные ставни, и вперёд на доске выехала металлическая птица. Она развела переливающиеся всеми цветами крылья в стороны, раскрыла длинный клюв и восемь раз издала мелодичный крик. Помнится, бабушка говорила, её собрал тот же конструктор, который создал агрегат для эфирных масел. Сразу видно работу мастера!
Я прошла мимо просыпающихся лавочек, стараясь не заглядываться на разложенные товары. Прежде документы, после покупки.
Табличка возле входа в ратушу возвещала о том, что приём посетителей начинается с девяти утра и продлится до трёх часов после полудня.
– Сначала покупки, затем документы, – сменила я курс.
В то время как базар начинал работу, жители медленными ручьями стекались на главную площадь. Одни шли в одиночку, другие с супругами или детьми. Я остановилась, не спеша отправиться за покупками. Вместо этого смотрела поверх множества покрытых голов, ища одну-единственную, белокурую, с лёгкой рыжиной. Юки сказал, что он из Ханиграда. Почему бы нам не повстречаться сегодня?
От одной этой мысли щёки обдавало теплом.
Время от времени мне попадались люди без капюшонов или платков, порой взгляд фокусировался на светлых прядках, но все они оказывались незнакомыми.
Я двинулась между продовольственных рядов, останавливаясь то там, то тут. Сверяла цены и пробовала торговаться, а время от времени прохаживалась взглядом по людям на площади, надеясь повстречать Юки. В сторону ратуши я даже не глядела. Зачем, если главные городские часы не позволят пропустить время открытия?
Ох, и сглупила же я, полагая, что разбираюсь в принципе работы приёмного отделения.
Набрав на базаре круп, яиц и умывальных принадлежностей я обернулась к ратуше, чтобы во все глаза увидеть образовавшуюся перед входом очередь. Прошёл всего час от того момента, когда я подходила к ратуше, а людей уже выстроилось с десяток, и это только снаружи! Что же внутри?
– Простите, – подошла я.
– За мной будете, – закряхтел толстый мужичок с папкой под мышкой.
Я вяло подняла взгляд на часы, засекая время.
Нет, как известно, ничего скучней, чем часть дня, отданная очередям. Время от времени тяжёлые двери ратуши раскрывались, по одному впуская и выпуская посетителей. Я пересчитывала оставшихся передо мной людей и безумно радовалась, когда толстый мужичок с папкой оказался внутри. Я следующая! Ещё чуть-чуть.
Вот рука коснулась латунной ручки, прохлада от неё покалывала сквозь рукавицу. Потянула на себя, со скрипом отворяя дверь, и моим глазам предстала отнюдь не счастливая картина.
Внутри ратуши шумно, многолюдно, непонятно. Чуть подальше множество окошек, за которыми прятались работники. Возле каждого твёрдый, занятый посетителем, стульчик. Ближе ко входу четыре лавки, размещённые по две, прислонённые друг к другу спинками. У самого входа женщина в очках смерила меня строгим взглядом.
– Цель визита? – вопросила она, разворачиваясь к скошенному постаменту.
Я взволнованно назвала обе своих цели. Женщина нахмурилась, долго над чем-то раздумывая. В конце концов, она прислонила раскрытую ладонь к скошенной верхушке постамента. Камень высветился прямоугольничками с надписями на них. Со знанием дела женщина шустро выбрала необходимые и поочерёдно вжала в них короткие пальцы. С хрустом из противоположной стороны постамента, из незамеченной мной раньше тонкой выемки, выползла бумажка с буквой и номером.
– Не задерживайте очередь, девушка. Берите талончик и садитесь на свободное место.
Нервно хихикнув, я последовала её указаниям, всматриваясь в непонятную бумажку. Я озиралась по сторонам, но, кажется, для всех вокруг подобное было привычным делом. Никто не нервничал, лишь кто-то отстукивал ногой, но то от нетерпения. Я слышала, как возле одного из окон старушка напирала на работницу, заверяя, что та виновата в плохой уборке снега на улицах, что будет жаловаться начальству, что дойдёт до самого главы города! Несчастная работница пыталась объясниться и дать понять, что за очистку дорог от снега отвечает другая организация, а она лишь заполняет бланки прошений и ни на кого повлиять не может. Я мысленно сжала кулачки за бедолагу, пожелав ей скорее спровадить недовольную бабку.
Странный, медленный, словно неживой голос, разнёсшийся сразу ото всех углов, назвал номер талона и окна. В этот же момент со своих мест поднялась какая-то семейная пара и направилась к окошку. Стул там находился один, так что дама села, а её спутник встал позади. С чем пришли они, я не слышала, зато понимала теперь, каким образом меня вызовут. Это успокаивало. Главное, чтоб явно магический голос, не пропустил мой номерок.
Его пропустила я. Голосу пришлось повторить дважды. Причём во второй раз с нажимом. Тут-то я и подскочила. Пробежалась взглядом по всем окнам и нашла названное. Подскочив к нему, я забыла поздороваться. Полезла в корзинку, выуживая из-под коробка с зубным порошком и мешочка муки помятые письма и документы.
На моё счастье работник вежливо ждал и подсказывал, что ему необходимо по вопросу о наследовании. Он, делая какие-то свои записи, предупредил, что мой вопрос не из лёгких, а потому не только займёт приличное время, так ещё и мне понадобится пройти в закрытый кабинет для общения с вышестоящим чиновником. Кивая на всё, я бездумно подписывала документы, которые работник подсовывал под нос, тыкая пальцем в пустые места, требующие отметки.
– Ещё вы хотите открыть травническое дело? – уточнил работник.
– Восстановить, – уточнила я улыбнувшись. – Понимаете, дом и земельный участок вокруг раньше так и использовались, для выращивания и продажи лекарственных трав.
– Ничего против не имею, – улыбнулся работник. – Ваша предшественница вытянула моего батька почти с того света своими зельями да наговорами.
– Вы, наверное, её с кем-то путаете. Бабушка не занималась ворожбой. Она лечила исключительно травами.
– Ваша бабушка – знахарка Марлин?
Медленно кивнув, я подтвердила его предположение. Вот только убеждённость в ворожбе не поддерживала. В моей семье никто таким не занимался, а люди часто приписывают магию тому, чего не понимают. Однако пояснять я этого и не хотела, и не успевала. Выдав мне новую стопку бумаг, работник объяснил, как добраться до нужного кабинета, и посетовал, что восстанавливать бабушкино дело можно лишь после подтверждения прав наследования. И талончик, сказал он, придётся брать новый.
Почему-то ощущая давящее на плечи чувство страха, я пошла ещё глубже в ратушу. Поднялась по винтовой лестнице на второй этаж и подошла к плотно закрытой двери кабинета под номером три. Здесь, в коридоре, никого не было, зато из-за двери до меня доносились обрывки фраз. Так я поняла, что внутри беседовали двое мужчин. Они обсуждали постройку новой фабрики на некотором отдалении от города.
Не зная, посетитель внутри или лишь местные чиновники, я постучалась и отворила дверь.
Двое, находившиеся внутри, одновременно повернули головы ко мне.
– Я по поводу наследования земли на краю леса, – начала я, неспешно проходя в кабинет.
Как только я назвалась и, по просьбе одного из мужчин, положила документы на стол, второй нервно дёрнулся и закашлялся. При этом глаза его налились красным, а широкие усы затряслись. Второй, низенький и лысый, протёр выступивший на лбу пот вышитым платком и устало вздохнул. Они сидели по разные стороны стола, но усатый встал со своего кресла, предложив это место мне.
– Что вы, госпожа Хаас, планируете делать с полученной землёй? – спросил лысый и тут же представился Шольцем, а заодно обозначил усача как господина Леманна.
Запоздало поприветствовав обоих, я слегка расслабилась и уже спокойнее рассказала, что планирую земли восстанавливать. Высажу новые лекарственные растения и займусь травничеством, продавая в Ханиград масла и постепенно расширяя ассортимент.
– Гиблое дело, – потёр усы господин Леманн. – На травах много не заработать.
– Возможно, – опешила я. – Но я попробую.
Шольц вновь протёр пот, теперь стекавший по вискам. Однако же в кабинете хоть и ощущалось тепло, но не такое уж и сильное. Леманн фыркнул в усы и, склонив голову на прощание, вышел из кабинета.
