Дальше я его не слушала. Я побежала в комнату Оноре. По дороге в моей голове всплыли слова Лестера:
«Смерть – она как женщина. Чаще всего ей не важен возраст возлюбленного. Молод ли он, иль стар – это не имеет значение. Своим спутником он может выбрать любого, независимо от его возраста, положения в обществе и мнения окружающих».
Я почти бегом преодолела весь путь, но около дверей в спальню моего брата я остановилась. Я не могла заставить себя войти в нее. Наверное, я бы так простояла до самого утра, если бы не заметила идущую по коридору служанку. Я поняла всю глупость и бессмысленность моего страха. Ведь от того, войду я в эту комнату, или нет, ничего уже не измениться. Мой брат не оживет. И я вошла.
Оноре лежал на кровати и издалека казалось, что он спит. Но это было лишь издалека. Пойдя поближе, я увидела, что его лицо уже приобрело первые признаки смерти – мертвенную бледность и скованность. Не сочеталось с этим только выражение лица – оно было безмерно удивленным. Странно, что я обратила на это внимание, так как в голове у меня было место лишь для одной мысли: Оноре больше нет и передо мной лишь его тело, а сам для меня потерян навсегда.
В эту ночь я никого не пустила в комнату. В эту ночь я прощалась с братом. Навсегда.
Я крепко обнимала холодное тело, целовала лицо, гладила волосы. Внимательно вглядывалась в черты лица, пытаясь запечатлеть их в своей памяти.
И плакала. Нет, рыдала, выла… За эту ночь я выплакала слез на много лет вперед. В следующий раз мне было также больно почти через сто лет… В другой жизни.
Я обращалась к мертвому телу:
– Пожалуйста, оживи. Перестань быть мертвым. Ты не мог, не должен был умереть! Оживи, прошу тебя! Ты же меня любишь, всегда исполнял все мои прихоти… Сделай же это, исполни мою последнюю просьбу – оживи… Оживи, черт тебя подери!
Я прекрасно осознавала всю бессмысленность этих слов, но от этого понимания мне делалось еще больнее. Я упорно продолжала с горячей мольбой шептать, умолять, кричать.
– Послушай меня, оживи. Лучше умру я, а не ты… Господи, убей меня, но его воскреси. Оноре, умоляю тебя, оживи! Мой хороший, любимый, оживи. Пожалуйста, оживи… оживи…
Я не могла представить свою жизнь без брата. Оноре был моей жизнью. И сейчас он лежал здесь, бесчувственный к моим мольбам, уговорам, слезам и страданиям. Он перестал быть частью моей жизни. Мне становилось совсем плохо при воспоминании о том, что в последнюю нашу с ним встречу мы поссорились. Что впервые в наших отношениях произошел разлад. Что я не успела попросить у него прощения, и что больше у меня не будет возможности это сделать.
Оноре был всем для меня. И я его потеряла. Вернее, моего брата у меня просто отняли.
В эту ночь я несколько раз прокляла Бога. Я не представляла себе того Бога, который смог допустить смерть моего брата. Мне казалось, что такого Бога просто не может быть. зачем он тогда нужен?
В эту ночь я умоляла Господа забрать меня, но, чтобы Оноре стал живым. Читала молитвы и взывала к Всевышнему с мольбой о помиловании души моего брата. Злилась на Оноре, что тот посмел умереть…
До утра я находилась в его комнате, пытаясь смириться с тем, что произошло. Но не могла. Мне казалась смерть Оноре глупой, жестокой, бессмысленной, невероятной… Не понимаю, почему я тогда не сошла с ума, ведь была так близка к этому.
В последний раз я склонилась над застывшим лицом Оноре. Выражение удивление на нем исчезло, уступив место холодному безразличию и смертельной отстраненности. Оно стало чужим. Но все же было до боли родным. Просто Оноре перестал принадлежать людям, а отдался во власть вечности.
Поцеловав лоб брата, я вышла из комнаты. Бесстрастно отдала приказы слугам относительно похорон. Потом я пошла к себе. Меня хватило лишь на то, чтобы дойти до кровати. Упав на нее, я сразу же уснула. Я не смогла даже раздеться. На мне все также было нарядное платье, которое я одевала специально для встречи с Лестером. Которое за весь день, а потом и ночь забыла переодеть.
Так я проспала до утра похорон – сказались две бессонные ночи и последние события. Наверное, мой организм таким образом проявлял заботу о своей хозяйке, защищал ее разум…
* * *
Когда я спустилась вниз, то первым, что бросилось в глаза, был черный гроб. Его сверкающие бока отражали солнечные лучи. Это было страшно и неуместно. Сам гроб смотрелся чужеродным предметом в гостиной. Предметом, при виде которого я почувствовала, что у меня начинается истерика. Я смогла сдержаться, но от гроба отошла.
На диване сидела женщина. Заметив меня, она встала и пошла мне на встречу.
– Бедная моя девочка! – заговорила она и обняла. – Наконец ты проснулась… Мы за тебя так волновались! Я твоя тетя Ариетта. Я буду помогать тебе с похоронами, и останусь в качестве твоей компаньонки до свадебной церемонии. Надеюсь, ты не против?
– Конечно, оставайтесь, – кивнула я, хоть и не очень поняла цель ее приезда. Мысли мои были заняты другим. – Когда начнется?
– Через два часа. – приторным голосом проговорила чужая мне женщина. – Я понимаю, как тебе тяжело и постараюсь…
Я не стала ее дослушивать. Мягко освободившись из ее объятий и пошла к выходу. Мне было безразлично, в чем именно будет заключаться ее помощь, а также я не хотела слушать ее слова соболезнования.
Взяв лошадь из конюшни и оседлав ее, я поехала к небольшому лесу, что находился неподалеку от замка. Мне необходимо было подумать.
Оноре мертв, и с этим фактом никак нельзя было поспорить, насколько сильным не было бы на это мое желание. Помимо боли, страдания и ужаса, в моей душе было еще одно чувство – чувство вины. Ведь в день его смерти, в последнюю нашу с ним встречу мы поссорились. Из-за меня. Оноре очень меня любил, и я знала это. Знала и принимала как должное. Он был единственным близким и родным для меня человеком. И не только потому что мы являлись родственниками, были братом и сестрой. Мы были родственны и в духовном плане. Он знал мои мысли, мои мечты… мой характер, и какая я была на самом деле. Знал и любил.
Глядя на хмурое солнце, так подходящее моему душевному состоянию, мне в голову пришла мысль: а ведь Оноре был совсем молод. Он мог жениться, иметь детей… Но все это он откладывал – из-за меня. Мой брат говорил, что сначала должна выйти замуж я, мне нужно было первой устроить свою семейную жизнь, а потом и он будет задумываться о женитьбе. Что спешить ему некуда. Некуда…
Я глухо застонала от этой мысли. Кобыла испугано шарахнулась в сторону, но я быстро ее успокоила. А вот в моей душе покоя не было. В ту ночь я просто предавалась отчаянию, отдавалась во власть той боли, что терзала мою душу. Боль осталась, но сейчас для нее не было времени. Нужно было подумать. Собрать все мысли воедино и решить, что делать дальше.
Но именно сейчас я могла думать только об Оноре. О его красивом лице и обаятельной мальчишеской улыбке. О его веселых умных глазах. О его чудесном характере. О его невероятной интуиции и готовности всегда придти другим на помощь. О его открытости для всего мира. О его талантах: он прекрасно играл на рояле – казалось, что его пальцы так и порхают над клавишами; он вдохновенно сочинял прекрасные стихотворения; у него был красивый глубокий голос…
У моего брата было много достоинств. Но главное, он любил меня. Такую, какая я есть. Оноре был единственным человеком во всем мире, который по-настоящему меня любил. И я его любила. Он для меня был всем: братом, отцом, кумиром…
Я не понимаю, как могла его обманывать. Его – моего брата – ради случайного человека. Ради мимолетной прихоти я пожертвовала тем, что казалось прочно как камень – искренностью в наших с Оноре отношениях. А я пожертвовала. Наверное, я до конца своей жизни буду вспоминать об этом. И еще я чувствовала себя причастной к его гибели. Не было причин для такого чувства, но все же я его испытывала. Возможно, оно возникло из-за того, что при последним нашем с ним разговоре мы поругались? Не знаю…
Пошел дождь. Мне было все равно. Я не желала возвращаться в замок. Мне казалось, что здесь – на природе, где я одна – Оноре мне намного ближе, чем там, где лежит его мертвое тело и суетятся какие-то люди. Мне казалось, что вместе с каплями дождя с меня смывается весь груз моего горя, моего страдания, моей вины. Я была благодарна этому дождю, который всего за несколько минут из маленького накрапывания нескольких неуверенных капелек превратился в сильный ливень. Мне хотелось думать, что и там – на небесах – не остались равнодушны к смерти такого чудесного человека, коим был мой брат.
И мне в голову пришла мысль, что именно таким образом люди начинают медленно сходить с ума…
Я пустила лошадь в галоп, отдаваясь во власть стихии. Выкинула все мысли из головы, заставив себя чувствовать лишь стук капель на моем теле и одежде, и мою бессмысленную борьбу с ветром, холодом и водой. Все это было глупо, но это помогало избавиться от мыслей, от боли, причиняемой ими. Какое счастье – хотя бы на время – забыть кто я, и что сегодня похороны моего брата, единственного любимого моего человека…
Ливень начал потихоньку превращаться в обычный дождик. Но и тот вскоре утих. Вместе с этим я медленно обретала уверенность в себе и знание, что же делать дальше. Я поняла, что мне нужно сделать. Я выйду замуж за Этьена Мак-Клелланда. Этого хотел Оноре, и я выполню его желание. Я сделаю все от меня зависящее, чтобы стать хорошей женой моему будущему мужу, буду примерной хозяйкой в его поместье. Забуду Лестера и постараюсь полюбить Этьена. Это будет правильно не только по отношению к памяти Оноре, но и к себе самой.
И в тот момент, когда я приняла это важное решение, дождь окончательно закончился. На смену ему выглянуло из-за облаков ласковое солнышко. Я посчитала это благословением небес на принятое мною решение, и моя душа обрела относительный покой.
Круто развернув лошадь, я во весь опор поскакала к замку».
* * *
– Я тебе рассказала про мои мысли и чувства касательно гибели моего брата лишь с одной целью. Я хочу, чтобы ты понял мотивы моих дальнейших поступков. Почему я сделала так, хотя могла иначе… И мое решение выйти замуж за Этьена Мак-Клелланда не должно тебе показаться странным. Да, я была с ним помолвлена, но я также могла уйти в монастырь. И поверь: тогда это было единственное мое желание. Не видеть больше людей, ничего не чувствовать, только молиться… Возможно, это и следовало мне сделать и не было бы дальнейших событий. Но я в этом не уверена, – с печалью в голосе закончила девушка.
Никита молча смотрел на нее, внутренне содрогаясь от той боли, что звучала в ее голосе во время рассказа о гибели брата. Прошло более двухсот лет, а она страдала так, будто это произошло лишь вчера. И юноша понял почему эта боль никак не может утихнуть в сердце вампира. Просто она олицетворяла единственную привязанность девушки в ее смертной жизни. Может, она потом кого и любила среди людей, но так глубоко и искренне, как своего брата – никогда.
– А Лестер?.. – нарушил молчание юноша.
– Лестер? – будто удивилась Элиза, но ответила с долей задумчивости: – Наверное, со смерти Оноре и начались наши с ним отношения. Отрезок времени, начиная с нашего с ним знакомства и заканчивая его отъездом перед гибелью моего брата, был всего лишь прелюдией.
Подумав, проговорила с горечью в голосе:
– Кстати, об этом. Оноре стал первым человеком, который погиб из-за наших с Лестером отношений. Я не говорю о тех несчастных, что были жертвой нашего вампирского голода. Нет. Я имею в виду тех, кто пострадал именно из-за нашего – поистине дьявольского! – союза с Лестером. В чьих смертях повинны те чувства, что мы с Лестером питали друг к другу.
– Что ты этим хочешь сказать? Каким образом гибель твоего брата связана с вашими отношениями? – не понял Никита.
– О, ты скоро узнаешь, – невесело усмехнулась девушка-вампир. – Но давай я продолжу.
– Конечно, – с готовностью откликнулся юноша. Ему было искренне интересно, и интерес этот был болезненный. Сродни увлечению зараженного чумой, который хотел бы все знать о своей болезни. И при этом прекрасно осознавал бы, что жить осталось совсем недолго.
– Церемония похорон была мрачной, – тем временем начала говорить Элиза. – Присутствовали лишь я, тетя Ариетта и слуги. И священник, конечно же. Сами похороны я не помню. Во время их проведения я была больше занята собственными мыслями, нежели наблюдением за окружающими меня людьми. Нас с Оноре связывало духовное общение, а к мертвому телу, которое вскоре будут закапывать, я ничего не чувствовала. Возможно, это жестоко… Но по отношению к кому? К Оноре? Так его душа уже покинула тело, а я не видела смысла оплакивать ее земное пристанище.
Удивительно, но мое безразличие приняли за невыносимое горе. Я действительно страдала, но к тому, что заколачивают гроб и опускают его в темную грязную яму, мои чувства не имели никакого отношения.
После похорон я заболела. На самом деле больна была у меня душа, но те доктора, что приезжали, находили разные болезни тела. Тетя Ариетта усиленно за мной ухаживала, но мне ее внимание казалось назойливым и было неприятно. За ее ласковыми словами стояло лицемерие, в ее утешениях сквозила нервозность. Никаких родственных чувств я к ней не испытывала. Но выгнать я ее не могла. Она была единственной, кто так идеально подходил на роль моей опекунши, необходимой мне на оставшееся время до свадебной церемонии. Поэтому я с терпением относилась к ее присутствию в замке, и к лицемерным попыткам мне угодить.
– Но, – Никита недоуменно взглянул на девушку, – какой был резон этой женщине тебе угождать?
– Что ни на есть простой, – вздохнула она. – Было бы странно, если бы она этого не делала. После свадьбы я уеду в Америку и предполагалось, что больше никогда не вернусь. Тетя Ариетта и ее муж – кстати, которого я так и не увидела – были единственными нашими родственниками. То есть титул переходил к ним. Вот лишь с замком они просчитались. Хоть после моего отъезда они и переехали в него, но по завещанию Оноре – а следственно, и по закону – замок Лешуаль стал принадлежать мне. Но и титул, поверь мне, стоил того, чтобы ради него можно было бы попытаться кому-то угодить.
– Не просто угодить, – поправил ее юноша, – а облизывать с ног до головы.
– Она это и делала, только в переносном смысле, – тихо засмеялась девушка-вампир. И уже более серьезным голосом продолжила: – Но это не важно. В моей жизни она играла лишь эпизодическую роль, причем настолько маленькую, что о ней и вспоминать не стоит. Я рассказала тебе о ней только для того, чтобы ты лучше понял, в какой атмосфере я тогда жила. С одной стороны тетя Ариетта со своими «утешениями», с другой – мои мысли о предстоящем браке. Я желала этот брак, нуждалась в нем. Но вместе с мыслями об Этьене помимо моей воли приходили мысли и о другом человеке, – Элиза вздохнула, – точнее, о вампире. Я хотела его забыть – его дьявольскую красоту, мягкий вкрадчивый голос, его манеры… Забыть его самого. Но главное, выкинуть из головы мысль, что он горит желанием сделать меня вампиром…
Глава 5
«Я понимала, что продолжать любить Лестера равноценно предательству по отношению к Оноре. Но я ничего не могла поделать с собой, мои мысли упорно возвращались к вампиру. Через некоторое время я с ужасом поняла, что жду его. Что каждую ночь, просыпаясь от малейшего шороха, я с надеждой думаю, что это он пришел. И это было по меньшей мере неправильно. Но ведь с сердцем спорить бессмысленно, и я ждала Лестера.
Прошел месяц со смерти моего брата, а следовательно, и с последней нашей встречи с вампиром. его все не было. Голос разума мне говорил, что это к лучшему. Нужно думать о предстоящем замужестве, а не вспоминать глупую юношескую влюбленность. Тем более к такому существу, как вечный убийца. Но голос разума заглушался моим чувством к Лестеру. Даже мысли об Оноре и Этьене не могли воспрепятствовать моим воспоминаниям о нем. Не мешали продолжать любить его…
* * *
Лестер вернулся ровно через месяц и одну ночь.
Был дождь. Наверное, по этой причине он не стал экспериментировать и вошел через входную дверь. Капли дождя стекали с его светлых волос и с черного плаща. Вампира же это, казалось, нисколько не волнует. Меня же его возвращение обрадовало… и напугало.
Лестер молчал, даже не поздоровался. Просто появился и стал выжидательно на меня смотреть. Я не понимала, чего именно он от меня ждет, поэтому с неуместной насмешкой у него поинтересовалась, кивком головы указав на балкон:
– Что же не через балкон? Лестер, ты же нарушаешь нашу милую традицию! А говорил, что вампиры очень чтят всякие обычаи и традиции…
Напряжение в серых глазах исчезло.
– В-общем-то, порядочный вампир сейчас должен находиться у себя дома, – проворчал представитель расы бессмертных. – А я вот разгуливаю под дождем… Так ты еще хочешь, чтобы я свернул себе шею, пытаясь залезть на твой чертовски скользкий балкон?
Значит, он все же сделал такую попытку, раз знает, что тот «чертовски скользкий»…
– И вообще, – продолжал тем временем Лестер, – мне в голову пришла дельная мысль: а зачем я строю из себя героя-любовника, карабкающегося по стене к своей возлюбленной? Можно ведь на правах старого друга зайти через парадную дверь, тем самым, не подвергая свою одежду всяким загрязнениям и исключая любую возможность себя покалечить…
– Старый друг не заходит в гости во втором часу ночи, – оборвала я его пламенную речь.
– Ну что ты, Элиза, – легко отмахнулся вампир. – Это же зависит от того, насколько это близкий друг. Сама понимаешь, что мне позволительно. Ведь ближе меня у тебя никого нет. И потом, за весь свой путь через твой дом я не встретил ни одного человека! А жаль… – с сожалением он вздохнул.
– Если бы ты только посмел… – гневно начала я, но он не дал мне договорить.
– Я пошутил, – спокойно сказал Лестер. – Как ты могла подумать, что я способен убить кого-нибудь из твоих слуг? А если бы это нечаянно оказалась твоя любимая горничная? Нет, я не могу сделать тебе такую пакость! Лучше я буду испытывать муки голода! – с театральным пафосом закончил он.
– Хватит паясничать. Что тебе нужно? – Мне надоел наш с ним бессмысленный разговор.
Лестер сразу стал серьезным. Он подошел ко мне, взял мои ладони в свои. И глядя мне в глаза, без малейшего намека на насмешку или иронию, тихо произнес:
– Сегодня я пришел лишь с одной целью: выразить тебе свои соболезнования. Оноре был хорошим человеком и мне искренне жаль, что его не стало. Он был настоящим другом и отличным братом. Он был человеком с большой буквы. Я знаю, как тебе трудно и не представляю, как ты смогла это пережить. Я искренне тебе сочувствую.
Лестер привлек меня к себе и обнял. Я не стала сопротивляться. Слезы застилали мне глаза. Своими простыми словами вампир достиг большего, чем тетя Ариетта, священник и все слуги вместе взятые. То были пустые слова, причем от безразличных мне людей. А Лестер безразличным мне не был. Он был вторым после Оноре близким мне человеком. Ладно, пусть и не человеком, но суть от этого не меняется. И так как Оноре больше нет, Лестер остался единственным мне близким существом.
Так думала я, находясь в его объятиях. Моя одежда намокла от его плаща, но мне это было не важно. Главное, меня обнимали его крепкие – но в то же время нежные – руки, а губы его мне шептали утешительные слова.
Я не ожидала такого понимания чужого горя от Лестера. Эстош еще мог бы проявить сострадание, но Лестер? Вампир? Он каждую ночь встречается со смертью. Он сам является причиной смерти многих людей. Было странно, что вампир утешает женщину, у которой погиб брат. Что значит смерть одного человека по сравнению с огромным количеством жертв этого бессмертного убийцы? Это было непостижимо, но это было так – он меня утешал.
Мы очень долго стояли обнявшись. Потом Лестер усадил меня в кресло, сам сел в другое, и взял меня за руку. И я стала все ему рассказывать. Всю боль, все страхи и опасения, все страдания и переживания – все то, через что я прошла месяц назад – все это я рассказала моему вечному другу. Умолчала лишь о моем решении выйти замуж за Этьена Мак-Клелланда. Мне не хотелось заново начинать наш с ним спор.
Лестер внимательно слушал меня и не перебивал. Я была благодарна ему за это. Мне необходимо было выговориться, и никто более так идеально не подходил на роль моего слушателя.
Где-то далеко голос разума пытался предупредить меня, что глупо и опасно открываться перед Лестером. Вампир легко может в дальнейшем использовать мою исповедь против меня самой. Но груз моей боли был настолько велик, что, позабыв обо всем и не обращая внимание на внутренний голос, я делилась своими чувствами с вампиром.
Хотя нет. Тогда я видела перед собой не вампира Лестера, а человека Эстоша. Признаю, это было довольно-таки глупо, ведь от того, что я открываю свою душу, вампир не станет снова человеком. Но мне хотелось в это верить. Мне хотелось видеть понимающего и сострадающего Эстоша, а не бессердечного Лестера.
Но что бы я не имела против вампира, Лестер показал себя в ту ночь с лучшей стороны. Я почти поверила, что между нами возможны простые дружеские отношения. Я хотела верить, что он передумал делать меня бессмертной. Если не брать во внимание ту небольшую перепалку в начале его сегодняшнего визита, то Лестер возвратился как лучший друг – понимающий и сострадательный, как Эстош. Это давало определенные надежды относительно того, что с ним произошли изменения в лучшую сторону. Хотелось надеяться…
Незадолго до рассвета мы расстались.
Оказывается, он очень понимающий и сострадательный вампир…
* * *
В следующую ночь Лестер решил отдать дань нашей маленькой традиции, и появился с балкона. По его виду я сразу поняла – нет, ничего не изменилось. Словно и не было прошлой ночи. Словно эта ночь, следующая после ночи перед его отъездом. Мое разочарование граничило с отчаянием.
– Элиза, сегодня я пришел за ответом, – начал вампир без всяких предисловий. – Я думаю, он будет положительным… Ведь так?
Лестер не сомневался в ответе. Он был в нем уверен. И это была отнюдь не пустая самоуверенность, о нет. Он просто не мог представить его себе иным.
– А я думаю, что нет, – как можно спокойнее ответила я.
На лице вампира появилось выражение искреннего изумления. Казалось, он пытается поверить, что не ослышался. Но в ту же секунду в его глазах сверкнула холодная ярость – беспощадная ярость, целью которой было напугать. В моей же душе не было места для страха, в ту минуту я чувствовала лишь искреннюю ненависть к нему – вампиру Лестеру.
– Мне будет позволено узнать причину этого отказа? – тихо спросил он. По нему было заметно, что ему стоит немало усилий прилагать, чтобы сдерживать себя.
– Конечно. Ты имеешь на это полное право, – с усмешкой ответила я. – Просто это меня не прельщает.
Вампир грубо схватил меня за плечи.
– Естественно, тебя это не прельщает, – зло повторил он. – Тебе доставляет удовольствие видеть меня в роли просителя, не так ли? Но помни, Элиза, – слегка улыбнулся он, – В любой момент мы можем поменяться ролями.
Мы смотрели друг другу в глаза пытаясь, наверное, отгадать мысли, скрытые за нашими холодными словами. Не знаю, что Лестер прочитал в моем взгляде, но я в его – ничего. Его глаза были как всегда холодны, и их стальной блеск надежно прятал душу вампира.
