Поэтому и совещаются, делая вид что просто разговаривают, байки травят. Ага, поглядывают на дальнюю шконку, первую от двери, именно под неё Андрей ногой отшвырнул заточку, когда в камеру заглянул лейтенант. Там она и лежала, и сейчас лежит. Хату не шмонали, а с первого взгляда не заметишь.
Значит всё-таки зарезать хотят дегенераты. Нет, правильно говорят, сколько человеку не объясняй, а челюсть сломать всё-таки доходчивее будет.
Малышев вдруг поймал себя на мысли, что ему очень хочется покалечить этих беспредельщиков. Сидят они здесь уже давно, сколько за это время людей унизили, инвалидами сделали, судеб сломали.
Не стал сразу этого делать только потому, что не привык бить безоружного врага, ну ничего, ждать осталось недолго. Вот один из троицы встал, пошёл в угол, задёрнул занавесочку, вышел, ополоснул руки под раковиной, потом бросил быстрый взгляд на новичка, и решив, что он спит, быстро наклонился.
Схватил заточку, и сноровисто запрятал её в рукав, видно, что обращаться с оружием умеет. Не на уровне спеца, но поднаторел в уличных драках и на малинах.
Сонная пелена вмиг спала, голова стала пустой и холодной, а послушное тренированное тело расслабилось, готовое молниеносно отреагировать на любую угрозу. Значит решили не ждать, когда тюрьма успокоится, начать сейчас. Не дошло до недоумков, ну что ж объясним ещё раз.
На тюрьме наверняка уже знают, что главный беспредельщик отправился из пресс-хаты на больничку, вот эти и хотят, так сказать, реабилитироваться, а то так глядишь их и бояться перестанут, а тюремному начальству это очень не понравится.
Передвигался тот, что схватил заточку очень тихо. Подошёл к своим, кивнул, и все трое встали. Малышев всё хорошо видел и понимал, но вставать со шконки чтобы встретить врагов стоя, не спешил. Зачем? Позиция удобная, врагов всего трое и все на виду.
Двое наверняка бросятся на ноги чтобы помешать встать, а третий постарается ударить заточкой. Ага, подходят на цыпочках, сейчас начнётся. Ну что ж, поехали!
Никаких особых спецприёмов пока не применял, не та ситуация. Просто согнул пальцы на ноге чтобы не выбить, и от души врезал по кадыку тому, что с ножом. Сломал конечно, отжил своё отморозок.
Главная опасность при точечном ударе заключается даже не в самом переломе кадыка, а в мгновенном отёке, который возникает в гортани и перекрывает дыхательные пути. Отморозок рухнул на пол, жить ему осталось несколько минут, не больше.
Легко вскочил со шконки, тоже со всей дури впечатал второму кулаком по корпусу, пара рёбер сломана, это точно. Третий, который находился ближе всех к двери, продолжать не стал, понял гад, что с жизнью расстанется запросто. А стоны и хрипы покалеченных подельников, наконец вызвали в нём настоящую панику.
Поддавшись дикому ужасу, овладевшему всем его существом, он метнулся к двери, что есть силы забарабанил по ней руками и ногами, и истошно заорал:
– Помогите! Убивают! – это и называется ломиться из хаты. Толик проснулся, сидел на своей шконке, и ничего не понимая со страхом смотрел на поверженных беспредельщиков. Андрей снова присел на шконку и оглядел поле боя.
Тот, которому прилетело по кадыку, перестал хрипеть и затих. Ясно, готов. Второй, держась руками за рёбра, подвывая полз к двери, к барабанящему в неё подельнику. Ну и ладно, вот теперь всё.
Вертухаи долго ждать себя не заставили, видимо ещё не улеглись. Истошный крик беспредельщика слышала вся тюрьма, просто так никто кричать не будет. Значит произошло какое-то ЧП, за которое в первую очередь будет отвечать дежурная смена, надо в темпе разбираться.
Лязгнул запор, дверь в камеру распахнулась и в неё ворвались два прапора с дубинками и уже знакомый лейтенант, начальник дежурной смены.
– Руки за голову! Лицом к стене! синхронно и заученно заорали прапора. Малышев с Толиком немедленно повиновались, получить дубинкой по почкам совсем не улыбалось.
Лейтенант оглядел камеру, быстро всё понял и со вздохом, но с явственной ноткой одобрения произнёс:
– И откуда ты взялся на мою голову Малышев? Теперь полдня отписываться придётся – и добавил, обращаясь к прапорщику: – чего стоишь? дуй за доктором. Прав лепила, весёлая ночка сегодня выдалась.
И снова уже Андрею и Толику: – а вы оба сели на шконки и замерли. Разбираться утром будем, когда начальство появится. Этих на больничку сейчас уведут, хотя одному вроде уже доктор не нужен, скорее гробовщик.
Ладно, отвечать по любому не я буду. Синько тебя в эту хату засунул, вот пусть он и отдувается. Да Малышев, заварил ты кашу, до утра хоть спокойно посиди, по-человечески тебя прошу – и вдруг пряча улыбку озорно подмигнул.
Андрей с Толиком остались в камере вдвоём. В хате стало тихо и спокойно, а тюрьма загудела. Слухи по тюрьме разносятся со скоростью курьерского поезда. По коридорам шастает хозобслуга из зеков, которая в курсе всех дел, да и вертухаи рот на замке держать не будут.
К утру вся тюрьма знала, что какой-то новый сиделец, то ли "Азиат" то ли "Монгол", которого бросили в пресс-хату, одного из беспредельщиков завалил, а остальных покалечил и из хаты выломил. Во всех камерах теперь только об этом и говорили.
Глава 11. Дела тюремные
В кабинете начальника тюрьмы полковника Барского Виктора Александровича, началось экстренное совещание по поводу ночного ЧП. Правда совещавшихся пока было всего двое.
Кроме полковника в кабинете присутствовал его зам по оперативной работе майор Винник Николай Николаевич, или попросту "Кум", как его за глаза называли и сидельцы, и коллеги.
Барский дорабатывал последний год перед пенсией, торопил и ждал её, нервная работа надоела до чёртиков. Ночное ЧП было ему совсем некстати, всё равно что серпом по фаберже. Так глядишь не с почётом на пенсию уйдёшь, а выпрут по несоответствию, а это и деньги другие, а главное позор.
Винник должен был после ухода начальника занять его место. Это секретом ни для кого не было, офицеры приятельствовали, хотя друзьями их можно было назвать с большой натяжкой.
"Кум" был человеком умным и хитрым. Он бы давно мог "подсидеть" начальника, возможности были. Но события решил не торопить, скоро сам уйдёт, а влиятельного врага наживать не хотелось, связи у Барского были серьёзные.
Кроме того, "кум" на тюрьме фигура не менее, а может и более влиятельная чем начальник тюрьмы. Этакий "серый кардинал", без непосредственного участия которого не происходит ни одно значимое событие.
Фамилию свою Винник полностью оправдывал, говоря проще пил. Нет не запоями, таких в системе не держат. Пил можно сказать аккуратно, с умом. Сильно пьяным его никто не видел, а вот чуть подшофе и с запахом, Кум был постоянно.
Догонялся до упора уже дома. Жил один, ни жены, ни детей, пей не хочу. О том что начальник оперчасти любит заложить за воротник, знали все, и подчинённые, и начальство. Но смотрели на это как говорится сквозь пальцы, пьёт и пьёт, какое кому дело, главное работе не мешает. Ну образ жизни у человека такой, что поделаешь.
Конечно, если тюрьму посещало высокое начальство или прокурорская проверка, тогда держался, а запах устранял косметическими аэрозолями, либо просто "лаврушкой", сжуёт листик и всё, никакого запаха нет и в помине, а в трубочку дышать никто не заставит.
Встретились начальники в коридоре, каждый торопился в свой кабинет. Кум мечтал скорее опохмелиться, а то без привычного допинга и мозги не работают как следует. В сейфе всегда стояла дежурная бутылка коньяка или водки, как говорится запас карман не тянет. И до кабинета оставалось-то всего ничего, а тут полковник навстречу:
– Давай ко мне – говорит.
Пришлось идти. О происшествии оба уже знали, доложили ещё рано утром. Труп на тюрьме, это всегда ЧП, надо было как-то из положения выходить. Кто конкретно виноват в случившемся выяснят потом, а персональную ответственность никто не отменял. А если проще, то за подчинённого отвечает начальник.
– Ну что Коля, доигрался? – начал Барский. – Развёл бардак. Кто за труп ответит? А я тебе скажу кто. Ты и ответишь, а через тебя и мне прилетит. Что конкретно там произошло?
Винник сидел с красной мордой, потел, и мечтал сейчас только об одном – опохмелиться. В больной после вчерашнего голове ничего связного и дельного не возникало.
– Саныч, да я… Я здесь ни при чём. Это не я его туда, сам только утром узнал.
Барский внимательно посмотрел на него, подошёл к сейфу и достал из него початую бутылку коньяка. Налил в гранёный стакан граммов сто и протянул заместителю:
– На, опохмелись алкаш долбаный, вижу что маешься. Хватит мне одного трупа, не хватало ещё чтобы ты у меня в кабинете от сердечного приступа копыта откинул.
Винник благодарно взглянул на полковника, схватил стакан, и одним глотком опрокинул в глотку содержимое. Замер, полминуты смотрел в стол, потом шумно выдохнул, тряхнул головой и рукавом форменного кителя смахнул со лба крупные капли пота, коньячок начал свою работу.
Щёки кума порозовели, глаза прояснились, даже осанка стала другой. От полковника перемены в подчинённом не ускользнули, и он коротко приказал:
– Рассказывай!
– Это Синько товарищ полковник. Он в пресс-хату этого парня засунул, а тот подготовленным оказался.
– Конечно – полковник кивнул на папку, лежащую на столе. – Боевой офицер, спецназовец, воевал. Я уже личное дело просмотрел. Скажи Коля, откуда ты таких недоумков берёшь, как Синько этот? Что конкретно на сборке произошло?
– Да я Саныч толком и сам не знаю. Вроде как нахамил этот парень старлею, унизил при всех, тот его в пресс-хату и засунул. А личное дело его и сопроводительные документы толком даже не посмотрел. Приказал беспредельщикам пресануть его хорошенько.
А тот сам их пресанул. Один труп, двое покалеченных. Ещё один заикаться от страха начал. Из хаты выломился. Там теперь Малышев этот, и ещё один. Того я по просьбе следака туда запихнул, чтобы посговорчивее был.
– Следаку надо дело быстрее закрыть, а если этот убой на себя возьмёт, бабки хорошие обещали. Следак сказал со мной поделится, ну а я бы Саныч тебе занёс, как всегда, ты же знаешь.
– Где сейчас этот Синько твой?
– Я уже за ним послал. Сейчас в порядок себя приведёт и явится. Он даже не в курсе что ночью произошло. Он вчера как этого парня в пресс-хату запихнул, нажрался на радостях и спать завалился. Всю ночь и продрых, Никонов один дежурил, ну и коридорные.
Этот Малышев сначала Беса покалечил, когда тот с заточкой на него кинулся. Его на больничку увели. Оставшиеся трое хотели отыграться, не получилось, он и их. Вот так труп и образовался.
В дверь кабинета нерешительно постучали. Услышав разрешение, в кабинет как-то боком прошмыгнул давешний старлей, из-за которого всё и случилось. Вид Синько имел помятый и взъерошенный, кроме того, испуганный и виноватый. Видимо коллеги успели обрисовать ситуацию.
– Разрешите товарищ полковник? – нерешительно и заискивающе проговорил старлей.
Барский презрительно посмотрел на вертухая, кивнул Виннику, мол твой подчинённый ты и разбирайся, и отвернулся к окну.
– Заходи Синько – ответил за полковника Винник. – Докладывай, как всё получилось. Ты почему без моего ведома и разрешения парня в пресс-хату кинул? Самостоятельным стал? Большого начальника из себя корчишь? Я ж тебя сука…
Синько стоял на ватных ногах потный и красный. Сесть ему никто не предложил, так и торчал посреди кабинета как прыщ на заднице. Состояние и так было, краше в гроб кладут, прапор сволочь какой-то палёнки принёс, а тут ещё и такое.
Чёрт дёрнул с этим Малышевым связаться. И что теперь? С тоской и страхом думал старлей. Только бы не уволили. Заикаясь, хриплым с похмелюги голосом пробормотал:
– Так он борзеть начал товарищ майор, требование не выполнил.
– Какое требование?
– Крест не снял.
– Ага, а ты значит и рад стараться? Власть свою решил показать? Гонор свой тупой? А ты хоть в личное дело его заглянул? В сопроводиловку?
– Виноват товарищ майор, не успел. Потом уже, но подумал, что всё обойдётся, один против четверых не потянет.
– Подумал он. Не уверен я что ты думать умеешь. Правильно говорят, дай дураку каплю власти, он такого наворотит, что дюжина умных не разгребёт. А хочешь я тебя сейчас самого к нему в хату закину? Ненадолго, на полчасика. Лично извинюсь перед ним за тебя дурака, а это скажу в качестве компенсации.
– Он думаю обрадуется. Этот Малышев спец, бить умеет. Он тебя инвалидом сделает, и ни одного синяка на теле не будет. Хочешь?
Синько даже не побледнел, а посерел. Бугристая кожа на лице приобрела серовато-синюшный оттенок, мозг затопила липкая волна паники, ватные ноги почти не держали. Он прекрасно знал, что "Кум" запросто может осуществить свою угрозу.
И ничего с этим не поделать, жаловаться на него не побежишь, сам по уши, да и некому. Сожрёт с потрохами и не подавится. Заикаясь от страха, пролепетал:
– Ннне надо товарищ майор. Простите дурака. Я искуплю… Я что прикажете…
Голос и вид у старлея был такой жалкий, что даже полковник не выдержал. Презрительно на него посмотрев, он бросил:
– Пошёл вон! Потом решу, что с тобой делать – потом сел за стол и спросил майора:
– Что делать будем Коля? За труп ведь отписываться придётся. А скоро прокурорская проверка. Хорошо если из своих кто будет, а если чужие?
Кум опохмелился, поэтому голова привычно заработала. Человеком, как уже сказано он был неглупым и изворотливым:
– А что делать Саныч? В первый раз что ли? По сути, ведь ничего страшного не произошло. Ну труп, ну и что? Кто знает от чего он помер? Может сердечный приступ, может болезнь какая неизлечимая.
С лепилой договоримся, Валера напишет всё что мы ему скажем. Никонов тоже молчать будет, хоть и молодой, а не дурак. Мы все здесь повязаны, поэтому если с умом всё сделать, никто и не пострадает. Синько этому морду набью, а ты выговор объявишь и премии лишишь, в его смену всё произошло.
– Согласен. С этим Малышевым что?
– Малышева в карцер суток на трое. Пусть не думает, что в сказку попал. За что причину найду, потом в общую хату. Второго сегодня в общую. Не получилось, значит пусть следак сам с ним разбирается, чёрт с ними с деньгами.
Барский задумался. Прикинул всё так и этак, а что, дело говорит опер. Действительно ничего страшного и не в первый раз, замнём как обычно.
– Хорошо – сказал Виннику, – действуй. Во вторую пресс-хату пока никого не кидать, пусть всё уляжется. А Синько твой действительно тупица, своими руками нового авторитета слепил. Этого Малышева теперь на тюрьме на руках носить будут, и по зонам слухи быстро разойдутся, встретят как героя.
– Ладно Коля иди. Да, и скажи там кому чтоб Стригунова нашли, пусть ко мне зайдёт. Тоже оборзел, на все хозработы положил, даже снег во дворе не убрали. Запрещёнку проносит внаглую, а на работу плевать. Ну никто работать не хочет.
А парня этого в карцер, правильно. Только не подсаживай ни к кому, хватит. Пусть один сидит, и вертухаям скажи пусть повежливей с ним, а то ещё жалобу напишет и на волю с кем передаст.
– Этот не напишет товарищ полковник, характер не тот.
Глава 12. Карцер
Вот так Малышев в первый раз очутился в карцере. Положа руку на сердце, он подозревал, что этот первый раз далеко не последний. Для мирного обывателя даже само слово карцер вызывает чувства неприятные и тревожные. Есть в нём что-то такое, что вызывает внутреннюю дрожь и беспокойство.
Камера карцера была двухместная, бывают и одиночки. Шконки на массивных металлических кронштейнах днём пристёгивались к стене, а с 10 вечера до 6 утра на них можно было полежать и даже поспать, если получится конечно. Потому что отсыпаются сидельцы, как уже упоминалось, в основном днём.
Правда матрас подушка и бельё в карцере не полагались. Хоть прилечь днём было некуда, не на бетонный же пол, зато можно было присесть на два деревянных чурбака, вделанных в пол камеры.
А впрочем, жить было можно. Заснуть Андрей мог в любой обстановке и в любом положении, научили. А здесь хоть и прохладно, но не стужа, широкие деревянные нары, всё лучше, чем зимой в лесу, или в пекло в ближневосточной пустыне, приходилось ночевать и там.
В принципе пока всё шло, как и было задумано. Начальный авторитет уже завоёван, тюрьма только о ночном происшествии и говорит. А главное, что никаких особых усилий предпринимать для этого не пришлось, да и реальной угрозы жизни не было.
Зато теперь в любой камере встретят с уважением, и никаких проверок и прописок больше не будет. Ясно что по поводу трупа администрация шум решила не поднимать, может выйти себе дороже, а значит и к нему скорее всего никаких репрессий применено не будет. А трое суток карцера – это семечки.
Потом отоспится пару месяцев в камере, к спартанской обстановке привык, дальше зона, вот там и начнётся настоящая работа. Конечно, этот старлей может в своё дежурство какую-нибудь мелкую пакость устроить, но ничего, переживём как говорится.
На что-то серьёзное он теперь вряд ли решится, ему наверняка за ночное происшествие отдуваться пришлось, ну а мелочи, это уже вроде как издержки производства, знал на что шёл.
Тело быстро привыкло к жёстким доскам, никакого дискомфорта не ощущалось, разве что чуть-чуть, в боевых выходах приходилось спать и на камнях, и на снегу, и на голой земле, и сидя, а при нужде и стоя. Но сейчас спать совсем не хотелось.
Андрей вдруг почувствовал, что изрядно проголодался. Положенную по закону пайку (четвертинку чёрного хлеба спецвыпечки, 15 граммов сахарного песку и кружка кипятка) съел только утром, пообедать не пришлось, как раз переводили в карцер, да и не хотелось, а от ужина отказался. На капусту, от которой явственно отдавало тухлятиной, даже смотреть было противно, не то, что есть.
Хотя приходилось жрать и белок, и змей, и кузнечиков, и ещё много всякой дряни, противно, но есть можно. На курсах выживания этому и учат, главное преодолеть в себе брезгливость и хорошо усвоить, что можно есть, а что нельзя.
