Хотя вертухаи – низшая каста в тюремной администрации, бывает и сами творят беспредел, но сами очень сильно избить, а тем более опустить подследственного не могут, чревато. Уволить могут запросто, а то и самого посадить, этого они боятся жутко.
Может некстати нагрянуть прокурорская проверка, а то сиделец попадётся шибко грамотный, и начнёт строчить жалобы во все инстанции вплоть до комитета по правам человека, бывает, что и свои сдадут, по злобе или из зависти.
Поэтому надо признать, что избивают подследственных редко, своя шкура дороже, где ещё такую работу найдёшь при теперешней безработице. А пресс-хата дело другое. Мало ли чего арестанты не поделили, народ сложный, за всеми не уследишь.
"Азиат" поднял глаза и взглянул на обитателей камеры. Четверо выжидательно уставились на него. Явной враждебности во взглядах пока не было, на первый взгляд люди как люди. Не амбалы, но и не доходяги, обычные парни, все молодые, не старше тридцати.
Понятно, видимо прежде, чем ломать, захотели поглумиться над новичком, развлечься. Что бы он сейчас не сделал с этим полотенцем, как бы не поступил, наезды и придирки всё равно будут. Ради этого всё и затевалось. Надо же с чего-то начинать, чтобы довести себя до нужной степени озлоблённости.
Ну что ж, развлечься так развлечься, будет вам концерт по заявкам, и очень скоро. Малышев тщательно вытер ноги о полотенце, ногой отшвырнул его в сторону, и громко поздоровался:
– Вечер в хату – потом прошёл, присел на свободную металлическую шконку, и в свою очередь молча и выжидательно уставился на старожилов. Те тоже пока молчали.
Мельком оглядел камеру. Чисто, на шконках белые простыни вместо обычных серых матрасовок, простыней-чехлов, одеваемых на матрас. Пластмассовые кружки вместо алюминиевых, сигареты с фильтром вместо махорочки и рассыпного табачка.
Понятно, это вроде тридцати серебренников, за которые эти иуды и продались. Для обычного человека это мелочь, а для сидельцев знаки особого отличия от других, надо же администрации подкармливать своих псов, вот и бросают подачки. При удачном выполнении заказа, могут и водочкой побаловать, а то и наркотой.
В углу, возле отгороженного занавеской камерного туалета – параши, прислонившись к бетонной стене, сидел ещё один арестант, которого не заметил сразу. Тоже молодой, только явно не из этих. На лице живого места нет, взгляд затравленный, сам съёжился, пытаясь казаться меньше и незаметнее.
Понятно, ещё один бедолага, которого на перевоспитание кинули. И судя по его виду проходит оно успешно, парень вот-вот сломается, если уже не сломался. Наконец один из четвёрки, прихлёбывавший что-то из пластмассовой кружки, нарушил затянувшуюся паузу:
– Ты зачем земляк о моё полотенце ноги вытер, да ещё его и отшвырнул? Я его только постирал, сушить положил, а ты ноги. Подними его и положи на место, а то рассержусь. Меня кличут Бесом, я в хате смотрящий, а ты новый пассажир, ты ещё никто, давай поднимай – с явной издевкой говорил отморозок.
– Тебе надо, ты и поднимай – лениво и с достаточной долей презрения ответил Малышев, и не трещи, у тебя голос противный.
Такого ответа четвёрка явно не ждала. Они переглянулись с искренним изумлением, а глаза их стали наливаться злобой. Ещё пытаясь сдерживаться и говорить спокойно, липовый смотрящий процедил:
– Я не понял земляк, а ты чего такой борзый? Закукарекать хочешь? Так место у параши ещё есть, Толян подвинется, – правда Толян? – спросил отморозок у избитого. Тот испуганно и часто закивал. Малышев ответил так же лениво и презрительно:
– Ты я вижу не бес, а чёрт, закрой пасть пока сам не закукарекал.
Такого отморозок стерпеть не мог. Чёрт – это сиделец, который находится практически на самой нижней ступени уголовной иерархии, ниже только опущенные. Назвать при всех чёртом, значит нанести смертельное оскорбление, впрочем, Андрей этого и добивался, хотелось поскорее всё закончить.
Отморозок с похвальной быстротой вскочил на ноги, и прыжком бросился к Андрею, намереваясь растопыренной пятернёй ударить его по глазам. Только его быстрота не шла ни в какое сравнение с молниеносной реакцией офицера спецназовца.
Малышев, не вставая с места перехватил растопыренные пальцы Беса, лёгким движением вывихнул их, хотя легко мог бы сломать к чёртовой матери. Указательным пальцем другой руки легонько ткнул его в солнечное сплетение.
Отморозок хрюкнул, согнулся и громко заорал, боль и в руке, и в животе была нешуточная, хотя серьёзных повреждений не было. Остальные трое, не сговариваясь бросились на Андрея.
"Азиат" встретил их уже стоя. Откуда отморозкам знать, что такое бой на ограниченном пространстве, когда количество нападавших только мешает им. В тесном пространстве камеры толком не развернёшься, не разгуляешься, боясь задеть своего. Поэтому и удар жёсткий толком не нанесёшь.
Только кто ж им даст нанести этот удар. "Азиат" несколькими точными и болезненными своими ударами отправил всех троих на пол, в компанию к их смотрящему. Бил не сильно, не калечил, хотя легко мог переломать всех.
Посчитал что для этого время ещё не пришло, а может просто пока сильно не разозлился. Переломать отморозков для него было сродни тому, что пьяному ночному сторожу устроить погром в детском саду, может потому и не стал калечить.
– Кто ты? – посмотрел на избитого парня.
– Толик меня зовут, Рыжов – испуганно пробормотал тот.
– Чего они от тебя хотели?
– Чтобы убийство на себя взял, признание написал. Меня следак сюда упрятал, хочет быстрее дело закрыть. Они со здешним кумом* кореша. А я не убивал, не хочу за кого-то срок мотать, за убийство накрутят по полной.
– Понятно. Опустили?
– Нет. Сегодня ночью обещали, если не соглашусь признание написать.
– Ну значит, меня вовремя сюда кинули. Присаживайся на любую шконку Толик, чего на корточках сидеть. А моя вон та будет, у окна. Будем хату обживать.
– А эти? – испуганно покосился на беспредельщиков Толик.
– С этими разберёмся. Не захотят сами из хаты выломиться, значит поможем. Да не трясись ты, больше не тронут.
*******
Кум* – начальник оперчасти
*******************************
Глава 9. Начало есть
Обитатели пресс-хаты между тем начали приходить в себя. На их лицах, не обезображенных печатью интеллекта, явного страха пока не было. Скорее присутствовали недоумение и непонимание возникшей ситуации.
Ясно, такого быстрого и жёсткого отпора беспредельщики никак не ожидали. До сих пор их принцип: "семеро одного не боимся" всегда срабатывал. Кинут в хату какого-нибудь испуганного первохода, "кум" попросит с ним поработать, объяснить кое-что, они и рады стараться.
Ломают людей, унижают, избивают, издеваются, бывает доводят до самоубийства. Обработают человека так, что он будет готов на всё. Что угодно подпишет, возьмёт на себя чужую вину, и так далее, только бы побыстрее из пресс-хаты выбраться.
А этим потом "кум" водяры принесёт, сигарет с фильтром, чаю. Вот и идут всякого рода подонки на такое своеобразное сотрудничество с администрацией. Из-за таких вот беспредельщиков, обычные люди, обыватели, панически боятся тюрьмы.
Да и как тут не бояться, наслушаются тюремных историй, примерят на себя, вот жуть и берёт. Потом повторяют про себя: "чур меня чур", и дико радуются в душе, что услышанные жуткие истории произошли не с ними.
Если у троих поверженных беспредельщиков на лицах, как уже было сказано преобладало недоумение, то в глазах четвёртого, того который назвался Бесом, плескалась откровенная ненависть, которая не ускользнула от брошенного вскользь взгляда Малышева.
Хотя прямо на четвёрку Андрей и не смотрел, но боковым зрением прекрасно всё видел и отмечал. На спецкурсах в своё время хорошо научили смотреть, и всё видеть не только перед собой. Когда заметил в глазах Беса ненависть, то понял, что тот не успокоится, поэтому начинать надо с него.
Остальные тоже так просто не отступят, заказ старлея отрабатывать надо, но они пока подождут. А вот этого надо жёстко обломать прямо сейчас. Повод найдётся всегда, кажется уже нашёлся. Вон он украдкой поглядывает на шконку возле которой устроился, а если точнее, то на матрас на этой шконке.
Ну давай-давай милый, что у тебя там под матрасом твоим? Хотя что там может быть кроме заточки. Она есть в каждой камере, потому что может служить не только оружием, но и использоваться во вполне мирных целях, бытовых. Как там великий артист говорил: "хлебушек порезать, закусочку".
Ага, так и есть. Взялся рукой за край шконки намереваясь встать, а вторую будто невзначай запустил под матрас. Сейчас бросится. Будь на моём месте человек неподготовленный, вполне мог бы получить заточку между рёбер. Только не знает дурачок что мне твои броски как мёртвому припарка.
Бес действительно выхватил из-под матраса заточку, сработанную из обувного супинатора и заточенную о бетонные ступеньки параши до бритвенной остроты. Выхватил и с каким-то остервенелым криком бросился. Малышев всё видел и броска ждал.
Перехватил руку с ножом за запястье у самой ладони, отработанным движением резко дёрнул кисть Беса влево и одновременно с силой толкнул её к внешней стороне предплечья. Раздался противный хруст, и запястье нападавшего оказалось качественно сломано.
Вместе с этим ребром ладони другой руки рубанул по нижней челюсти, сломал и её. Всё как на тренировке, отработано до автоматизма, быстро и чётко, но и без лишней суеты и спешки. Посчитал что этого более чем достаточно и добавлять не стал.
Добавки и правки действительно не требовалось. Бес заорал от резкой дикой боли, и снова рухнул на пол. Вот теперь в глазах остальных полыхнул настоящий страх. Убей Андрей их главаря, им, наверное, и то не было бы так страшно.
Ещё на войне Андрей хорошо усвоил, что раненый противник гораздо сильнее деморализует врага чем убитый наповал. Раненый начинает орать от боли, от страха, и эти крики очень действуют на остальных.
Это тоже одна из причин, по которой многие наши враги добивают своих раненых, а не только потому чтобы с ними не возиться, и не тащить их с поля боя рискуя своей жизнью. Доказано не раз, что на самопожертвование ради товарища способны только наши бойцы, они никогда не оставят раненого, а будут спасать его, не думая о том, что сами могут погибнуть.
Бес тоже орал сейчас любо-дорого, и остальных беспредельщиков наконец проняло. Примерно через минуту лязгнул засов "кормушки" – маленького окошка в двери камеры через которое раздают пищу, и в ней нарисовалось лицо молоденького лейтенанта, того самого, который всё это время видимо находился поблизости, ждал как будут развиваться события.
– Все живы? – спокойно поинтересовался лейтенант, и Бесу: – а ты чего орёшь?
– Всё в порядке начальник – ответил за всех Андрей, – а этот со шконки упал, наверное сломал что-то, вон как орёт, врача бы ему.
– Ну ты даёшь Малышев – с ноткой восхищения проговорил лейтенант, -будет ему врач, ждите – и снова Бесу: – а ты орать перестань, всю тюрьму мне переполошишь, сейчас врача приведу – и захлопнул "кормушку".
– Ну что соколики? – обратился Андрей к остальным. – Сами из хаты ломанётесь или помочь? И не надо мне вякать что это не понятиям, извиняться и на жалость давить. Вы уже столько накосячили, что на понятия вам плевать.
– Вот сейчас вертухай доктора приведёт и ломитесь. Не хотите мол здесь сидеть, не можете. Летёха добрый, раскидает по другим хатам.
– Подожди земляк, подожди – разом затараторили остальные. – Ну нельзя нам в другие хаты, нас же там порвут, ты сам знаешь. Ты это, ты извини нас, ошибочка вышла, ну попутали рамсы, бывает. Разреши здесь остаться, если бы не Бес, мы бы сами ни за что – с лёгкостью сдали беспредельщики поверженного главаря.
– Ни одному их слову Андрей не поверил. Раскаяние липовое, глазки бегают. Ясно, хотят время выиграть, потом придумать что-нибудь. Будут ждать пока уснёт, а потом попытаются сделать то, что не удалось Бесу. Но бить их больше не стал. Не потому, что пожалел, а просто не смог.
Ну не мог ударить униженного врага и всё тут. Ладно пусть пока остаются, ночью всё равно проявятся, вот тогда и огребут по полной. Оно может и лучше, больше разговоров будет, новости на тюрьме моментально расходятся.
– Ладно – сказал снисходительно. – Оставайтесь. Вот эти две шконки освободите, здесь мы с Толиком спать будем. И чтобы тише воды мне, или башку оторву напрочь. Этого поднимите – кивнул на Беса, – сейчас врач придёт, и запомните, на "Азиата" прыгать не надо.
– Как скажешь, как скажешь – заторопились беспредельщики, ставшие вдруг жалкими и покладистыми, – всё сделаем.
Бес орать перестал, первый шок прошёл, и теперь только шипел от боли, и смотрел на Малышева и недавних подельников с лютой злобой. Вернулся лейтенант в сопровождении доктора и ещё одного вертухая с погонами прапорщика на камуфляжной куртке.
Доктор только глянул на распухшее запястье Беса и на челюсть, по которой расплывался внутренний кровоподтёк и сказал прапору:
– Этого давай на больничку, ему надо гипс накладывать и скрепки на челюсть ставить. Остальные целы? Ох чую я ночка сегодня непростая будет. Ладно, шагай давай убогий, ноги у тебя целы.
Прапорщик с доктором увели Беса, лейтенант задержался:
– Надеюсь Малышев ночью никто больше со шконки не упадёт?
– Не знаю командир – усмехнулся Андрей, от них зависит. А нам бы с пацаном скатку*, пора устраиваться.
– Ладно, сейчас хозобслугу подниму, принесут вам всё.
*******
Андрею даже стало немного противно, когда Толик с явной услужливостью принялся расстилать принесённый сидельцем из хоз обслуги матрас Андрея, одевать на подушку наволочку, стелить простыни.
Но говорить спасённому от унижения пацану ничего не стал. Никто его не заставлял, сам вызвался шестерить, ну и ладно, каждый сам выбирает как жить. Тем более авторитету, которым собирался стать "Азиат", шестёрки положены по рангу.
Началась первая тюремная ночь. Троица сидела за столом и о чём-то тихо переговаривалась. Андрей прилёг на свою шконку, положил руки под голову и расслабился. Начало положено, ночью будет продолжение, пока всё идёт как надо.
На край кровати присел Толик и прошептал:
– Вы спите, а я подежурю. Эти вроде опять что-то затевают.
– Мы что на вы перешли пацан? Ты это брось, здесь так не принято. Ложись сам и спи, а я уж как-нибудь без тебя разберусь.
Толик послушно лёг, и почти сразу же уснул. Вымотался бедолага, с беспредельщиками не разоспишься. Андрей прикрыл глаза и тоже притворился спящим, но сквозь опущенные ресницы прекрасно видел всю троицу, свет в камере не выключают ни днём, ни ночью.
*******
Скатка* – матрас, подушка, кружка, ложка, и т.д. Всё это выдаётся на весь срок следствия, закатывается в матрас, и берётся с собой при переброске в другую камеру.
*******
Глава 10. "Весёлая" ночка
Вообще тюрьма по ночам не спит, отсыпаются сидельцы в основном днём. Под следствием сидят долго, иногда по году и больше. На допросы к следователю дёргают редко, ещё реже к адвокату, если родственники хорошо заплатили, то конечно чаще.
А к тем, у кого денег на адвоката нет, и он назначен государством, адвокат вообще не приходит. Появится на суде, договорится с прокурором, отбарабанит положенную речь, когда судья даст ему слово, и всё. Всё уже решено и обговорено без него. В общем какая оплата, такая и защита, альтруисты в наше время перевелись.
Поэтому времени днём у сидельцев полно, вот и отсыпаются. Кроме того, днём кормят, а после сытного обеда что полагается? Правильно, поспать. Хотя тюремный обед сытным никак не назовёшь, но кроме него бывают передачи, а там сало, маслице, сахарок, всё что положено.
А вот ночью… Ночью как раз и начинается тюремная жизнь. Вертухаи тоже люди, поэтому в основном ночью спят или бухают, ходить и заглядывать в глазок двери, который есть в каждой камере лень, если камера не женская.
Ночью делают тюремные наколки из самодельной туши, изготовленной из жжёной резины, советуются с сокамерниками как себя вести на следствии, что говорить, чтобы срок дали поменьше. Ночью перекрикиваются через камерную "решку" с подельниками и с корешами из других камер.
Ночью сидельцы рассказывают друг другу реальные и выдуманные истории, которые произошли на воле с ними самими или их знакомыми и друзьями. Ночью пишут письма домой, мечтают о свободе.
Ночью громко смеются над анекдотами и шутками, даже можно сказать веселятся. Правда веселье это сродни защитной реакции организма, чтобы не было так страшно и беспросветно. В общем ночью тюрьма живёт, и успокаивается далеко заполночь, а то и под утро.
Обо всём этом Малышев знал, не зря столько времени провёл за изучением вольной и тюремной криминальной жизни. Поэтому нападения скорее всего, надо было ждать, когда тюрьма начнёт успокаиваться и отходить ко сну, а пока можно расслабиться, отдохнуть.
Человек всё же не робот, и, если даже внешне выглядит абсолютно спокойным, это не значит, что напряжение не даёт о себе знать. Крепко засыпать сейчас нельзя, мало ли что отморозкам взбредёт в голову, они народ непредсказуемый.
Но подремать, на грани яви и сна контролируя окружающую обстановку, можно вполне, этому давно научился. Так же, как и тому, чтобы мгновенно просыпаться и быть готовым к любому действию, без всякой, необходимой неподготовленному человеку, раскачки после сна.
Мозг заволокла мягкая пелена, но краем сознания всё видел и отмечал. На грани яви и сна даже лениво шевелились мысли. Троица, склонив друг к другу головы, о чём-то переговаривалась шёпотом.
Интересно, о чём так увлечённо шепчутся? Хотя чего тут гадать, ответ на поверхности. Явно совещаются о том, как ловчее завалить нового пассажира, который так быстро и жёстко вывел из строя их главаря.
Конечно, они испугались, отпора не ожидали, но того, что их могут раскидать по общим камерам если они не выполнят заказ, боятся гораздо больше. Здесь может ещё что и получится, а в общей камере их точно завалят или опустят, без вариантов.
