– Ну что, тогда веди? – нетерпеливо спросил Глеб и выжидающе посмотрел на экстрасенса.
Чувствуя себя королем положения, маг Popoff важной походкой подошел к массивной двери подъезда и, набрав номер квартиры на домофоне, нажал на кнопку вызова.
Изнутри послышалась глухая дребезжащая трель, потом тонкий голос деловито поинтересовался:
– Чо-каво?
– Это я, Богдан.
– О! Гуд-гуд. Входи, бро!
Домофон запищал голодным цыпленком, и Богдан, потянув дверь подъезда на себя, первым нырнул внутрь.
Когда мы вошли в подъезд, на пороге одной из квартир первого этажа стоял парень лет 25 с черным как смоль ирокезом, в обтягивающей розовой футболке и бежевых бриджах.
Внешность Жорика плохо сочеталась с местом, где он жил. В прежние времена здесь обитала советская интеллигенция, которую власть заселяла в бывший доходный дом, – например, если мне не изменяет память, прежде здесь квартировались родители Сергея Брина, основателя Google. В Новой же России квартиру здесь могли себе позволить только богатеи: цены на Патриках кусались для всех, кто не пилил госбюджет, не сидел на биржевом инсайде или не шпилил дочку кого-то из российских небожителей.
Друг Богдана, вероятно, обаблился именно на инсайде, о котором упоминал маг. По крайней мере, представить Жорика в кабинете чиновника горячо обсуждающим очередной откат, или под венцом за «принцессой» генерала ФСБ я не мог.
Интересно только – насколько велика в этом заслуга Богдана?..
Судя по лучезарной улыбке, которой Жорик одарил нашего мага, – весьма и весьма.
– Богда-а-ан! – радостно воскликнул Жорик. – Бро! А день-то с самого начала неплохой прям, я проснулся-то вообще в семь, а потом, думаю, полежу, будильник клац, и отрубился, прикинь? На полчаса. Не, даже на сорок минут! Короче, я прям думал, мы не встретимся, а мы встретились, блин!!! Ваще не верится. Так рад! Так рад? Вы же видите, да?
Жорик глянул на Глеба, но тот лишь устало отвел глаза.
– Это совершенно взаимно, бро, – тепло сказал экстрасенс, снова привлекая внимание друга. – Как делищи?
– Твоими молитвами. – Жорик хохотнул. – Все круто, бро. Ну, точней, не все, но я к этому стремлюсь. Помнишь, как там а это твои друзья? Здрасте-здрасте. Я Жорик.
Он пожал мне руку, а Глебу даже два раза – наверное, от переизбытка чувств – а потом предложил:
– Если хотите, могу вам сначала небольшую экскурсию устроить.
Глеб презрительно сморщился, и Богдан, заметив это, спешно сказал:
– Жорик. На пустяки нет времени. Ты все подготовил?
– Да блин, тут такая история была вчера! Я из дома вышел, иду, карточку в метрохе уже прислонил, а потом такой – е-мое, я ж без телефона… Думаю, потерял, может, по дороге? Короче, вернулся, все ок, на зарядке был.
Богдан шмыгнул носом и с робкой надеждой уточнил:
– Я про квартиру Булгакова.
– А-а-а! Да, там тоже всё ок. Я все билеты выкупил входные на этот день. Плюс с дириком добазарился, съемка докфильма про Булгакова, говорю, Сергей Васильевича покажем в лучшем свете…
– Он вроде Михаил Афанасьевич, – машинально поправил Богдан.
– Да? А, неважно. Главное, что директор – он типа вообще крутой. За любой движ! Любая реклама среди молодежи – пожалуйста, Михаил Афанасьевич всегда поддержит!
Амфетаминовый речевой трип Жорика вызвал у меня легкую растерянность. Почему-то вспомнился Чичваркин и незабвенная пословица: «Скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты».
– Ладно-ладно, мы поняли. Веди! – оборвал его Богдан и поправил съехавшую с плеча лямку рюкзака.
Жорик кивнул и устремился вверх по лестнице на четвертый этаж в знаменитую 50-ю квартиру. Шагая мимо плотных вязей граффити, которыми украсили стены благодарные поклонники творчества Булгакова, друг Богдана увлеченно рассказывал про то, как ему ночью снился кошмарный сон, что он попал под дождь, и дождь все не кончался и залил всю Москву по крышу самого высокого здания.
– Жара долбаная, – завершил свою историю панчлайном Жорик и, распахнув дверь, первым ввалился в квартиру Михаила Афанасьевича.
У стола, исполнявшего роль ресепшена, о чем-то негромко беседовали дама бальзаковского возраста – видимо, билетерша – и тучный мужчина в расстегнутом пиджаке, который теперь вряд ли бы на нем сошелся. Завидев Жорика, Тучный просиял и протянул ему руку:
– Жора! Дорогой! Проходи. Мы вас уже ждем! Может, вам чаю, кофе? Рассказать чего?
– Борис Семенович, ну хорош, – пожимая пухлую руку, по-свойски оборвал его Жорик.
Тучный спешно приложил палец к губам и прошептал:
– Ухожу-ухожу!
Затем он строго посмотрел на билетершу и пригрозил ей пальцем.
– Марья Ивановна? Всяческое содействие! И чтобы никого не пускали!
Билетерша тут же закивала, словно собачка-болванчик с приборной панели автомобиля недорогого россиянина, и приветливо улыбнулась Жорику. Тот не обратил внимания на старания Марьи Ивановны и повел нас узкими коридорами «нехорошей квартиры» к кабинету Булгакова, попутно изображая из себя экскурсовода.
– А здесь они типа обедали, я так понял… Картина какая, а? Я такую в переходе видел на Космонавтов… Окно здоровое какое, шторы, наверное, год шили ему сюда…
Но всякий раз это подспудное желание поделиться знаниями натыкалось на холодный взгляд Глеба и раздраженную реплику Богдана:
– Не сейчас, Жор… Пожалуйста, не надо… Ну я же попросил!
Наконец мы вошли в помещение с большим окном и письменным столом, на котором покоились антикварная пишущая машинка и старинное пресс-папье; лежали стопки исписанной бумаги и потертые временем папки, чернильница, позолоченное перо, карманные часы и также помятый временем портсигар. К столу было придвинуто черное кожаное кресло.
– Вот и кабинет Михаила Афанасьевича, – объявил Жорик. – Тут, на столе, как ты просил, я собрал все его личные вещи, какие только смог найти.
– Спасибо, Жорик, – пробормотал Богдан, стервятником осматривая памятные предметы Булгакова, разложенные среди бумаг. – Дальше мы сами.
– Как скажешь. Не скучайте, ребят, – с улыбкой сказал наш провожатый и вышел, пятясь спиной, после чего закрыл за собой двустворчатую дверь.
В углу кабинета красовался массивный книжный шкаф. Подойдя, я пробежал глазами по корешкам книг и с удивлением обнаружил среди прочих томик Святополка-Мирского, на которого в своем тексте недавно сослалась нейросеть. Фамилия была, мягко говоря, нерядовая, и потому я вряд ли мог ошибиться.
Брать книгу с полки показалось невежливым, но совпадение было слишком любопытным. Я решил позже погрузиться в историю Святополка-Мирского и выяснить, что могла делать его книга в кабинете Булгакова.
От размышлений меня отвлек звук поворачивающегося в замке ключа. Я удивленно посмотрел на Богдана:
– Он нас что, запер?
– Ну конечно. Мы ведь не хотим, чтобы в самый разгар сеанса к нам зашла любопытная вахтерша с вопросом – как у вас тут дела?
Богдан покосился на Глеба, и тот, кивая, подтвердил:
– Лишние глаза и уши нам ни к чему.
– Ну да. Точно. Литературный код не должен утечь за пределы этого помещения, – с трудом сдерживая сарказм, произнес я. – И что дальше?
Богдан с беззастенчивым грохотом опустил рюкзак на стол Булгакова и важно сказал:
– Мне потребуется минут 15 на подготовку. Если у кого-то есть срочные дела, звонки, сообщения – всё надо успеть сделать за это время. Потом надо будет все мобильники выключить и в пищевую пленку завернуть, чтобы никаких фото, диктофонов, звонков. Духов это прям раздражает.
– И сколько займет общение с духом Михаила Афанасьевича? – уточнил я.
– Учитывая, что писатели особо не любят болтать, – немного. «Всё есть в моих книгах» – типичный ответ любого из них. Так что, думаю, старик минут 20 продержится от силы. Но это не точно. Ну и у вахтерши могут вопросы возникнуть – почему и зачем Жорик запер кабинет. Так что… не отвлекайте пока, чтобы мы точно всё успели!
Богдан принялся доставать из рюкзака различные аксессуары, нужные для спиритического сеанса, – свечи, разноцветные камни… Мое внимание привлекла странная доска с выгравированными на ней буквами старорусского алфавита и гибкой стойкой, которая могла стальным «клювом» дотянуться до любого участка доски.
– Это что за артефакт? – не удержался я от вопроса.
– Алфавитный пантограф, конец 19-го века, – бросил Богдан через плечо. – Скоро сам увидишь его в действии, а пока – не отвлекай, дело такое… кропотливое.
Богдан склонился над столом, а мы с Глебом временно отступили к окну.
– Думаешь, из этого что-то получится? – спросил я у Заплетина-младшего.
– Не знаю. – Глеб пожал плечами. – Особой веры в Булгакова у меня нет, если честно. Как будто писал он как придется, абы как. Поэтому и думаю, что код он знал постольку-поскольку.
– Надо же. А мне, наоборот, кажется, что если кто и мог знать некий литературный код, то это Михаил Афанасьевич.
– Да ну, – отмахнулся Глеб. – А почему же он тогда при жизни им не пользовался? Вся его слава случилась уже потом, значит, никакого кода он не знал. Логично?
– С такой позиции, наверное, да, – с трудом сдерживая улыбку, сказал я.
– Впрочем, даже если я вдруг по каким-то странным причинам ошибаюсь, здесь в Москве Булгаков все равно вряд ли что-то скажет. Побоится за свой дом-музей. Откроют тут за крамолу клубешник какой-нибудь или подпольный покер-клуб, место-то понтовое. Думаю, Булгакову это без надобности.
– Тогда зачем мы всё это сегодня затеяли? – удивился я.
– Ну как же? Мне нужно, чтобы мы всё отработали здесь, чтобы я был спокоен. Ну и типа был уверен, что в Европе всё пройдет без стручка и запоринки, хе-хе.
Тут у Глеба зазвонил телефон, да так громко, что Богдан от испуга уронил на стол что-то тяжелое. Заплетин-младший, не придав этому значения, поднес трубку к уху и деловито сказал:
– Да, пап? Да, тут. – Глеб посмотрел на меня. – Со мной. Куда ж он теперь от нас денется…
Я буквально услышал, как из трубки доносится: «Так-то, нахуй», и невольно поежился.
И какой у Ивана Иваныча был интерес в этом мистическом проекте? Заплетин-старший на старости лет вдруг поверил в мир духов? Невозможно. Но какой-то интерес явно был, иначе странно, чего вдруг матерый олигарх так упорно держит руку на пульсе странного прожекта сына.
Едва Глеб распрощался с отцом, как Богдан позвал нас «к столу», а сам подошел к окну и задернул тяжелые шторы.
Комната погрузилась в полумрак. Единственными источниками света теперь были три огромные свечи на столе, в треугольнике между которыми лежал портсигар Булгакова.
– Не боишься сжечь тут все к чертовой матери? – негромко спросил я, глядя на Богдана.
Он и бровью не повел – настолько был погружен в процесс. Окинув взглядом алфавитный пантограф, Богдан положил руку на его стальной «клюв», зажмурился и произнес:
– Михаил Афанасьевич, мы с писателем Максимом Привезенцевым и Глебом Заплетиным…
– Простым, – зачем-то вставил отпрыск Ивана Иваныча.
– Глебом Простым, – поправился Богдан, – призываем вас на беседу.
Некоторое время ничего не происходило, а потом Богдан содрогнулся всем телом… и замер, не говоря ни слова.
Глеб вопросительно посмотрел на меня. Я понял, что время моего дебютного бенефиса пришло, мысленно вздохнул и начал наше представление:
– Михаил Афанасьевич, вы тут, с нами?
«Клюв» в руках Богдана метнулся к буквам Д и А.
– Рад, что вы к нам снизошли, – с трудом сдерживая сарказм, продолжил я. – Мы бы хотели обсудить с вами литературный код, который является основой основ всего… Вы же понимаете, о чем я?
Пауза – будто «дух» заколебался, стоит ли делиться с простыми смертными, – а потом снова те же буквы – Д и А.
– Не могли бы вы поделиться с нами известными вам фрагментами этого кода?
Богдан снова завис – возможно, думал, как сложить из букв О, П, А и Ж литературный код на все времена, – а потом вдруг заговорил не своим голосом:
– Вы что же, Максим, мните, что я стану говорить о таких вещах в местах, столь близких к кремлевским шпилям? Таковое мнение о моей легкомысленности кажется мне настолько оскорбительным, что я мог бы закончить нашу беседу прямо здесь и сейчас… но я, пожалуй, дам вам еще один шанс – ввиду отсутствия у вас опыта общения с миром загробным. Верно ведь я понимаю, что это ваш первый разговор с силами за пределами жизни?
– Ну да. До этого только с беспредельными силами в реальной жизни общался, – с кривой ухмылкой ответил я.
Богдан говорил неожиданно витиевато, и это немного сбивало с толку. Но я вспомнил, какие у него, должно быть, деньги на кону в этом проекте, и представил, как Богдан накануне сегодняшней встречи до поздней ночи сочиняет и зубрит эту речь. С его-то опытом впаривать богатеям мифы за реальные деньги подготовить такое – раз плюнуть.
– Если вы так жаждете найти код, то лучше вам отправиться на рандеву с духом моего коллеги, Достоевского, – пояснил Богдан «чужим» голосом. – На Невском проспекте есть памятное место… надо лишь найти… где связь…
В дверь постучали, и Богдан от неожиданности пошатнулся, выпустил «клюв» из рук и толкнул стол. Тот содрогнулся, свечи погасли, и кабинет погрузился во мглу.
– Занято! – раздраженно бросил Глеб.
За дверью послышались шаги, будто кто-то спешно убегал от двери.
Богдан открыл глаза и удивленно посмотрел на меня.
– Было? – спросил он шепотом.
Я прищурился:
– А сам не знаешь?
– Богдан был в трансе, – терпеливо объяснил Глеб. – Конечно, он ничего не помнит. Что там Булгаков сказал про Невского в Питере?
