– Необходимость изменения образа правления, – терпеливо убеждал спорщиков живой свидетель падения Бастилии, – существует только в воображении весьма небольшого кружка молодежи, не давшей себе труда взвесить всех бедственных последствий, которые неминуемо произойдут от малейшего ослабления верховной власти в стране, раскинутой на необъятное пространство. Усиление, а не умаление власти может обеспечить развитие народного благосостояния в нашем небогатом и редко населенном государстве.
Александр Михайлович был непоколебим.
– Но демократия! – горячился Сергей Муравьев. – Примеры Греции и Рима, участие в управлении всех свободных граждан! Разве история ничему не учит?
Александр Михайлович потуплял взор, вздыхал и со всевозможной мягкостью охлаждал горячие головы заговорщиков.
– Всенародное участие в управлении страной есть мечта, навеянная нам микроскопическими республиками Древней Греции. В странах теплых, богатых и густонаселенных ограниченные монархии еще могут существовать без особого неудобства; но при наших пространствах, в суровом климате и ввиду неустанной европейской вражды, мы не можем переносить атрибуты верховной власти в руки другого сословия.
Он склонял Муравьевых на свою сторону.
– Самодержавие представляется у нас не столько необходимостью или нужностью для интересов династических, сколько потребностью для народа и безопасности государственной.
Устав "Союза Благоденствия", который способствовал образованию умеренного крыла декабризма, был целиком разработан в кабинете Александра Михайловича Бакунина, не без влияния его старомодного консерватизма. Это смягчило участь многих декабристов.
1825 год. Санкт-Петербург. Над городом висели хмурые декабрьские тучи, серое каре войск недвижно темнело Сенатской площади. От него исходила угроза. Охваченный ею, высокий красавец, со вчерашнего дня, супротив своей воли, Император Всея Руси Николай I, молился в церкви вместе с семьей.
Свита, генерал Сухозанет, Василий Левашов и другие ожидали его на площади. При появлении государя генерал Сухозанет четко шагнул навстречу.
– Бунтовщики вооружены, Ваше Величество.
– Вы полагаете, надо стрелять?
Николаю I отчаянно не хотелось ввязываться в стрельбу, и, как новичок, он молил о помощи. Сухозанет понимал это.
– Во спасение империи, Ваше Величество!
Со стороны войск доносились возгласы, дружные крики.
– Ура Константину! Да здравствует Конституция!
Царь был удивлен.
– Они знают слово «Конституция»?
– Им сказали, что это жена Константина.
Василий Левашов, уже влиятельный сановник, исподволь наблюдал за Николаем I. За прошедшие годы Василий Васильевич высоко взлетел по службе, имел дома в столице и Москве, пользовался доверием правительства. Сейчас он был весь внимание, наблюдая за молодым царем.
– Могучий мужчина, – соглашался сам с собой. – Бледен, как полотно. Свалилось на него. Отца задушили, деда прибили, пращура отравили…
Николай I медлил и медлил.
– Грех начинать царствование с пролития крови подданных.
– Я прикажу стрелять холостыми, – Сухозанет брал на себя. – Не послушают, пустим картечью поверх голов. А уж коли и тогда не вразумим, пускай пеняют на себя…
Почта в Премухино приходила раз в неделю. Обильная, книжная и журнальная, на пяти-шести языках. И весточки от друзей, родственников. Радостный день!
Александр Михайлович на ходу сломал сургуч на первом конверте.
– От Василия Левашова. Старый друг! Вспомнил меня.
И замер с письмом в руке.
– Они осмелились! О, горе! Стрельба, аресты… – и без сил опустился в кресло, дочитывая. – «сожги письма, бумаги, любые сношения».
Исход декабрьского восстания 1825 года стал потрясением для всего семейства Бакуниных. Когда страшная весть достигла Премухина, все затихло в просторном доме.
Ночью хозяин имения жег в печи письма, дневники, черновики.
– Боже милосердный! Что они натворили!
Мишель тоже не мог спать. В ночной рубахе стоял возле печки.
– Они выступили, да?
– Запомни, Мишель, эту ночь. И то, что произойдет чрез время.
– Их схватили?
Александр Михайлович в возмущении потряс кулаками.
– Верноподданные! Гвардейцы! … Драчливые петухи! Заигрались!
Юный Мишель отрешенно смотрел в пространство.
– Они надеялись на победу?
Отец горестно качался на скамеечке перед топкой.
– Считать свои намерения сбыточными – преступное сумасбродство! О-о! Самоистребительная кровь Муравьевых! О-о!
Но Мишель бил в свою точку.
– Они хотели лучше… другим? И могут потерять свою жизнь?
Александр Михайлович опомнился.
– У тебя глубокий ум, Мишель. Заметь бе?ссмысль в самой посылке: привилегированный слой с оружием в руках выступает против собственных привилегий. Такое возможно только в России.
Пошли аресты. Слухи наводнили окрестности. "Того взяли, схватили, привезли из деревни…" Родители трепетали за детей.
Сергея Муравьев-Апостола арестовали в полку, где он служил. При нем находился и младший братишка Ипполит. Оба оказали яростное сопротивление. Сергей был ранен, сбит с ног. Ипполит, решив, что брата убили, застрелился.
…
… Кабинет Императора Николая I искрился солнечными лучами, отблески Невы добавляли игры света и тени на узорном потолке. Николай I лично разбирался с решениями судов, бумагами бунтовщиков. Сегодня ему помогал Василий Васильевич Левашов. Император был мрачен.
– Сергей Муравьев-Апостол. Вместе с Пестелем намеревался истребить весь царский род, все мое семейство.
Левашов вздохнул.
– Прискорбно, Ваше Величество.
Император поднялся, принялся мерить шагами просторный кабинет.
– Мой однокашник, как говорится. Прекрасный инженер. Вместе мечтали о железных дорогах по всей России, за Урал, по Сибири. И будем, будем строить, никуда не денешься.
Он позвонил.
– Введите Муравьева-Апостола.
Едва живого Сергея ввели под руки два офицера. На голове его пестрела кровавая повязка, на грязной рубахе – засохшие пятна крови, тюремный вид его был ужасен. Особенно в кабинете дворца.
Офицеры ушли. Сергея шатало от слабости, он держался из последний сил. Царь и Левашов усадили его в кресло. Наступило молчание.
Наконец, Николай I шагнул к креслу.
– Не время разбрасывать камни, Сергей Иванович! У нас с вами инженерное образование. Россия нуждается в нас.
Муравьев-Апостол даже не взглянул в его сторону.
Император продолжал.
– Россия переходит от ручного к машинному способу производства.
Сергей упорно смотрел в пол. Николай по-братски нагнулся к нему.
– Ведутся изыскания под железную дорогу. Вначале в Гатчину, потом в Москву. Наши мечты! Мы принял расширенную колею, чтобы ничьи войска не ворвались к нам по рельсам. Вот моя рука.
Но Сергей убрал руки за спину.
Помолчав, Николай I пожал плечами и кивнул Левашову. Так же под руки они повели Сергея к двери.
– Разрешите прислать вам свежую рубаху? – предложил Левашов.
Голос Сергея был глух, по исполнен внутренней силы.
– Я умру с пятнами крови, пролитой за Отечество.
… 13 июля 1826 года пять участников декабрьского восстания – Кондратий Рылеев, Павел Пестель, Петр Каховский, Михаил Бестужев-Рюмин и Сергей Муравьев-Апостол были повешены.
Траур и панихиды по казненным были запрещены. Живой памятью о братьях Муравьевых в Премухино остался дубок, посаженный их руками в тот незабвенный приезд.
… Зато весело шелестела листвой молодая липовая аллея. Деревьев было одиннадцать, они были названы именами детей.
Не драгоценная посуда
Убранство трапезы моей, -
Простые три-четыре блюда
И взоры светлые детей.
Кто с милою женой на свете
И с добрыми детьми живет,
Тот верует теплу на свете
И Бог ему тепло дает.
Когда вечернею порою
Сберется вместе вся семья,
Пчелиному подобно рою,
То я щастливее царя!
Поэма "Осуга" тех благословенных лет светится миром и благодатью. Дети еще малы, родители здравы, а сам Александр Михайлович незаметно для самого себя преобразился во Вседержавного и Всеведающего патриарха, окруженного любящей и покорной паствой.
Мишель, старший сын, беспокоил его.
Глубокая уязвленность подростка уже давала о себе знать неровностями его нрава, а бунтарская кровь молодых Муравьевых да собственные деспотичные бакунинские порывы добавляли огня. Лет с десяти-одиннадцати он вдруг стал убегать из дома на целые сутки. Когда это случилось впервые, переполошился весь дом, но потом уже не беспокоились. Отец просто посылал человека с теплым тулупом для сына.
