Отто Биндер "Адам Линк – Робот"

– Ну… э-э… – начал он снова, уже как-то неубедительно. – Но это совсем другое! Этот робот – движущееся, живое – нет, не живое – но в любом случае – э-э-э… это существо, и…

Он был слишком обескуражен внезапной сменой понятий, чтобы продолжать.

Том Линк улыбнулся. Я вдруг понял, что он очень умный молодой человек. Он спланировал эту ловушку!

– Верно, шериф, – быстро сказал он. – Этот робот – существо. Это не животное, потому что животные не разговаривают. Это человекоподобное существо. Поэтому, как и любой другой говорящий, мыслящий человек, он имеет право на судебное разбирательство.

Шериф попытался возразить, но Том вытолкал его, а вместе с ним и остальных людей.

– Если вы хотите продолжить судебное преследование Адама Линка, разумного робота, – сказал Том на прощание, – возвращайтесь с ордером на арест!

Том повернулся ко мне, когда мы остались наедине.

– Фух! – вытер он лоб. – Это было совсем близко!

Потом он чуть усмехнулся, вспомнив, наверняка, полное замешательства выражение лица шерифа в последний момент. Я тоже усмехнулся про себя. Это свойство интеллекта – будь то человеческое или металлическое тело – видеть юмор в том, что выглядит нелепо.

Однако я все еще был немного озадачен.

– Скажи мне, Том Линк, – спросил я, – почему ты так решительно встал на мою сторону? Все остальные, кроме вашего дяди, ненавидели и боялись меня с первого взгляда.

Вместо ответа Том порылся в личном столе своего дяди. Наконец он достал какой-то документ и дал мне его прочитать. Я не совсем понимал сложный юридический язык, но несколько раз заметил слово "гражданин".

Том объяснил.

– Мой дядя, если бы он не умер так некстати, был полон решимости сделать тебя гражданином, Адам Линк, как ты знаешь. Он начал заниматься вопросами юридических документов, подтверждающих твое "рождение", образование и законный статус. Он долго переписывался со мной по этим вопросам. Еще через месяц я должен был приехать сюда, чтобы завершить переговоры.

Я вспомнил неоднократные высказывания доктора Линка о том, что я не просто робот, металлический человек. Я был жизнью, я был мыслящим существом, таким же человекоподобным, как и все, кто облечен в плоть и кровь. Он обучал меня, воспитывал со всей любовью, терпением и искренним чувством родной матери к собственному ребенку.

И вот теперь, при мысли о моем создателе, во мне возникла печаль, боль. Я чувствовал себя так же, как в тот день, когда обнаружил его мертвым, когда солнечный свет показался мне внезапно потускневшим. Вы, читающие, возможно, цинично улыбнетесь, но мои "эмоции", как я верю, реальны и глубоки. Жизнь – это, по сути, разум. У меня есть разум.

– Он был хорошим человеком, – сказал я. – А ты, Том, ты мой друг!

Он тепло улыбнулся и положил руку на мое блестящее, жесткое плечо.

– Я твой кузен! – просто ответил он. – Кровь гуще воды, знаешь ли!

Никакой игры слов не было, я знал это. Могу лишь сказать, что более благородного выражения я никогда не слышал. Пятью простыми словами он показал мне, что принимает меня как своего собрата. Такие мужчины, как Том, встречаются редко. Они из тех, кто, получив власть, правит мудро и хорошо. Но неизменно они оказываются как раз теми, у кого власти мало. Временами я удивлялся этому… но не стоит отвлекаться от настоящего повествования.

Остаток того дня, пока Том Линк разбирал вещи своего дяди, он иногда разговаривал со мной. Я рассказал ему всю подноготную случайной смерти его дяди и последующих событий:

– Нам предстоит битва, – подытожил он. – Битва за то, чтобы спасти вас от обвинения в непредумышленном убийстве. После этого мы займемся вопросом вашего гражданства.

Он посмотрел на меня несколько странно. Его взгляд переместился с моих зеркальных глаз и невыразительного металлического лица вниз, к моим твердым, легированным ногам. Возможно, впервые до него дошло, насколько все это странно. Он, молодой адвокат, защищает меня, скопление проводов и шестеренок, как будто я человек, сотворенный женщиной. На мгновение, возможно, он даже засомневался, когда волнение прошло и у него появилась возможность поразмыслить обо всем этом.

Может, я все-таки не чудовище? Может быть, доктор Линк не ошибся, сказав, что я полная противоположность своей устрашающей внешности? Кто может знать, какие странные мысли проносятся в моем нечеловеческом, небиологическом мозгу? Может, я просто жду удобного случая, чтобы в каком-нибудь чудовищном порыве убить и Тома?

Я мог видеть или чувствовать, как эти мысли теснятся в его голове. Я не думаю, что это телепатический феномен. Просто мой активированный электронами мозг работает мгновенно. Цепочки ассоциаций памяти во мне работают с молниеносной быстротой. Малейшее движение его губ и интонация в голосе выдавали мне вероятность проявления той или иной мысли.

Я почувствовал легкое беспокойство. Неужели мой единственный друг может постепенно обернуться против меня? Неужели мое дело безнадежно? Неужели было предрешено, что такое совершенно необычное существо, как я, никогда не будет принято в мире людей? Я был похож на марсианина, внезапно спустившегося на Землю, и вероятность того, что мне удастся наладить дружеское общение, была столь же мала. Вы считаете это сравнение неуместным? Я гарантирую, что первые марсиане или другие инопланетные существа, которые высадятся на Землю – если это событие когда-нибудь произойдет, – будут уничтожены поголовно. Вы, люди, не знаете, насколько сильны и глубоки в вас инстинкты джунглей, оставшиеся от вашего животного прошлого. То есть в большинстве из вас. И не обязательно те, кто занимает высокие посты, являются наиболее "цивилизованными". Но я опять отвлекаюсь.

Пока Том был занят, я ремонтировал самого себя. Я – машина, и знаю о своей природе больше, чем любой физиолог знает о своем собственном теле. Я выпрямил шарнирный механизм коленного сустава, искореженный пулей. На двух моих пальцах порвались «мышечные» тросы, которые я сварил. Я снял нагрудную пластину и выбил вмятины молотком. Снятая черепная коробка облегчила давление на мой губчатый мозг. Моя "головная боль" ушла.

Наконец я полностью смазал себя маслом и установил свежую батарею в блок управления. За несколько часов я прошел через то, что у человека соответствовало бы наложению хирургических швов, проведению операций и выздоровлению, которые заняли бы недели. Очень удобно иметь металлическое тело.

Затем я вышел на улицу. Я побродил по лесу и вернулся с бедным полуразложившимся телом маленького Терри. Его случайно застрелили полицейские, когда охотились на меня. Я похоронил его на заднем дворе, вспоминая его радостный лай и то время, которое мы провели вместе.

– Адам! Адам Линк!

Я вздрогнул и повернулся. Позади меня стоял Том и смотрел на меня. Его лицо странно светилось.

– Прости меня, – мягко сказал он. – Я сомневался в тебе, Адам Линк, весь день. Сомневался, что ты можешь быть таким человечным, как писал мой дядя. Но я больше никогда не буду в тебе сомневаться!

Говоря это, он смотрел на свежую могилу Терри.

Глава II. Борьба со страхом

Как и предсказывал Том, шериф Барклай незамедлительно явился на следующее утро с ордером на мой арест! Он был намерен уничтожить меня. Но поскольку он не мог сделать это напрямую, не впутывая себя в судебные тяжбы, он пошел другим путем.

– Это будет чертов фарс – устраивать суд над роботом, – со стыдом признал он. – Я чувствую себя дураком. Но его нужно уничтожить. Вы довольно умный молодой человек, но не думаете же вы о том, что присяжные, состоящие из честных, здравомыслящих людей, оправдают вашего… э-э… клиента?

Том ничего не ответил, лишь мрачно выпятил челюсть.

Шериф Барклай посмотрел на меня.

– Вы… э-э… я имею в виду, что он арестован. Он должен проследовать с нами в тюрьму.

Он обращался к Тому, хотя внимательно наблюдал за мной, ожидая, что я, возможно, приду в ярость.

– Я пойду с вами, – кивнул Том. – Пойдем, Адам.

Они пригнали для меня грузовик – я ведь представляю из себя трехсотфунтовую массу металла – и повезли в ближайший город. Я никогда раньше не был в нем, живя в уединении с доктором Линком в его загородном доме. Первый взгляд на маленький город с населением в 50 000 человек не поразил меня. Это примерно то, чего я ожидал от прочитанного и увиденных фотографий, – шумный, перенаселенный, уродливый, плохо устроенный.

У меня механистический склад ума. Мое научное мировоззрение требует эффективности и порядка. Еще до того, как мы добрались до здания суда, я выделил сотню основных недостатков в этом центре человеческой деятельности. И соответствующие способы их устранения. Прежде всего, ваше дорожное движение – это непролазный лабиринт. Вы должны извинить мою прямоту. Я говорю и думаю без иносказаний.

Любопытствующая толпа наблюдала, как меня вели по ступеням здания суда. Новость уже облетела весь город. Они смотрели молча, в недоумении. И в каждом лице я видел затаившийся страх, инстинктивную ненависть. Тогда, как никогда раньше, у меня возникло ощущение, что я изгой. И так или иначе обречен.

Сцена в зале суда, как и предсказывал шериф, была похожа на какой-то грандиозный фарс. Председательствующий судья непрерывно покашливал. Только Том Линк был спокоен. Он требовал, чтобы все было по закону. Разумеется, перед погребением доктора Линка было проведено дознание, в ходе которого было установлено, что смерть наступила от тяжелого механического инструмента. Ничто не могло опровергнуть того, что моя жесткая металлическая рука могла быть "орудием смерти".

Мне было предъявлено обвинение в непредумышленном убийстве доктора Чарльза Линка, и я был записан в протоколе как "Адам Линк".

Когда это было сделано, Том вздохнул и подмигнул мне. Я знал, что означает это подмигивание. Снова была расставлена ловушка, и она сработала. Как только мое имя было занесено в протокол суда, мне были предоставлены все права и возможности механизма правосудия. Как я теперь знаю, если бы шериф Барклай обратился к губернатору штата, он мог бы получить от штата приказ уничтожить меня как незаконное оружие. Ведь я был механическим устройством, которое (по косвенным признакам) лишило человека жизни!

Том не смог бы выкрутиться из такого обвинения. Но шериф Барклай упустил эту лазейку. С указанием моего имени я стал обвиняемым – и обрел статус человека!

В зале присутствовали два газетных репортера. Один из них пристально и удивленно смотрел на меня. Он подошел как можно ближе, совершенно не боясь. Не боясь! Единственный в комнате, кроме Тома, кто не боялся меня на уровне инстинкта. Он тоже мог оказаться моим другом.

Я увидел вопрос на его юном лице.

– Да, я умный, – сказал я, перейдя на сиплый шепот, чтобы никто больше не услышал.

Он вздрогнул, потом мило улыбнулся.

– Окей, – сказал он, и я знаю, что он поверил.

Он начал что-то лихорадочно строчить в блокноте.

После официального оглашения обвинения судебный исполнитель отвел меня в камеру и запер. Том ободряюще улыбнулся, но когда он ушел, я вдруг почувствовал себя одиноким, загнанным в угол врагами. У вас, людей, никогда не бывает такого чувства. Разве что, может быть, вы шпион, пойманный вражеской стороной. Но даже в этом случае ты знаешь, что умираешь за правое дело, по своей воле. Но меня обрекают – правильнее сказать, истребляют – лишь за то, что меня просто не понимают.

Я был в некотором недоумении, и мысли мои были, безусловно, из тех, что называют раздумьями. Правильно ли поступил Том? Понимал ли он, как туго закрутятся вокруг меня путы закона? Как когда-то он сомневался во мне, так и теперь я сомневался в нем, но с меньшим основанием. Он уже не был для меня той неизвестной величиной, которой я представлялся ему.

Через час Том появился снова, размахивая бумагой. Судебные чиновники были рядом с ним и громко спорили. Он обратился к ним.

– Хабеас корпус[1 - Хабеас корпус акт 1679 года – один из основных конституционных документов Англии, содержащий ряд гарантий неприкосновенности личности.]! – спокойно произнес он. – Вы предъявили обвинение Адаму Линку, независимо от того, имеет ли он тело робота или слона. Этот ордер Хабеас Корпус освобождает Адама Линка до суда. Я знаю закон. Освободите его!

Судебный пристав начал горячо спорить. Я переваривал услышанное медленно и тщательно. То есть медленно для моего ума. Не более чем через секунду я ухватился за прутья двери своей камеры и одним сильным рывком отворил ее. Раздался жуткий скрежет металла. Сломанный замок грохнулся на каменный пол. Я выскочил наружу.

– Мне не нравится сидеть в клетке, – сказал я. – Мы можем идти, Том?

Боюсь, мой импульсивный поступок был ошибкой. Я понял это по лицу Тома. Я продемонстрировал свою огромную силу, силу мощной машины. Это могло только усилить страх передо мной. Все чиновники побледнели и попятились назад, возможно, представив, как легко я смогу размозжить им черепа одним ударом своих стальных рук.

А это было именно то, что они должны были бы подумать обо мне в последнюю очередь. Они должны оценить мой ум и способность служить человечеству. Для этого доктор Линк и создал меня. И именно этой цели я посвятил себя, причем совершенно самостоятельно, несколько месяцев назад. Когда меня примут как собрата по разуму – ведь монстр я только внешне – я смогу показать свою истинную ценность. Я, Адам Линк, был первым из разумных роботов, способных служить цивилизации как объединенные разум и машина.

Да, это была глупая ошибка. Постановление Хабеас Корпус освободило бы меня в любом случае, если бы я дал Тому немного времени. Как я теперь осознаю, я проявил неуверенность и нетерпение. Я не могу понять странные и извилистые способы, которыми вы, люди, пользуетесь. Мне еще многое предстоит узнать о цивилизации. Очень многое.

Том не стал делать мне замечание, однако, взяв меня за руку, вывел из тюрьмы. Чиновники ошарашено переглядывались. Том внес залог и получил бумагу о том, что я нахожусь под его опекой.

В дальнейшем, до начала судебных слушаний, я ездил с Томом по городу. Он часто наведывался в банк, который занимался оформлением наследства доктора Линка. Он брал меня с собой в публичную библиотеку, когда искал информацию в увесистых книгах по своей профессии. Часто он просто вел меня по улице. Мы внимательно следили за реакцией толпы. Как говорил Том, сможем ли мы склонить общественное мнение на свою сторону в предстоящей битве за мой статус в человеческом обществе?

Страх! Он поднимался вокруг меня непреодолимыми волнами. Слепой страх, который заставлял людей бежать прочь, теряя достоинство. Иногда машины в пробках сталкивались друг с другом, когда их водители впервые видели мою блестящую металлическую фигуру, такую человекоподобную и в то же время такую чужую. Я чувствовал себя подавленным. Неужели я вечно буду внушать страх?

Дети, однако, гораздо быстрее адаптировались. У них было больше любопытства. Так, группа уличных шалопаев стала следить за мной, бросая камешки, чтобы услышать, как они звенят о мое металлическое тело. И тогда они начали скандировать: «Ты всего лишь консервная банка! Ты не что иное, как консервная банка!»

Меня это не раздражало, но и не особенно забавляло. Некоторые взрослые, мимо которых мы проходили, хихикали. Люди не могут смеяться и бояться одновременно. Песенка мальчишек обернулась завуалированным благословением. Даже у Тома – хотя он и пытался это скрыть – на губах заиграла затаенная ухмылка. У меня появилась надежда, что страх передо мной в конце концов утихнет.

Но эта надежда была напрасной. Мой первый поход в публичную библиотеку вызвал беспокойство – как у меня, так и у окружающих. Люди торопливо отходили от меня. Сотрудники библиотеки пытались воспрепятствовать моему проходу, но Том спокойно и упрямо доказывал им, что они не могут выгнать меня ни по какому поводу, а только лишь вследствие нарушения гражданских свобод. Библиотекари сдались, но вызвали полицию для обеспечения безопасности. Безусловно, все уже были наслышаны обо мне как об убийце человека. Все были уверены, что в любой момент я захочу убить еще одного. Я это чувствовал, и это меня огорчало.

Но в то же время в этом была и забавная сторона. Я опустился в кресло в читальном зале и принялся читать научные книги, которые Том раздобыл для меня на стойке регистрации. Я сканировал по одной странице за раз. Мои глаза работают по принципу телевизора, а память у меня фотографическая.

Пожилой мужчина напротив читального стола не поднимал глаз. Сосредоточившись на чтении, он не обратил внимания на шум, который я не мог не произвести, когда моя металлическая конструкция соприкоснулась с креслом. Но в наступившей тишине ровное гудение моего внутреннего механизма, должно быть, донеслось до него. Он вдруг поднял голову, бросил на меня раздраженный взгляд и снова опустил глаза. Прошло около десяти секунд, прежде чем он снова поднял голову, осознав увиденное. На этот раз он был ошарашен. Он закрыл глаза и снова открыл их. Посмотрев на меня еще раз, он тихо встал, словно вспоминая о какой-то другой встрече, и ушел. Его лицо выглядело бледным.

Газеты были особенно неблагосклонны ко мне. Ежедневно выходили редакционные статьи, обличающие косность закона. Мол, они позволяют свободно разгуливать опасному орудию разрушения. Я был порождением Франкенштейна, безумного гения, извращенной пародией на человеческую природу. Наконец-то возникла Машина, как и было предсказано в фантастической литературе, угрожающая существованию человечества. Я был предтечей, возможно, шпионом тайной орды металлических демонов, готовых обрушиться на человечество и т. д.

С тех пор я понял, что авторы статей были скорее корыстны, чем глупы. Они наживались на сенсации. Они продавали газеты. То, что это будоражило умы их читателей, имело второстепенное значение. Я ничего не значил для них как жертва. Я даже не был человеком. Я был просто хитроумной машиной. Они распинали меня безжалостно.

Один из редакторов, однако, осудил обличителей. Он встал на мою сторону, настаивая на том, что пока нет ни малейших доказательств того, что удивительный робот доктора Линка представляет собой какую-либо угрозу. Я понял, что это, должно быть, тот самый молодой репортер, которого я видел в суде. У меня появился неожиданный друг, а теперь уже два.

Двое – из пятидесяти тысяч жителей этого города. Или из миллионов других, которые, возможно, прочитали обо мне и сразу же стали моими врагами.

Глава III. Я рискую своей… жизнью

За эти две недели произошло еще одно событие. Пожар. Мы с Томом шли по улице, когда услышали вой сирен. А затем мы увидели перед собой дым, валивший из окон десятиэтажного дома. На фоне этого зрелища даже я стал играть второстепенную роль. Люди толпились у меня под боком, смотрели на пылающее здание, почти не замечая меня.

Это было завораживающе. В спешном порядке были установлены лестницы, по которым карабкались пожарные. В охваченном огнем здании находились десятки людей, которым угрожала опасность. Почему вы, люди, вообще допускаете существование таких ловушек, я не могу понять. Когда уже казалось, что все спасены, на седьмом этаже появились два кричащих человека. Позади них клубился дым.

Толпа разразилась жутким воплем. Они были обречены, эти двое! Лестница оказалась охвачена пламенем, и ее пришлось убрать. Ни один пожарный не осмеливался сунуться в бушующий ад внутри. Были приготовлены спасательные сетки, но два кричащих голоса заглохли, и два лица исчезли из окна. Они задохнулись в дыму и потеряли сознание. Через несколько секунд их судьба была бы предрешена. . . .

Мои реакции мгновенны, как у автомата. Я отошел от Тома в сторону здания. Он ничего не замечал, глядя вверх с выражением какого-то гипнотического ужаса, так же как и вся толпа. Они стояли у меня на пути. Я должен был пройти быстро.

Я повысил голос до хриплого рыка, который был легко слышен над ревом пламени. Толпа, внезапно обратившая на меня свое внимание и так же быстро охваченная паническим страхом, что я схожу с ума, расступилась. Я бросился в дымовую завесу, окутавшую горящее здание.

Вокруг меня полыхало клокочущее пламя. Я мчался сквозь него, мое металлическое тело не знало боли и не имело легких, которые можно было бы сжечь. Но даже для моего острого механического зрения было непростой задачей разглядеть лестницу сквозь клубы черного дыма. К счастью, лестница была из огнеупорного металла. Я помчался по ней со всей скоростью и силой, на которую было способно мое механическое тело. Я достиг седьмого этажа как раз вовремя. Лестница позади меня рухнула, проплавившись насквозь. Я уже не смог бы вернуться тем путем.

Я нашел две неподвижные фигуры, юношу и девушку, на полу в их наполненной дымом комнате. Поскольку времени было мало, я грубо перекинул их по одному через плечо.

Если бы было время!

Единственный путь вел наверх, на крышу. Нужно было преодолеть еще одну завесу пламени. Собрав все свои силы, я бросился сквозь нее, стуча металлическими ногами. Одежда двух обмякших тел, которые я нес, не загорелась. Я надеялся, что их кожа не почувствовала ничего больше, чем кратковременное дуновение. Однако, как мне казалось, они уже были мертвы.

Спасение с крыши сводилось к одному единственному сомнительному шансу – перепрыгнуть на соседнее здание. Расстояние, как я автоматически определил, составляло тридцать футов. Хуже того, соседний дом находился на более высоком уровне. Мне пришлось бы прыгать на тридцать футов в длину и на пять футов вверх, неся почти триста фунтов – почти равному моему собственному весу – инертного груза. Если я не справлюсь – падение более чем на сотню футов вниз на твердый бетон внутреннего двора.

Да, мне был знаком страх. Или, по крайней мере, что-то в моем мозгу заныло при мысли о том, что там, внизу, будут лежать три изломанных тела, два из которых – человеческая плоть.

Времени на раздумья не было. Я был здесь один, и решение должен был принять я. Я сделал длинный разбег, прыжок – и добился своего.

Сказать об этом проще простого, хотя в этих словах много недосказанного. В момент прыжка я разогнул свои металлические ноги с такой силой, что каменный карниз под ними треснул. Я представлял бы собой странное зрелище, наверное, если бы кто-нибудь мог видеть – металлический Тарзан, летящий по воздуху, с двумя обездвиженными человеческими фигурами, перекинутыми через плечи. Тридцать футов в длину и пять в высоту! Только огромные силы, присущие моему моторизованному телу, сделали это возможным. И даже их предел был превышен. Я приземлился одной ногой на другой карниз и на мгновение замер на грани срыва в пропасть.

Я успел лишь подтолкнуть тела вперед, на крышу, пока моя вторая нога тщетно пыталась зацепиться. По крайней мере, они были спасены. Затем я поскользнулся и подумал, каково это – разбиться о твердый бетон в ста футах внизу. Моя когтистая ступня наткнулась на что-то – выступающий край оконной рамы. Это спасло меня. Мгновение спустя я стоял над двумя телами и смотрел на крышу, которую мы покинули. Она трещала, а из преисподней снизу вырывались языки пламени.

Я подхватил их и спустился по наружному пожарному выходу здания, положив обе жертвы во внутреннем дворе. Они дышали и стонали. Они оказались живыми. Их одежда была опалена и почернела там, где она прижималась к моим раскаленным металлическим плечам. На их лицах и руках было несколько ожогов и волдырей. Но они выживут.