Светлана Леонтьева "Триодь солнца"

ибо тьмы нас и тьмы, возвращались домой.

Прочитала всю книгу, пока добиралась,

я в каюте читала, на палубе и

пока ехала в поезде, (помню лишь тяжесть

я баулов и сумок китайских своих!)

Интернет просто глючил. На станции глючил,

по-пацански, по-детски влюбилась я в вас,

неужели так мучить больших и могучих?

Не хочу быть писателем! Но нарвалась.

«Задрожал пароход, шевельнулись колёса,

зашумела внизу роковая вода…»

Но Россию тогда вы, бросая, не бросил,

и она вас не бросила бы никогда!

Есть тлетворная связь, как на Праге жениться,

и в кровати барахтаться ночью и днём.

Маяковский сказал то, что кровь – не водица,

и себя застрелил…

Да гори всё огнём!

Перверсии времён «маньякального» рая

и космизм писем Миртова – твёрдый металл.

…Говорят, что поэты не умирают.

Значит, также писатель не умирал.

9.

Ах, Россия, далёкая, солнышко, лапочка!

Как о ней можно плохо сказать? Вырви рот.

Ты же просто уехал, забрал свои тапочки,

а она не уехала – в сердце живёт!

Эмигранты – писатели, белогвардейцы,

эмигранты – Деникин, генерал-лейтенант.

Кто-то смог застрелиться, убиться, повеситься,

кто-то вместе с собою увёз свой талант.

Я последнее время ни о чём не могу думать:

эмигранты первой, второй волны.

…А сейчас я хочу съесть кусочек лукума,

а сейчас я хочу дорогого парфюма,

я их жизнь хочу видеть не со стороны.

А в разломе страны. Да, мы были в разломе,

но сейчас собираемся в крепкий кулак,

я —

за армию, флот.

Я – за то, чтобы помнить,

помнить только хорошее, а не бардак:

не бескормицу, ни как мы все побирались,

не беспомощность наших отцов при разделе,

не про этих бомжей и воров на вокзале,

не про Натку-давалку на самом-то деле.

А про то,

что мы – этот кулак огроменный,

Честный, русский, удалый и богатырский!

Я хочу, чтоб скорее пришло примиренье,

а не этот Мазепа, предатель и сырский.

А на самом-то деле нет рая! Ну, то есть,

может быть, где-то есть, но не здесь на планете.

В ворохах книг, статей и эссе живу, роясь,

как они, наши предки, в своих лихолетьях.

Кровь и боль, пот и кровь, гниль да хворь, тленья запах,

вой волчицы, плач волка, ну, хватит, бабахать!

Люди первой волны были просто другие

по сравнению с нынешними – чище, лучше.

Письма Чирикову – они круглые с дыню,

пахнут дымом! – пишу.

Словно вижу я лучик.

И скучаю. А всё-таки рай был возможен!

В перевёртыше взглядов. В изнанке себя ли.

А затем стала Прага единственным ложем,

как наёмная шлюха, с коей все переспали!

10.

Смерть в России или вам жизнь заграницей,

выбирайте. Он выбрал тогда пароход.

Так колёса истории катятся. Спицей

колесо не проткнёшь. И никто не проткнёт.

Говорят, что совковые, что мы отсталые,

где же Пётр, чтоб брить головы? И где наш бренд?

И мне старые нижегородки сказали,

что я «так себе, сложный дремучий поэт!»

Да и где тот платок на роток, чтобы кинуть?

Ещё добрая бабка – писатель и друг

мне сказала:

– Понты брось, сожги свои нимбы…

Но никак не разъять мне протянутых рук!

Палец к пальцу мои, ноготки с ноготками,