Радостные, мы возвращались в Мён-Дон. Но на самом деле мы совершили непростительную глупость: по тогдашним законам общественная организация не может занимать государственное здание без знамени и таблички – это запрещено. Кто-то донёс на отсутствие атрибутов, и в лигу нагрянула полиция. Завязалась схватка, в ходе которой несколько человек были застрелены. Мне горько сейчас вспоминать об этом… Но, так или иначе, левое крыло Лиги Кван-Бюн перестало существовать.
***
Идеей нашей организации было возрождение корейской народной армии. Мы разработали свою униформу, которую надевали на какие-то общественные работы в городе. Вскоре у нас появились сторонники. Мы действительно много сделали для благоустройства города – было чем гордиться.
Однажды я возвращался после ужина в городе. Ко мне подбежал Ли Янг Чхоль, рассказал, что на него напали в баре, куда он зашёл выпить.
– Помоги, Хон Хи! – просил он. – Я знаю, ты сможешь с ними разобраться!
Меня задело то, что кто-то осмелился накинуться на человека в форме нашей организации. Мы вернулись в злосчастный бар, где я сразу направился к столу с бандитами. Они, видимо, хорошо выпили: хамили официанткам, задирали других посетителей. Словом, вели себя как львы в своём царстве.
– Кто посмел ударить этого человека? – спросил я.
В ответ компания расхохоталась – невысокий кореец не внушал никакого страха.
– Ты кто такой? – спросил один сквозь смех.
– Чой Хон Хи из Молодёжной лиги. Тот, кто думает, что хорошо умеет драться – выходи! – заорал я и кулаком ударил по столу, за которым сидела шайка.
Стол развалился на две части, закуски и выпивка полетели на пол. Один из бандюг поднял было руки, но я поднёс сжатый кулак к его носу.
– Только шевельнись, – сказал я ему, – и ты покойник!
Кончилось тем, что хулиганы попросили у нас прощения, даже предложили угостить нас. Я не стал возражать, но послал ещё за тремя десятками товарищей из нашей организации. Мы славно погуляли за счёт той банды!
Вообще, бандитов тогда в городе было много… Однажды какие-то отморозки отобрали пальто у Ким Кеун Бэ. Ким пригрозил, что вернётся с товарищами. Но те даже не убежали, так были уверены в своей безнаказанности. Однако, увидев группу людей в форме нашей лиги, бросили пальто и кинулись наутёк.
Как говорил Сунь-Цзы: «Лучший боец тот, кому сдаются без боя».
***
Мы становились значимой политической организацией. Мои друзья Ким Ван Йонг и Пак Сунн Ква переехали на юг страны. Мы внесли огромную лепту в установление порядка в послевоенной стране, были первыми, кто боролся с разрухой и беззаконием. Народ любил нас и всегда очень хорошо принимал.
Однажды в офисе лиги появился чиновник из департамента образования – им стало интересно, чем мы занимаемся. Между делом он рассказал о лингвистической военной школе и предложил желающим поступить туда. Это школа готовила хороших государственных служащих, которые могли служить обществу не только в армии, но и в повседневной жизни. Поразмыслив, я принял решение поступать.
В январе 1946 года подал документы в лингвистическую военную школу. Она располагалась в здании бывшего теологического колледжа на горе Мун Дэ-Сан. Вступительные «экзамены» были очень лёгкими. По факту что-то вроде собеседования, на котором будущие студенты рассказывали о себе, своём образовании, планах на жизнь.
На одной такой беседе с деканом школы мистером Рисом спросил его:
– Вы хотите организовать здесь военную академию?
– Да, – ответил американец. – Именно так.
– Но тогда почему вы не назвали школу именно военной академией? Студентов явно было бы больше…
– Мы не хотим афишировать создание армии на юге Кореи. Если северяне пронюхают, то немедленно начнут формировать собственную армию…
В общем, в школу я поступил. Но с преподавателями всё плохо – их находили и принимали на работу прямо во время учебного года. Поначалу ситуация в образовательном учреждении напоминала плохонькую деревенскую школу, когда дети вроде бы готовы учиться, а учителей всё нет и нет. Но всё быстро менялось, и вскоре мы с головой погрузились в учёбу. Студентов разделили на группы А, В, С, D в соответствии с уровнем владения языками. Студенты уровня А могли свободно говорить по-английски. На уровне В учились те, кто довольно хорошо понимал английскую речь. Уровни С и D обозначали, что студенты очень слабо владеют английским. Я оказался в группе А.
Однажды нам раздали текст знаменитой Геттисбергской речи Авраама Линкольна, где демократия определяется как «власть народа, волей народа, для народа»: требовалось выучить речь наизусть. Представляете, никто, кроме меня, не мог справиться с этим заданием. Я рассказал на «отлично», не допустил ни одной ошибки в своём пересказе, учитель был просто счастлив! После этого директор школы предложил студентам назначить меня старостой группы. Неожиданное, но приятное повышение! Английский мне давался легко – сказывалась учёба в японском университете. У меня были проблемы с произношением, поскольку предыдущие учителя были либо корейцами, либо японцами. Но здесь нас учили языку носители, поэтому мой язык с каждым днём становился всё лучше и лучше.
Все курсанты военной школы получали стипендию от правительства США. У каждого свой срок обучения – в зависимости от уровня владения английским, время обучения курсанта и дата выпуска существенно различались. Одних отправляли преподавать в провинции, других направляли в армию, в военно-морской флот или в военно-воздушные части. Выпускники становились государственными служащими, у которых много обязанностей. Если их отправляли в армию, то они занимали руководящие должности, обязывались привлекать в армию добровольцев, формировать военные части, тренировать новобранцев. Студенты уровня А выпускались в звании полковника, а студенты группы D имели звание капитана.
***
Как староста группы я часто общался с директором Рисом, а также с его замом Вон Дук Янгом (потом он стал генералом). Иногда мы обсуждали моих сокурсников, их достижения в учёбе, рассуждали, в какой области они могли бы проявить себя после окончания учёбы. Директор доверял мне и хотел, чтобы я как можно раньше закончил обучение и приступил к работе. Мне же хотелось остаться в школе подольше. Я завёл много новых друзей, мне нравилось изучать английский, а быть старостой хоть и трудно, но интересно. Студенческая жизнь била ключом! Но в начале марта директор вызвал меня к себе в кабинет. Там же ожидал и Вон Дук Янг. Он не стал ходить вокруг да около, а сразу перешёл к делу. Рассказал, что правительство собирается создать восемь военных полков, которые нуждаются в способных офицерах. Вопрос о моём желании или нежелании продолжать учёбу даже не обсуждался. Я должен был выпуститься – и точка. Единственное, что мне позволили сделать, – выбрать, где я хочу служить. Я выбрал Кванджу.
Говорят, неважно, что ты делаешь или желаешь сделать. Гораздо важнее, с каким багажом ты предстанешь перед небесами. И в тот момент небеса наградили меня судьбой быть профессиональным солдатом.
– Вот! – представил директор меня другим студентам. – Запомните этого маленького капрала (такое прозвище дал мне Вон Дук Янг, намекая на Наполеона). Мы о нём ещё услышим. Помните, что он был студентом нашей школы!
Я был польщён…
***
Я неслучайно выбрал город Кванджу для начала своей карьеры. Это один из самых удивительных городов Кореи. Его жители и по сей день умудряются сохранять традиции корейской культуры. По прибытии мне выделили место во временных бараках, где я и жил первое время. Здесь меня горячо приветствовал младший лейтенант Ам Чо. До освобождения Кореи он был лейтенантом корейской армии, и у него имелись особые причины ожидать моего приезда.
В военной школе я получил звание младшего лейтенанта военный полиции. Однако положение оказалось довольно пикантным, поскольку мой личный полицейский опыт сводился к знанию правил проживания в японской тюрьме, где меня лупасили в камере. Вот и весь «опыт работы» в полиции… У меня напрочь отсуствовало представление, как готовить солдат военной полиции. К тому же подготовка требовалась в лучших традициях американской армии, где я был полным профаном.
Военная полиция в Кванджу – это нечто. Вместо формы мы носили какие-то японские обноски, основное оружие – японский меч. Пока мы мало походили на офицеров полиции. Знания, которые приобрели во время японской оккупации, не помогали, а зачастую даже мешали. Я бы сказал, что, получая японское образование, мы приобрели много дурных привычек, которые в американской армии неприемлемы. К счастью, наш патриотизм покрывал многие недостатки…
Леваки распускали по нашему поводу мерзкие слухи. Мол, военная полиция состоит из отбросов общества, по сути это марионетки армии США. Бывшие японские солдаты тоже высмеивали наше новое подразделение, даже делали ставки на то, как скоро нас распустят. Но мы были полны решимости доказать, что приносим пользу нашему молодому обществу.
Как-то Ам Чо обратился с просьбой. Чтобы я поставил на место старшего лейтенанта Ким Хун Цзюня. По словам Ам Чо, этот командир роты военной полиции постоянно кичился службой в Маньчжурии – мол, боевой опыт и всё такое – и незаслуженно наказывал подчинённых Ам Чо. Оснований не доверять у меня не было, поэтому я решил заняться старшим лейтенантом. Однажды я проводил лекцию для солдат: пытался объяснить, что, работая с людьми, полицейские должны полагаться не столько на кулаки, сколько на голову. Ведь иногда хорошая мысль может быть сильнее оружия. В это время Ким Хун Цзюнь совершал ежедневный обход. Послушав меня, он добавил несколько точных замечаний. Всё по делу, но меня зацепило, что он влез в разговор перед моими подчинёнными.
Я ничего не мог с собой поделать. С одной стороны, мне нравился этот человек, импонировал стиль его командования. С другой стороны, я дал слово Ам Чо разобраться с ним, и это не давало мне покоя. И вот появился повод. Ночью я не мог уснуть, ворочался, всё не мог решить, как быть. В конце концов соскочил с постели и отправился в комнату командира роты, где он спал как убитый. Ким Хун Цзюнь был крайне удивлён, увидев меня.
– Как вы смеете подрывать авторитет младших лейтенантов? – набросился на него. – В какое положение вы ставите нас перед солдатами? Не слишком ли задираете нос? И что такого особенного было в вашей службе в Маньчжурии? Я не позволю так с собой обращаться!
С моей стороны это было очень грубо. Ворваться к старшему по званию среди ночи, да ещё и наорать – верх идиотизма. Я ожидал драки, но он спокойно посмотрел на меня и протянул руку.
– Младший лейтенант Чой, мне жаль, что у вас сложилось обо мне такое мнение. Сожалею, если чем-то обидел или проявил неуважение. А сейчас просто успокойтесь…
Мне стало так стыдно! Где были мои благоразумие и сила духа? Я извинился, а для себя решил во всём помогать этому человеку. После этого случая мы стали настоящими приятелями. Он был спокойным, рассудительным, несклонным к резкости и внезапным порывам. Я же мог вести себя как торнадо, сметая всё на своём пути. Мы были очень разные и поэтому прекрасно дополняли друг друга.
На начальном этапе у военной полиции было много проблем. У нас в части оказалось много солдат, которые служили неохотно, а работу выполняли спустя рукава. При этом постоянно ныли: то работы слишком много, то условия плохие. Некоторые бессовестно требовали повышения… Был один солдат, который возмущался больше всех. Однажды он явился в кабинет командира роты и потребовал комиссовать его. Ким Хун Цзюнь был очень терпеливым человеком, но на этот раз перепалка закончилась мордобоем – солдат вылетел из кабинета с окровавленным лицом.
В тот же день солдат написал рапорт старшему лейтенанту войск США Дегурусу – в то время военная полиция работала по американскому образцу, и по закону за избиение солдата полагалось серьёзное наказание. Любого, независимо от его звания, могли с позором выгнать из армии. Началось разбирательство. На допросе я сказал, что это я ударил того солдата за то, что он неуважительно разговаривал с командиром роты. И добавил, что солдат сам пытался напасть на командира. А я как адъютант командира встал на его защиту.
В итоге меня поблагодарили за службу, а с Ким Хун Цзюня сняли все обвинения.
***
Когда я пришёл работать в военную полицию, отношение к ней было неоднозначное. Военная полиция ещё не обладала собственной системой и находилась в подчинении у гражданской полиции. Они нас постоянно третировали, пытались избить. А потом ещё и арестовывали за драку… Развернулось самое настоящее противостояние. В 1947 году в местечке Ён-Ан южной провинции Чон-Ра произошла кровавая бойня между представителями военной и гражданской полиции. В вооружённом конфликте пострадало много людей.
В апреле меня повысили до командира роты. И я решил сделать из своих солдат настоящую силу, способную дать отпор любому. Обязал каждого солдата заниматься каратэ, научил их концентрироваться, развивать силу духа. Определять цель и не отвлекаться на другие мелочи. Я тщательно продумывал занятия, чтобы они состояли не только из физических упражнений, а были направлены на моральное развитие моих учеников.
И однажды меня осенило. «Почему я обучаю японскому мастерству корейских солдат? – спросил я сам себя. – Зачем я распространяю чужую культуру боя у себя на родине?» И это после всего, что мне пришлось натерпеться от Японской империи! Я решил, что пора обратить внимание на корейскую культуру, вкладывать в упражнения корейскую душу и объяснять суть с помощью корейской философии. Сама основа должна стать другой. Корейцы боролись и сражались много лет, у нас самих можно многому научиться! Так появилось новое боевое искусство – тхэквондо.
Мои подчинённые становились сильнее, их уверенность крепла с каждым днём. И вскоре появился повод доказать, что с нами нужно считаться. Толпа полицейских избила одного моего бойца, и я знал, что действовали они по указке начальника гражданской полиции. Я немедленно сел в машину и отправился на разборки. Сначала меня не хотели пропускать в здание – врали в лицо, что шеф уже ушёл из отделения. В итоге я раскидал дежурных и ворвался прямо в кабинет начальника полиции.
Тот встретил меня прохладно. Хитрил, вертелся как уж на сковородке. Я начал было вести протокол допроса, но видел, что тот хочет под любым предлогом от меня избавиться, и это не на шутку взбесило меня.
– Послушай, ты, – сказал я полицейскому. – Твои люди нарушили закон. И если ты пытаешься их прикрыть, то сам нарушаешь закон. И тогда я сам накажу тебя!
С этими словами я выхватил армейский меч и приставил лезвие к его шее.
– Я отрублю тебе башку! – заорал в лицо шефу полиции. – И приложу к этому протоколу!
Он завопил от ужаса и стал умолять о пощаде. Я убрал меч, но потребовал, чтобы он запомнил этот день.
– Если гражданская полиция не желает уважать нас по закону, – сказал я, – мы заставим уважать нас силой!
Этот случай наделал много шума в рядах гражданской полиции, оброс слухами и небылицами. Но факт остаётся фактом – с тех пор гражданская полиция больше не чинила нам никаких препятствий. Так как Кванджу – центр провинции, на него равнялись все окрестные районы. И к военной полиции стали уважительно относиться во всей округе. Пусть нескромно, но считаю, что в этом моя заслуга.
Вскоре меня вызвали к начальнику полицейского бюро. Тот, конечно, всё знал о произошедшем, но, будучи старшим по рангу, предпочитал придерживаться нейтралитета в конфликтах. У нас был долгий и содержательный разговор, после чего мы решили устроить парад в знак примирения и солидарности двух частей полиции: гражданской и военной. Но в одном мы сойтись не могли: мне казалось очевидным, что армейские подразделения должны выступать на параде первыми. Начальник бюро полагал совершенно иначе…
Тем не менее назначили дату парада. Но перед самым началом я скомандовал своим выступать первыми. Да, мы обошли гражданских, и начальник бюро воспринял это как личное оскорбление. Он организовал целую кампанию, чтобы лишить меня военного поста и выгнать прочь из Кванджу. Даже ездил в Сеул, чтобы разобраться со мной через вышестоящее командование. А я ничего не знал об этих интригах…
Однажды посреди ночи меня разбудили крики. В то время я жил в крохотной гостинице в центре Кван Су.
– Лейтенант Чой! Лейтенант Чой! – вопил кто-то.
Я вскочил, пришёл в себя и спустился в холл. Там горланили шесть или семь незнакомых мужчин.
– Так это ты – лейтенант Чой? – спросил один, увидев меня.
С виду эта команда походила на наёмников или бандитов. Я занял позицию на лестнице ступенькой выше, чтобы в случае чего иметь преимущество.
– Да, – ответил. – Именно так. Что случилось?
Я заметил на лицах замешательство. Возможно, они ожидали увидеть здоровенного громилу, а тут маленький щуплый кореец.
– Нам нужен лейтенант Чой… – повторил один.
– Лейтенант Чой – это я! – заорал на них. – Чего надо?
Нужно было использовать фактор внезапности. Поэтому спрыгнул со ступенек и врезал ногой в рёбра бандиту, который говорил со мной. Таким ударом можно вырубить противника, но оставить его в живых. Очевидно, поверженный оказался главарём, потому что, увидев его без сознания на полу гостиницы, остальная шайка разбежалась…
После этого в Кванджу меня стали называть опасным человеком. Если обычному человеку подобная репутация льстила, то мне она лишь мешала. Опасный человек – совсем неподходящая характеристика для лейтенанта военной полиции.
***
В то время в каждом полку корейской армии работали советники армии США. Конкретно в наш полк направили двух таких офицеров. Власть их была огромна, слово советников считалось законом. Ам Чо откровенно заискивал перед ними, кажется, рассчитывая на повышение.
Всему миру известно, что на этапе формирования корейской армии влияние американских советников было громадным. Американцы понимали это, и даже самые младшие армейские чины США считали себя выше всех корейских офицеров. Лично я относился к иностранным офицерам с уважением, но никогда не лебезил, не вскакивал со стула, чтобы уступить место американскому солдату, никогда не обращался к младшему по званию «сэр». Я не стеснялся возражать американским офицерам, если считал, что этого требует дело и мои обязанности. Естественно, это их немного коробило. Сначала они перестали общаться со мной, затем настал черёд мелких пакостей.
Как-то во время вечерних занятий американцы подкатили под окна моего класса грузовик. Он так громыхал и тарахтел, что заниматься совершенно невозможно. Пришлось закончить урок и отпустить учеников. Когда я пришёл в офис, американцы, да ещё парочка прихлебателей, хихикали надо мной. Как вы понимаете, с моим характером стерпеть подобное я не мог. Заскочил к ним в кабинет, заорал:
– А ну, держитесь, сволочи, я забью вас до смерти! Если хотите показать, какие вы крутые, нападайте оба! Посмотрим, что будет!
Чтобы вы понимали – каждый из них был выше меня на тридцать сантиметров. Но я был готов к драке! К моему изумлению, два нахала просто извинились. Сказали, что хотели пошутить, но перегнули палку. Возможно, действительно так оно и было, но после того случая отношение американских советников к корейским офицерам в нашей части очень изменилось. Мои соперники потеряли сознание от страха, но это исправило всю ситуацию в целом. Однако инцидент привёл меня к тяжким размышлениям. Мы, корейцы, были так слабы! Мы так сильно зависели от большого и сильного «брата»!
Ам Чо тем временем развёл подозрительную активность. И, в конце концов, солдаты принялись бунтовать: более ста человек собрались на поле для тренировок и устроили митинг. Они были недовольны работой руководства, а руководство об этом и не подозревало. Командир части отправил меня улаживать конфликт… Я попытался поговорить с солдатами. Не требовал разойтись, не угрожал, просто внимательно слушал. Когда все высказались, обещал разобраться и принять к сведению всё, что мне рассказали. После этого ко мне подошёл один из американских советников.
– Взаимодействие с солдатами поручено лейтенанту Ам Чо, – сказал он. – Но возмущений становится только больше. У многих солдат в разных частях есть претензии к Ам Чо. Они говорят, что, подстрекая их, он добивается каких-то своих целей, а у простых солдат большие неприятности…
Поначалу я не поверил американскому советнику. Во-первых, к тому времени у меня сложились чёткие предубеждения относительно американцев в нашей армии. Во-вторых, я был уверен, что Ам Чо – настоящий кореец, друг, не способный на предательство. А «друг» взял и накатал кляузу в Сеул, где описывались ошибки руководства военной части (и мои в том числе). Бумага была подписана огромным количеством солдат. Через несколько дней командир батальона вызвал меня к себе и показал петицию – её вернули в часть после проверки. Никаких нарушений не выявили, но, когда стали разбираться с подписями, выяснилось, что только десять подписей настоящие. А остальные девяносто – поддельные.
Командир батальона был в ярости.
– Как такое могло случиться в нашей части? – кричал он. – Кто надоумил этих клоунов состряпать такой документ? Это же какую наглость надо иметь, чтобы отправить подделку в Сеул! И они рассчитывали на какое-то разбирательство? Нет-нет, это зашло слишком далеко!
Однако Ам Чо не угомонился. Теперь он принялся плести интриги против командира батальона. И однажды возле штаба появилась группа солдат, которые выкрикивали ругательства и оскорбления в адрес командира. Досталось даже секретарю, который, кстати, вообще был не военным человеком, а лишь образованным учёным, знатоком иероглифов и каллиграфии. Я не мог такого вынести и, несмотря на запреты начальника, вышел к заговорщикам.
Увидев меня, солдаты заорали:
– Нам нужен командир! Только главный командир!
Я не был уверен, что смогу выстоять в схватке против десятерых. И поэтому решил увести бунтовщиков подальше от штаба. Приказал идти за мной, если хотят разговора. И отвёл подальше к лесу, в район старой больницы. Я понимал, что ситуация крайне сложная: любое неаккуратное слово могло распалить солдат, и тогда гнев обрушится на меня… Я начал разговаривать с недовольными. Для меня они были не только солдатами военной полиции – они были моими учениками, за которых я нёс ответственность. Я объяснял, что их поведение – самое настоящее предательство. Да, все люди ошибаются. Но если по каждому поводу устраивать кровавые разборки, то наша страна никогда не выйдет из кризиса.
– И кстати, – заметил. – Тех, кто разжигает беспорядки в мирное время, можно казнить без суда и следствия. Хотите такой поворот дела?
Это подействовало, и конфликт заметно сбавил обороты. В итоге солдаты признались, что именно Ам Чо подстрекал их. Сложно подобрать слова, чтобы описать то, что я чувствовал. После этой встречи солдатские возмущения прекратились. А вскоре командира нашего батальона повысили и перевели на службу в министерство обороны. Меня тоже ожидало неожиданное и приятное повышение, после которого меня перевели в Тэджон.
