Агата Богатая "Веселая офисная жизнь"

– Чтобы…чтобы....я не знаю…Так принято… Навещать умерших. – Пытается объяснить свое желание Владимировна.

– Умерших навещают для того, чтобы помнить. И думать о них. Не завтра. А сегодня. – Говорю я.

– Пожалуй, я не поеду на кладбище. Ты права. – Вдруг принимает решение приятельница. – Пусть мой муж спит спокойно. Мне легче от того, что все уже закончилось. И ему не больно. Он не мучается и не кричит по ночам. И не ищет свои ноги. И не кусает губы до крови. Нет. Я не хочу, чтобы мой Олег, сын…

Она кладет трубку.

– Мы едем или нет? – Спрашивает у меня муж. – Ты готова навестить Захара?

– Готова. Ведь я ни разу не съездила к нему с тех пор, как его не стало. – Отвечаю я.

– Ему там хорошо. – Говорит муж. – Он уже не мучается. Мы все когда-то встретимся на небесах.

– Я знаю это. – Отвечаю я.

И собираюсь на кладбище. Больше всего я беспокоюсь о том, что снова увижу людей, которым предстоит в скором времени умереть.

Не знаю почему, но я чувствую Смерть.

Смерть – это естественный процесс окончания земной жизни. Никому из этой жизни не удалось уйти живым.

8. Про хабалок

Я скучаю немного по тем временам, когда я работала. Иногда мне просто не хватает тех персонажей, которые попадались мне на пути. Настолько красочных, колоритных и не вмещаемых в одно предложение, что можно писать о них целые книги.

Однажды мне удалось устроиться по знакомству в солидное учебное заведение в один из отделов, который работал с коммерческими группами. Опыта в такой работе у меня, разумеется, не было, но моя знакомая, а она была самим ректором, заверила меня, что ничего сложного нет и коллектив у них прекрасный.

Как же она ошибалась и в первом и во втором случае. Сложности у меня возникли сразу же из-за душного, токсичного и совершенно не коммуникабельного коллектива.

Для стажировки меня прикрепили к одной из сотрудниц, Клавдии Ивановне, о которой я сложила по имени портрет эдакой старушенции с начинающейся деменцией. Нет, к моем удивлению, Клавой оказалась женщина вполне моложавая, лет эдак 35ти.

Это я потом узнала из ее документов, о возрасте, при знакомстве мне вообще показалось, что она старше меня. И не потому что она выглядела взрослой и рассудительной, так сказать, пожившей. Наоборот, Клава всегда вела себя, как гопница из подворотни, не смотря на свой статус ведущего экономиста.

Ко всему добавлялся отвратительный облик мой коллеги и наставницы – квадратная, рыхлая и коротко стриженная, она напоминала, кладовщицу на складе пива. Представить ее можно было среди грузчиков или на стройке каким-нибудь прорабом, когда она грубо материлась на весь университет.

Но никак среди ИТР, а тем более в таком престижном учебном заведении. Ну явно здесь что-то не то, размышляла я, глядя на манеры, вернее на полное их отсутствие у Клавы, которой не хватало всего лишь пакетика с семечками и небольшой скамьи, на которые так любят усаживаться сплетницы, рассуждая, например о политике или о том, с кем переспала соседка.

В какой среде обитала эта женщина, было понятно, уже при первом на нее взгляде. Не смотря на то, что в учреждении был принят дресс-код, и все сотрудницы, как минимум, были в туфлях и юбках, Клава всегда носила эдакие башмаки, в простонародье называемые "прощай молодость", невысокие, с замочком, украшенные искусственным мехом, обрамляющим широкую ее щиколотку.

Из-под этой странной обуви всегда высовывались какие-то нелепые мужские носки, которые до сих пор носят пенсионеры, в какую-то елочку или с однотипным узором в желтые ромбики на ярком зеленом фоне.

Клава всегда была в каких-то штанах с вытянутыми коленками и футболках, украшенных почему-то яркими цветами и стразами. Весь, так сказать, образ дополняла вязаная жилетка, какие можно увидеть у старух, сидящих на прием к врачу в поликлинике.

Собственно, все разговоры Клавы всегда сваливались к жалобам на болячки – у нее то ноги ныли, то выкручивало колени, то давление или сахар подскакивали. Но, не смотря на это, коллега уже с утра нарезала толстые кольца самой дешевой колбасы, сооружала себе бутерброд и, причмокивая на весь кабинет, в котором сидело как минимум человек пятнадцать, приступала к работе, перекладывая свои папки, которые были почему-то, как ни странно, розового девчачьего цвета.

Более того, на каждой ее тетрадке с какими-то записями мелким почерком всегда были пристроены картинки и наклейки, как у детей, например, с какими-то единорогами или несуразными куколками.

И вот этот контраст между собранными в гармошку на щиколотках мужскими носками, всегда грубым и прокуренным голосом, вторым подбородком и совершенно инфантильными почти игрушечными маркерами, всевозможными карандашами с мультяшными героями, так кидался в глаза, что я задумывалась, почему вдруг взрослая женщина, всегда вульгарная в своем поведении, имеет такую страсть ко всему цветному и яркому.

Наверное, у нее не было детства, решила я, и не ошиблась. Позже я узнала, что Клава была детдомовской, бесплодной и замужем за человеком из мест не столь отдаленных. Как я и предполагала, большую часть своей жизни коллега проработала посудомойщицей на кухне. Потом закончила не самый престижный факультет какого-то ВУЗа, который позже и вовсе лишили лицензии, заочно, где училась на удивление плохо.

Точно так же она и работала. В документах у Клавы всегда царил бардак, но из-за ее большого стажа и постоянной текучки в коллективе, только одна она могла более или менее найти и объяснить какую-то цифру.

На фоне остальных вчерашних студенток и совсем уж дремучих бухгалтеров, считающих зарплату на счетах, Клава, освоившая программу, которую знает в наше время каждый школьник, выглядела очень умной.

И таковой, видимо, себя и считала, раздавая всем окружающим не самые приятные эпитеты и придумывая обидные прозвища коллегам, как в школе. У меня вообще создалось впечатление, что эту детдомовскую так много и так долго обижали, что до сих пор она пыталась реабилитироваться, выбирая для травли кого-то интеллигентного и не способного ее послать на х… сотрудника.

Клава, увидев меня, в белоснежных рубашках и непременно в юбках и на каблуках, всегда с красивыми и чистыми волосами, была уязвлена. И своего раздражения не скрывала, пытаясь мною манипулировать, поскольку отлично понимала, что я от нее завишу по работе.

Видимо, настолько ее мой ухоженный и собранный вид зацепил, что она тут же яро начала доказывать себе и всем вокруг, что феминизм рулит и длинные пакли уже не в моде. Но сама вдруг начала краситься ни с того ни с сего, хотя видно было, что никогда этого не делала.

И даже нашла какую-то затрапезную рубашку, давно вышедшую из моды, закатывая в ней рукава и пытаясь выглядеть элегантной. Но весь облик ее все равно портили всегда засаленные волосы, прыщи на круглом лице с увесистым подбородком и отсутствие шеи.

Я понимала, глядя на колхозную мину Клавы, как ей обидно каждый день наблюдать перед собой мой природный угол Джоли на скулах и выдвинутый вперед подбородок.

От досады Клава, когда я задавала, как ей казалось, очередной неуместный вопрос, касаемый оформления документов, срывалась на меня, смачно изрыгивая между своих редких полугнилых зубов отборную брань.

На ее очередную подзаборную истерику я всегда отвечала спокойно, холодно и по слогам:

– Вы в учебном заведении находитесь, Клавдия Ивановна, а не на гаражах с пластиковым стаканчиком дешевого пива. Прекратите орать. У меня диктофон. Засужу так, что будете выплачивать мне компенсацию.

Она затыкалась резко и начинала вращать своими маленькими, чуть на выкате глазами с комично приклеенными для красоты ресницами. Но только на время. Стоило ей опять с кем-то сцепиться по поводу небьющихся цифр в отчетах, как она тут же выдавала новую порцию отборнейшего сленга, который можно услышать только среди лиц без определенного места жительства.

Мне было жаль каких-то совсем юных практиканток, которые оказывались в руках Клавы, всегда пухлых, с облупившимся лаком и почему-то в золотых кольцах, как у кондукторш.

А так же пенсионерок, которые из-за своего возраста не могли отстоять свою правоту в ежедневных битвах с Клавой.

В итоге в этом самом настоящем террариуме с руганью, текучкой, бардаком и обесцениванием я проработала совсем не долго, с удовольствием выдохнув от того, что больше не буду пересекаться с хабалкой Клавой, когда уволилась.

Не поверите, через некоторое время, я увидела ее на заправке вместе с мужем, который обзывал ее овцой и тупорылой гадиной только из-за того, что та по неопытности как-то не так вставила пистолет с бензином в открытый люк.

К моему удивлению, своему зеку Клава ничего не ответила в свойственной ей манере, а только промямлила:

– Зай, я только учусь…

И снова была облита ушатом отборной грязи. Впервые, мне стало ее почему-то жалко. И я ей простила все попытки меня как-то унизить и оскорбить.

Чего с нее взять, с этой Клавы, у которой и детства то нормального с красивыми игрушками и любящей мамой не было. А жизнь состоит из сплошных понуканий какого-то отребья, с которым она почему-то вынуждена жить, подумала я.

Моя знакомая ректор, кстати, через полгода тоже подала в отставку.

9. Кто на самом деле абьюзер

Мы сидели в кабинете втроем, я, знаменитая Мурена, в имени которой работница сделала сразу несколько ошибок, и Варя, всегда бледная и никакая, но умудрившаяся потом родить ребенка для себя от женатого пенсионера-охранника.

Мурена всегда что-то вещала, Варя делала вид, что ее слушает, а я пыталась справиться с тем объемом работы, который мне вменяли со словами – только ты это перелопатишь.

В кабинет к нам должна была переехать женщина из другого отдела, которую мы знали поверхностно. Она занимала какую-то должность, обязанности которой были какими-то расплывчатыми, что-то между специалистом, кадровиком, завхозом и секретарем в одном лице.

По итогу эта Галя делала все и ничего. С утра она уезжала куда-то по делам и могла вернуться только к окончанию рабочего дня, рассказывая, что везде пробки и очереди. Когда звонили в банк, куда она якобы должна была отвезти документы, там отвечали, что ее сегодня не было.

И Галя начинала выкручиваться, уверяя всех, что она была в Суде, в пенсионном фонде, канцелярию приобретала для офиса, да что угодно врала, лишь бы ее не заподозрили в том, что она занималась нелегально подработкой – развозила в рабочее время посылки и документы по адресам.

Нелегально – потому что нам как госслужащим нельзя заниматься никакой деятельностью, кроме педагогической. Выходило так, что Галя получает официальное жалование, да еще умудряется всех обхитрить.

Это можно было понять, конечно, ведь у нее были жуткие долги по кредитам, которые Галя брала постоянно, не успевая погасить один, как тут же влезая во второй. То машина ей нужна была не подержанная, а непременно новый джип, то огромный телевизор, то последние модели гаджетов, поскольку те уже устарели.

И жила Галя в какой-то старенькой деревяшке под снос, совершенно ничего не делая в убогой квартире и ожидая, когда власти их переселят в комфортное жилье в удобном районе.

Дети ее давно уже были взрослыми, но двое дочерей и сын, который уклонялся от службы в армии, жили с ней. Она была разведена по документам для того, чтобы провернуть какие-то махинации с жилплощадью. И даже взяла опекунство над ребенком с ограниченными возможностями, который жил у ее мамы.

А в квартире прописала кучу своих родственников, начиная от прабабушек и заканчивая какими-то племянниками и племянницами, которые тоже, кстати, жили в малюсенькой почти сгнившей двухкомнатной квартире на первом этаже. Как они все там помещались, мы, коллеги, представить не могли.

Одно мы слышали каждый день ясно, что Галя варила всей этой ораве огромную кастрюлю самой дешевой вермишели и заправляла ее такой же тушенкой, но все равно все были голодными, поскольку никто, кроме нее, не работал.

И даже муж, которого она обзывала тунеядцем, но разъехаться с ним по меркантильным причинам не могла. Собственно, о муже Гали мы слышали всегда только плохое. Единственным его плюсом была его эффектная внешность и то, что он когда-то Галю добился, долго и красиво за ней ухаживая.

А еще мог влезть в любую драку и вел себя развязно, отпуская какие-то сальные и неуместные шуточки. В остальном это был типичный представитель из эдаких домашних тиранов, которые не работают, любят выпить, да еще и кулаками размахивают.

Галя приходила иногда с синяками и ссадинами, с упоением рассказывая подробности очередной стычки с мужем. А потом добавляла, что это все из-за ревности, и они успели уже с ее Лешей помириться. И даже как-то хихикала откровенно, намекая на секс.

Хотя иногда такие разборки обрастали новыми деталями – сломанным Гале носом или ребрами. И мы понять не могли, зачем Галя, которая, в принципе, не зависела от того самого Леши, продолжает его в своем доме терпеть.

Тем более, как она себя сама позиционировала, эта женщина была вполне тихой и безответной. Симпатичной, конечно, но не красавицей и не сердцеедкой, чтобы ее ревновать. С хитрецой, молчаливой и прибедняющейся, но никак не провокатором такого поведения мужа.

Наше мнение о Гале изменилось, когда ее пересадили к нам в кабинет. И распределили обязанности между нами поровну, а потому она не могла теперь уехать по своим делам, но продолжала отлучаться, изворачиваясь на ходу и подставляя нас.

Нам приходилось делать ее работу, за которую никто не доплачивал, пока она типа ездила в банк или еще куда-то. Первой перестала ее прикрывать Варя, сообщив, что проблемы долгов ее не касаются. И Галя молча это проглотила, но через время нашла способ Варе отомстить.

Галя вообще в конфликты не вступала, а продолжала делать то, что считала нужным. Если начальство просило ее не пропускать документы, она их пропускала, чтобы сделать все по-своему. А если просили сделать быстрее, то она специально растягивала работу на целый день, попивая чай и наблюдая, как все вокруг начинают нервничать и выходить из себя.

Если ее просили закрыть дверь, когда сквозняк, то она как будто бы забывала это сделать. А когда было душно в кабинете, то она, наоборот, молча закрывала двери.

И оставляла как бы невзначай на столах коллег свои чашки и личные вещи. И без спросу могла, например, что-то подойти и взять из чужого выдвижного ящика. И всегда делала вид, что она либо не слышит, либо не понимает то, что от нее требовали уже раздраженно и выходя из себя.

И мы начинали осознавать, за что и почему ее муж периодически поколачивал. Она сама подчеркивала, что ей нравится его доводить. Она знала его манеру ревновать и специально начинала переписываться с какой-то коллегой, прячась и не давая в руки мужа телефон. А он при этом себя накручивал и зверел.

Заканчивалось все мордобоем и букетами с цветами и мольбами на коленях простить.

Через некоторое время Галя и Варя сцепились в каком-то скандале, хотя вторая всегда была незаметной и тихой, но, видимо, постоянные подставы коллеги ее вывели из себя так, что Варю трясло от негодования, а вот Галя, наоборот, снова делала вид, что она не понимает, почему на нее так орут. И даже пустила слезу.

Варя же, та самая тихоня, говорила потом, что она не знает, что на нее нашло, такое раздражение, что ей захотелось Галю просто чем-то огреть по башке.

И так повторялось не один раз. Галя каждый день рассказывала, что ее все обижают, то дорогу ей не уступят, хотя я видела однажды, как она игнорировала сигналы водителей и тупо лезла на рожон. То в поликлинике ее толкнули, а потом выяснилось, что она наврала всем, что только спросить и хотела пролезть без очереди.

То опять ее бил муж, а она всего лишь обедала с молодым коллегой, ну подумаешь, накрасилась очень ярко и хохотала и даже отправила мужу смс, в каком кафе они сидят. Это ничего серьезного.

Только потом мне удалось объяснить феномен таких провокаций, когда я сама закончила курсы и выучилась на психолога.

Оказывается, абьюзер не может быть в паре только один. Та самая жертва, которую бьют и истязают, тоже является абьюзером. Она посылает определенные сигналы для того, чтобы с ней обходились жестоко.

Жертва проявляет пассивную агрессию – ненавидит молча своего мучителя или провоцирует его на определенную реакцию.

И жертвы часто в другой ситуации ведут себя как агрессоры. Ну вот, например, жена, которую колотит муж, потом срывается на детей. Муж терпит издевательства от своего начальника, а дома дает волю своему гневу.

Ребенок, которого дома бьют, найдет кого-то из младших классов и выместит на нем свою злость. Безответные тихони часто мучают животных или тех, кто еще слабее их. А чаще, наоборот, остаются в отношениях с тираном, испытывая удовольствие от внимания, пусть проявленного таким вот способом.

Галя всегда повторяла, что ей не хватает эмоций от мужа и делала все, чтобы вывести его из себя.

Точно так же она поступала и на работе. А когда разгорался конфликт, было ясно, что именно этого она и добивалась. Хотя она театрально подкатывала глаза и даже всхлипывала для наглядности.

В итоге с работы Галю все-таки заставили уволиться, не дав ей доработать до пенсии, поймав на очередных манипуляциях и вранье.

Когда вам начинают рассказывать о том, как его обижают, посмотрите КТО и ЧТО на самом деле за ЭТИМ стоит.

10. Про врачей

Я зашла за Муреной, своей коллегой, к ней домой, поскольку мы договорились вместе пойти на концерт. Встретила меня у порога ее ленивая и бойцовская собака Бетси, которая, спала, как обычно, на каком-то потрепанном одеяле. И была уже слишком старой и очень умной, чтобы облаивать всех подряд или обнюхивать.

Нет. Бетси перестала заморачиваться, точно зная, что в дом зашел не враг, продолжая похрапывать на своей лежанке и открывая периодически только один глаз.

Мурена, как всегда, оживленная и шустрая, не смотря на свою тучность, носилась по огромной своей квартире, отдавая распоряжение мужу и сыновьям, которые на нее перестали реагировать уже давно, как и собака.

Моя коллега стояла в коридоре уже нарядная, в каком-то облегающем платье, которое обнажало ее могучую грудь, накрашенная в стиле индийской женщины на свадьбу, но с бигуди на голове и в шлепанцах.

Вид у нее был комичный.

Такая же старая кошка подошла к собаке и почему-то со всей силы ее цапнула, отчего у той выступили на носу капли крови, видимо ей не понравилось, что Бетси ничего не делает. В отличие от собаки, кошка Чупа каждого гостя встречала с недоверием и шипела на него.

Собака взвыла от Боли, а Мурена похвалилась, что кошка – это ее тотем, которая ни при каких обстоятельствах не теряет бдительности.

Чупа что-то мяукнула, подтвердив слова своей хозяйки и важно прошла по коридору, заглядывая в каждую комнату, как будто хотела проверить, как выполняют распоряжения Мурены домочадцы.

На кухне, в которую пригласила меня коллега, сидел ее симпатичный и послушный муж. Он чистил картошку и складывал ее в кастрюлю с водой. Рядом расположилась ее подруга Галя, которая тоже была нарядно одетая, но уже мерила себе давление.