Она прекрасно знала, что я зачастил в этот северный городишко, а я даже не подозревал, что она живёт здесь. Когда-то мы учились в одной группе, а после окончания университета много лет ничего не слышали друг о друге. «Если это не судьба, то что?» – думал я, прижимая её к себе так сильно, чтоб мысли вырваться даже не возникло.
Мы были вместе, со второго по пятый курс. Расстались с девственностью друг с другом и, казалось, ничто не могло разлучить нас. Проводили лето вместе, а первого сентября садились за одну парту и ворковали так, будто провели его порознь. В те времена я мог рассказать ей о себе всё. Она о себе говорить не любила. Историй её детства я не знал и с родителями знаком не был. Но постоянно погружала меня в мечтательный кокон светлого и прекрасного будущего, в котором она уже ментально существовала и хорошо освоилась, и от моих действий зависело попаду ли в него я вместе с ней.
Как-то раз, нам было по девятнадцать лет, мы лежали в постели и размышляли, что расстаться было бы забавно. Мне жениться на другой, ей выйти за кого-нибудь замуж. А потом встретиться через несколько лет и стать тайными любовниками. И никто бы не посмел назвать это изменами. Эта гипотетическая возможность так возбудила обоих, что мы полезли под одеяло и занялись сексом с удвоенной страстью под влиянием новых образов.
Узкий коридорчик редакции «Советской Онеги» неожиданно оказался тем будущим, в которое я не сумел втиснуться. Я был женат и любил свою жену, а она очень хорошо относилась к мужу, может даже любила его, председателя рыболовецкого колхоза имени Ленина.
Полюбил я ее в ту же секунду, как увидел снова, хрупкую, с испуганным взглядом и некрашеными волосами, прихваченными пластмассовой заколкой так небрежно и изящно, что захотелось тут же припасть к её длинной шее нежным поцелуем. Я не перестал любить жену, а может, не переставая любить её, умудрился жениться по любви. «Советская Онега», застрявшая вне времени, пространства и ситуационной вероятности явила в своём грязном коридоре чудо моей прошлой жизни во всей чистоте невозможного. В общем, мы стали любовниками. Разумеется, тайными. У нас не было ни единого шанса избежать этого. Я так и не узнал сменила ли она фамилию на Перевертайло.
Всем известно, что в XVIII-XIX веках женская молодость проходила стремительно. После шестнадцати девица резко созревала. После тридцати наступало увядание. Описанные Жорж Санд прекрасные Лукреция Флориани и Агата Пальмароза были старше своих любовников, но являли пример удивительных исключений, живших только в воображении французской писательницы. И сегодня бодипозитив скользким ужом вползает в женские ушки и нашёптывает им мысль, что любая разожравшаяся задница – пример исключительной своеобразности, достойной райского яблочка. Дамы верят, полагая красоту общим местом. А мужчины? Мужчины смирились.
Моя любовница придерживалась классического канона в вопросах соотношения талии и бедер и в свои за тридцать смотрелась бесконечно юной. К моему счастью, на компромисс со вкусом, во имя трепетной души и понимания, идти не пришлось. Издалека она была похожа на фарфоровую куколку, стоявшую на серванте в комнате моего детства, поражая белизной тонкой, почти прозрачной кожи, а вблизи на австралийскую певичку из клипа Torn.
– Почему меня все называют девочкой? – грозно тряся кулачками спрашивала она, – Ко мне все обращаются на ты!
– А ты хочешь быть теткой? – недоумевал я.
– Нет, я хочу быть женщиной. Роскошной, как Ирэн Форсайт и внушать взволнованность собственникам.
– Женщины носят сложные причёски, палантины и юбки в пол, а не выглядят так, как будто их трепали всю ночь. Ты в джинсиках, маечках и без грамма косметики вызываешь смятение в умах. Радоваться надо.
Мне казалось, что ее студенческая юность не исчезла, хотя мы расстались с университетской жизнью давным-давно. Ей, как и раньше хотелось заниматься собой – спать до обеда, лежать часами в ванной, читать Рембо, ходить на пилатес, коллекционировать фрагменты мозаик и откусив галету с французским паштетом рассуждать о мудреце Васиштхе что-то втиравшего самому Раме о трудном пути мирского существования. В общем, делать только бестолковые, по мнению её мужа, вещи. «В быту я не уместна» – вздыхала она. А он хоть и не был обременён тяготами тяжёлого труда и имел весьма солидный доход, мыслил как обычный работяга, не до конца понимая всей прелести обладания «праздной» женщиной. Идут годы. А рядом с ним вечно юная, прекрасная и умопомрачительно женственная спутница, не превратившаяся, вопреки всему, в кухарку и главное, не рвущаяся управлять государством.
Иногда нам удавалось провести вместе целую ночь. На сон тратить драгоценное время не хотелось. Хотелось только двух вещей – трахаться и болтать, болтать и трахаться. К середине ночи давал о себе знать зверский голод. Я шел к холодильнику и гремел едой и посудой. Мазал бутерброды маслом, очищал рыбу от мелких косточек. Она никогда не помогала. Она лежала и ждала. И это мне нравилось. Я терпеть не мог женщин, что не стряхнув флёр соития, включают яркий свет на кухне и начинают услужливо хлопотать.
Поначалу я пытался поддеть ее – как она может изменять мужу? Ведь это порицается обществом, а она прыгнула ко мне при первой же нашей встрече. Хотя, похоже, это я, все-таки, прыгнул. Или она? Наверное, мы вместе прыгнули друг на друга. Она как обычно ответила вопросом на вопрос:
– «Декамерон» Боккаччо читал?
– Еще на втором курсе, когда средневековые итальянские города проходили, забыл только.
– Так вот, в средневековой Флоренции пытались осудить женщину за измену мужу. Она при всех спросила, принадлежала ли она ему всецело всякий раз и сколько бы раз ему ни хотелось. Муж ответил, что она всегда подчинялась его желанию. «Если он всякий раз брал с меня всё, что ему было надобно, что мне-то было делать с тем, что у меня в излишке?» – спросила она и была оправдана. Так что, милый, ничего предосудительного в нашей тайной связи я не нахожу, к тому же, статус депутатской любовницы повышает мою хрупкую самооценку. Только пожалуйста, не расставайся со значком, иначе мне придётся разлучиться с тобой. Второй раз я этого не перенесу.
Я знал, что самооценка не такая и хрупкая, она легко бы это сделала и перенесла.
Расстались мы из-за ковра. После окончания университета сняли небольшую квартирку, были счастливы и полны желаний далёких от добродетели. Я работал на двух работах, чтоб вырулить на тропинку благосостояния, она занималась уютом. И все уши прожужжала, что нам всенепременно нужен ковёр. Рисунок дерева на ламинате вызывал у неё печёночные колики своей асимметричностью. Заработав достаточно, я помчался в строительный магазин, где полный довольства собою как добытчиком, приобрёл шикарный ковёр. Может не самый дорогой, но точно самый красивый из имеющихся в наличии. Тёплый, шерстяной, с замысловатыми геометрическими фигурами в её любимых цветах. Когда она вернулась домой по выражению её лица стало понятно, что я совершил чудовищно непоправимую ошибку. Под «ковром» похоже подразумевалось нечто диаметрально противоположное. Любовь моя показно порадовалась, поблагодарила и даже разлеглась на нём в позе младенца, но всё её сжатое тельце выражало такой беззащитный испуг, что сомнений быть не могло – я подарил какую-то омерзительную, безвкусную вещь, деньги потрачены и теперь она обречена жить в этом чуждом ей мире. Этот случай произвёл на меня сильное впечатление. У меня и раньше были подозрения, что поступающие внешние сигналы мы интерпретируем не одинаково. На холодильнике висел список подарков, которые она бы хотела получить на близлежащие праздники и мест, где они продаются. Обычно это было что-то незамысловатое, недорогое и я легко справлялся. А тут, как глупец-муж, вернувшийся без звонка из командировки, нарвался на последствия сюрприза.
К несчастью, ковер мне нравился, и я реже стал бывать дома.
Она же смекнула, что жить с человеком, неспособным разгадать узора её души без подробных инструкций – не такая уж и привилегия. Мы тихо разъехались и перестали созваниваться. Я быстро женился на той, что ни за что не стала притворяться, что всем довольна, а предварительно обругав, выгнала бы сдавать мерзкий ковёр обратно в магазин. Был неприлично счастлив и перестал что-либо покупать в дом. Но то, что меня, можно так легко вычеркнуть из своего мира, конечно, не забылось. Поэтому больше я её не подкалывал.
Глава 3. В бой!
Депутат из меня вышел классический – с лишним весом и лоснящимся от сытости лицом. И совершившим все типичные ошибки народного избранника, чтоб осложнить себе последующую компанию.
В американской политологии есть термин carpetbagger, то есть «саквояжник», восходящий ко временам Реконструкции Юга. Сейчас это слово означает политического деятеля, живущего вне своего избирательного округа или просто политического авантюриста. После недолгого опьянения вкусом свалившей власти, я превратился в самого настоящего саквояжника, приезжающего в Онегу порою на один день, даже не распаковывая багаж.
К немалому скепсису жены заксобрание не дало дохода. Наш индекс не взлетел вверх, мы не открыли новые рубежи потребления, не обзавелись виллой на Лаго Маджоре, кучером Селифаном и лакеем Петрушкой. Она давно высчитала сколько из семейного бюджета я вероломно потратил на добычу значка и жаждала получить в первый же год депутатства сумму многократно превосходящую эту, причем конкретно на свою банковскую карту. Когда ей открылось истинное положение дел, наконечники ядовитого жала стали с изрядной регулярностью вонзаться в мои самые уязвимые места.
Впоследствии меня, умудренного опытом, умиляли люди, шедшие в депутаты за длинным рублем и иной валютой, после избрания с удивлением узнававшие, что на оплачиваемой должности там были лишь несколько человек. Один такой бросил работу и аккумулировав освободившуюся энергию ворвался в политику с шашкой наголо. Избрался, покрошив всех конкурентов и стал безработным депутатом Архангельской городской думы, потому как не все депутатские места обеспечены зарплатой.
Другой избрался в главы поселка до того зарабатывая на железной дороге семьдесят тысяч рублей. Оператор дефектоскопной тележки красиво, с большим отрывом объехал конкурентов. Убедился, что авторитет среди односельчан имеет настолько значительный, что даже соседи, неразрешимые противоречия с которыми по поводу не в меру разросшейся сосны на их участке, длились годами, голосовали за него. «Статус повышен, – думал он, – материальный фундамент укреплён, впереди спокойная старость уважаемого человека и ежегодные поездки в Алупку к внукам». От свалившейся удачи душа вновь избранного главы развернулась и потребовала карнавала на зависть Рио-де-Жанейро. Односельчане гуляли неделю. Пили на брудершафт, пели а капелла «есть только миг между прошлым и будущим», и «о боже какой мужчина, я хочу от тебя сына» под баян. А когда накрыли будни выяснилось, что на новой должности жалованье в два раза меньше.
Я спросил, глядя в его несчастное лицо:
– Борис Сергеевич, ну как так-то? Почему заранее не поинтересовался?
– Думал, что это неэтично, – и вздохнул.
Голубиной души человек вздыхал, но работу делал и даже стал захаживать к соседу на чай. Тот бил себя в грудь, со словами:
– Боря, да не знал я! – добавляя в креманку варенье из сосновых шишек.
В отдельных южных регионах депутатов воспринимают как небожителей, в праздности проводящих дни, приправленные амброзией и нектаром. Человек из Краснодара недавно поинтересовался: «У тебя спецномера на машине были?» «Нет, – отвечаю, – обычные номера». «А мигалка? Спецпропуск?» – не успокаивался южанин. «Никаких мигалок и спецпропусков. Я же не губернатор и не председатель следственного комитета!» «Странно… – недоверчиво продолжал краснодарец, – У нас так просто к депутату не подступишься».
На Севере возможности мандата надо суметь реализовать. Автоматически с неба ничего не падает. Жена регулярно намекала «на мигалку», и я приступил. Гоголь в «Избранных местах из переписки с друзьями» давно сформулировал мысль что все мерзости, в каких обвиняют наших чиновников произошли от расточительности жён, ненасытности последних и их неуёмного желания блистать. Жизнь в кабинетах и кулуарах заксобрания бурлила кипучей радостью вечной занятости, времени на чтение классиков не оставалось, и истину данной мудрости я постиг гораздо позже.
Расставшись с иллюзиями о баснословных барышах, сваливающихся на лысины облеченных народным доверием, я серьезно занялся карьерой в профсоюзе. В 2011 году, и снова через выборы, отхватил должность председателя Федерации всех профсоюзов Архангельской области и стал заниматься не только лесной промышленностью, но и учителями, врачами, судостроителями и многими другими. Дел и ответственности стало больше, деньжат прибавилось. Жена получила доход, хоть и в размерах, даже близко не соответствующем ее потребностям, но достаточный, чтоб быть ласковой и нашёптывать мне сказки о моём величии.
Главный профбосс региона и депутат стал вхож во все кабинеты, включая губернаторский, и зван на все afterparty города. Заниматься с прежней активностью и страстью деревнями Онежского района стало физически невозможно. Частенько мучало похмелье.
Кампанию по следующим выборам нужно начинать в тот момент, когда выиграл предыдущие – это закон! Банальность о том, что в политику легко войти, но гораздо сложнее в ней остаться, вырисовывалась во вполне осязаемую реальность. Если б кто-то проанализировал количество моих публикаций в «Советской Онеге» в течение двух-трёх лет после избрания, как я в своё время изучал выходы Поликарпова, то увидел бы, что действующий депутат Савкин просто-напросто забил на округ и начхал на избирателей.
Нет, не то, чтобы я совсем не занимался Онежским районом. Что-то делал, куда-то писал, приезжал на важные и не очень мероприятия. И все это было как-то не системно, от случая к случаю. Иногда даже вывозил в округ семью.
Однажды мы с моим девятилетним сыном сели в машину и укатили по зимнику на самый запад района – на границу с Карелией отмечать с местными 23-е февраля 2012 года. Объехали несколько поселков. Во всех ДК я поздравлял с праздником, говорил, что на таких деревнях и посёлках держится вся Россия. Нашему появлению очень удивлялись. Депутаты таких мест не посещают, это моветон. Ребёнок узнал, что школы бывают деревянными, участвовал с местными пацанами в сельской «зарнице», ел кашу из походного котелка, пил парное молоко.
Получается, шумно напомнил о себе в медвежьем углу избирательного округа. Показал местным городского мальчика и развлек сына нетривиальной поездкой. В одном месте дорога шла прямо по льду моря. Была пурга. Мы вышли из машины. Вокруг насколько хватало глаз все было белоснежное.
– Стёп, вы по географии арктические пустыни проходили?
– Проходили.
– Смотри, вот она!
– Папа, а как они там живут без кинотеатра?
– Да хрен его знает. Надо, наверное, чаще к ним ездить…
Я понимал, что выиграть второй раз, в 2013 году будет непросто. Есть за что ругать, есть за что критиковать, даже мат, вырвавшийся из уст моего вчерашнего сторонника, меня бы не удивил. Да еще и выборы федеральный законодатель впервые назначил на сентябрь. Значит, вся кампания придется на непростой летний период. Опыта работы в таких условиях не было ни у кого. Меня посещала мысль – стоит ли вообще на это идти? Может, следует по-хорошему заняться одним большим профсоюзным делом, в котором я плаваю легко и свободно, как атлантическая селёдка в Белом море. И, отработав один депутатский срок, красиво сказать «аdios».
Я не стал делать выводы о своем рейтинге полагаясь на собственные ощущения. Узость взгляда, завышенное самомнение и дремлющая от нежности жены бдительность гарантировали ошибочность любых выводов.
Глава Холмогорского района, что под Архангельском, уже к середине первого срока впал в барство и стал чувствовать себя величайшим на свете несменяемым политиком Ангелой Меркель. Три зама вставали на вытяжку при его появлении, а секретарша без напоминаний бегала за суши на полдник по вторникам и четвергам. Уверенный, что дела идут хорошо, как никогда, Андрей Андреевич решил преуспеть и в стяжании богатств небесных, поэтому социологическим замерам предпочёл ежедневные медитации Сахаджа йоги. Программируя себя на победу в неотапливаемом помещении местного клуба, он сделал значительные успехи в деле пробуждения Кундалини, но оглушительно проиграл выборы своему же техническому оппоненту. «Конкурент» испугался итогов больше, чем глава. Разрыв был велик, почти как Ганг в самом широком месте. Пересчеты не спасли ситуацию. Антирейтинг главы-сектанта был настолько высок, что он уступил бы Нирмале Шриваставе, реши она баллотироваться от Холмогор, а ресурса подтасовать бюллетени не оказалось. Человеку, до того не и помышлявшему о регалиях, пришлось венчаться на царство, действующему главе уйти на пенсию, а Кундалини, съёжившись от разочарования, ползти обратно в сторону копчика. Поэтому я твёрдо решил смотреть правде прямо в зрачки и за полгода до выборов заказал социологическое исследование.
Результаты, которые «подарил» мне за немалые деньги социолог были ужасными. Узнаваемость ниже 50%. Удовлетворенность итогами моей работы ниже 10%. Готовность электората голосовать за местных деятелей типа корреспондента Сергея Горбунькова или председателя райсовета депутатов Петра Гузуна значительно выше, чем за меня. Одно вселяло надежду. Исследование показало, что усталости от меня нет, а антирейтинг невысок.
– Нет от тебя, Савкин, усталости у избирателей, – то и дело повторяла жена. Ей нравилось перед сном надеть очки и пролистывать социологию. – Я устала, а они нет, святые люди в Онеге.
– А это везде так. В юности они поют «Перемен, мы ждём перемен», а потом узнают, что Цой, когда писал эту песню ни о каких свободах на баррикадах не думал, а как вегетарианец, откушав пудинга с семенами чиа, хотел просто освободить сознание людей от стереотипов.
– И что, привычный мир рушится?
– Как он может обрушиться, когда у людей ипотека? Мир становиться ещё прочнее, на подпольные собрания по вечерам ходить не надо, а если устал можно просто поиграть в майнкрафт.
«Ситуацию можно исправить, – размышлял я, – Но на это всего полгода. Если принимать решение об отстаивании мандата, надо работать, закатав рукава. Баллотироваться и бросить на это все силы, забыв про остальное или не браться за выборы вообще».
Пораженческие настроения уже готовы были поселиться в моей депутатской приёмной, покидать которую отчаянно не хотелось, но я склонялся красиво уйти в тень и освободить местечко на политическом пляже более удачливым гастролёрам. Несколько дней уговаривал себя, что потеря депутатского мандата – это не страшно. Главное – статус профсоюзного лидера всей области. Он гораздо важнее. Готовил пути к отступлению, а следовало сжигать мосты.
Жена и любовница ментально сплотились и прикинув простую математику, что в современных реалиях иметь общее одеяло с депутатом целесообразнее, чем просто с мужем и любовником, выставили ультиматум. Меня всегда подстёгивали дерзость и масштаб женских притязаний. Вещи, каких желали они, со всей естественностью изнеженных детей, рождённых в семьях потомственных аристократов, в моей голове не укладывались. О существовании иных я даже не подозревал, но фитюльки эти восхищали изысканностью вкуса и какой-то потусторонней красотой момента. Обе не ценили добротную утилитарность, несовершенство обыденного и прелесть первородной обработки материала, а предпочитали колыхаться в ритмах недосказанности сложных узоров, нездешних ароматов и вкусах молекулярной кухни. Я любил бородинский хлеб со сливочным маслом и точные факты, но тянулся к этому непонятному мне миру и инстинктивно хотел удобрять его силой всей своей энергии, материализованной в наличность.
За пару лет до этого кто-то из них спросил:
– А ты в Марокко или Алжире выиграть выборы смог бы? Приехать туда, как в Онегу заранее, проанализировать ситуацию, правильно расставить фигуры на доске и победить, разумеется?
– В Марокко не смог бы, там монархия, – ответил я уже не помню кому, – Алжир? Вообще то, мне эти арабские страны как-то не очень… Хотя делать выборы – это как у Роберто Бениньи в фильме «Il mostro», где герой-итальянец устраивался в «Хуан-чай-импорт-экспорт»: «Главное – попасть в фирму со всеми китайцами! А там – поговорил с этим, поговорил с тем…». Надо немного времени на изучение особенностей местного менталитета и нет никаких преград для победы. Она ведь на то и система, должна сработать везде.
Если хочешь выиграть депутатскую гонку – нужно отдаться ей полностью. Не бывать в округе наездами, как саквояжник, а жить в нём постоянно. Кампания будет растянута на весь летний период, но кандидаты в равных условиях. Восьмого сентября решится судьба всех выдвиженцев, но не все знают, что это день Куликовской битвы. А я вижу в этом доброе предзнаменование.
«Пора, Александр Николаевич, начинай-ка впахивать. Уходи в отпуск и приезжай в округ. Надо жить рядом с избирателем, если хочешь стать для него своим. Ходить с ним по одним улицам, ездить по тем же разбитым дорогам, покупать подгнившие помидоры в одних с ним магазинах. И обязательно со всеми здороваться».
Последнее я давно взял за правило. Как только видел чуть задержавшийся на мне взгляд, понимал – человек узнал меня, либо где-то видел и силится припомнить.
– Здравствуйте! – громко и с улыбкой говорил я.
– Здравствуйте, – не так громко и чуть удивленно отвечал избиратель.
– Сегодня депутат со мной поздоровался, – рассказывал он потом про это «происшествие» соседям, – Знает меня откуда-то, ишь ты!
Во всех без исключения выборах побеждает тот, кто больше этого хочет. Но не так как моя жена жаждет знать итальянский язык, – ничего не делать, а утром, открыв глаза во Флоренции на чистом тосканском наречии заказать Просекко в номер. Или проснуться депутатшей и лучше сразу Европарламента. Желание пройти весь процесс должно возбуждать чресла. Нужно входить в бешеный азарт от этой гонки, страстно хотеть выигрывать баталию за баталией, поселок за поселком, дом за домом. Радостно искать средства на кампанию и увеличивать число своих сторонников каждый день – без выходных и перекуров, а иногда и без перерывов на сон или обед. Хотеть результата – это не искусство. Хотеть борьбы – рутинной, кропотливой, выжимающей из тебя и пот, и кровь, и нервы, «любить мир, как средство к новым войнам» – вот это искусство!
***
Я с тоской рассматривал список конкурентов. Директор местного гидролизного завода Анатоль Фурзик, тоже член правящей партии, уже начал кампанию и собирал подписи. Лидер местного отделения справедливой партии, перешедший с армянского коньяка на водку, корреспондент Сергей Горбуньков вовсю разыгрывал протестную карту. Он пять лет не мог простить мне баллотировки от его родной Онеги и всерьёз планировал матч-реванш. Жирик Рудольф Мётов мочил, как он выражался, заезжих гастролеров и провозглашал, что голосовать надо только за своих. Вторил ему и коммунист Вася Гребнев, и патриот Федя Гребнев и еще двое невесть откуда взявшихся кандидатов.
А с чем мне идти к избирателю? Что я сделал на благо «родной» Онеги за эти пять лет? Ничего… Nihil… Пустота… А пустота, как известно, никогда не бывает пустой и потенциально содержит в себе все возможности! Если, к примеру, выявить взаимозависимое происхождение поступающих в район бюджетных средств и моего мандата, то открываются интересные перспективы в области омрачения умов. И я занялся идеологической проработкой кампании во благо всех живых существ.
Нынешние выборы, в отличие от прошлых, имеют оборонительный характер. Общее число конкурентов – семь человек всех мастей, возрастов и партийных окрасов. Было ясно, что они постараются как можно сильнее лягнуть меня. Пинков должно ожидать со всех сторон. В этих выборах в роли обороняющегося выступал лишь я, и от глубины противотанковых рвов зависела судьба моего мандата. Но в этом есть и плюс – такая кампания будет только у меня, значит и ходы мои будут уникальны и непонятны конкурентам.
Необходимо показать народу, что последние пять лет я провёл не зря, а закладывал фундамент нашего дивного общего будущего из жаропрочного кирпича. Плюсы, много плюсов. Таак… Я начал загибать пальцы. Мои умопомрачительные деловые качества: глубоко разобрался в проблемах, знаю, как их решить, наметил план, почти приступил к реализации, деньги на подходе, нужные люди дали слово сотрудничать. Неплохо, неплохо. Дебелое будущее проявится буквально на следующей неделе после моего переизбрания – вот что нужно вложить в уши и умы избирателя.
Отчета о проделанной работе не избежать. Но чем его наполнить? Говорить только о том, что сделано персонально мной – скудно, Александр Николаевич, слишком скудно. Надо говорить обо всем что за это время сделано в районе! Будет ли это правдой? А какая разница? Правда – хорошо, а значок с триколором на пиджачке лучше!
В последнее время по федеральной программе переселения из ветхого жилья построено несколько домов. В ближайшие годы построят еще больше. Деньги шли в районный бюджет из федерального, но сначала – в областной и только потом спускались до адресата. А кто принимал областной бюджет? Депутаты заксобрания! А кто я? Один из них! Живот свой положивший, чтобы эти деньги дошли до моих «земляков», а те смогли переехать в новые квартиры.
Я уже давно не стеснялся называть онежан земляками. В начале они охали от такой наглости, но потом привыкли и многие стали считать меня коренным онежанином и даже рассказывали друг другу из какой деревни мой раскулаченный дед и тому подобные байки.
Фортуна всегда была мне подругой. Вновь я в этом убедился, когда сразу после избрания в 2008 году один за другим стали доходить до завершения онежские долгострои. Словно боги градостроительства собрались на небесный совет и одобрили вручение мандата именно мне. Сначала мост через бурливую речушку Агму, каждую весну превращавшую окрестность в широкое море, неспешно возводившийся уже семнадцать лет, вдруг взял и достроился сам собою в течении полугода. Затем уродливая махина физкультурно-оздоровительного комплекса в заводском районе, над которой восемь лет бились гастарбайтеры, оглашая округу узбекскими матами. И наконец – огромный жилой дом, пятнадцать лет с укором взиравший пустыми глазницами окон на соседнее здание пенсионного фонда. Мизерная доля моего труда в запуске этих объектов компенсировалась мыслью, что задача депутата – не строить своими руками, а быть катализатором реакции. Организовать, вдохновить процесс, заставить работать исполнительную власть и тем самым реализовать свои лоббистские возможности. Главное в это искренне поверить самому.
– Я работаю в тесной связке с правительством, контролирую, дело движется, результаты налицо!
Вменять что-то себе единолично не было надобности, к тому же журналист-расследователь, кем вдруг ощутил себя Горбуньков то и дело старался подловить, не гнушаясь самых грязных методов добычи информации. Однажды, когда я затирал, что был на громком судебном разбирательстве по делу о незаконном строительстве мини-рынка на казённой земле, он раздобыл документы, свидетельствующие, что в это время я осматривал развалины Кносского дворца, находясь в служебной командировке по обмену опытом с профсоюзами острова Крит.
В голове избирателя должно закрепиться, что я – не исполнитель, я – лоббист, вышибающий деньги из тощего регионального бюджета. И делаю это неплохо. Исполнители – правительство региона и муниципалы. Недочеты и недоделки всегда можно спихнуть на них.
Фиксация сделанного потребовала больших усилий.
Пришлось по крупицам вычленять из бюджетов все, что за эти годы «ушло» в Онегу. К радости моей, дел, свершенных на благо онежан за пять лет, оказалось на удивление в избытке. Мне было что предъявить избирателю! И я пустился во все тяжкие. Повышаются зарплаты по майским указам президента учителям и врачам. Кто это сделал? Савкин! Перекрыли крышу в сельском клубе. Кто выбил деньги на это? Правильно, Савкин! Поступило новое оборудование в местный «Водоканал». Кто пролоббировал? Савкин! Прошла весна, настало лето? Спасибо Савкину за это! Если девушка красива и в постели горяча, это верная заслуга Александра Николаича!
И чем больше закручивалась кампания, тем сильнее нагнеталась истерия – кому же именно надо кланяться в ноги с благодарностями за сегодняшнюю счастливую жизнь. Глава района Светлана Логинова, местные депутаты и директора предприятий без незримого, но заботливого и мудрого руководства со стороны областного депутата были связаны бессилием по рукам и ногам.
Вместе с истерией стремительно рос рейтинг. Но и антирейтинг тоже рос. Злопыхатели, пытаясь поддеть моих сторонников, интересовались, не Савкин ли снял «Игру Престолов»?
– Когда избиратели начнут друг другу рассказывать, что Савкин не только снял, но и сценарий написал, тогда мы будем считать, что наши усилия достигли цели. А пока явно недорабатываем.
За несколько месяцев до выборов я приехал на постоянное место жительства в Онегу, городок с населением в 25 тысяч жителей в двухстах километрах от Архангельска. Приехал, чтобы не уезжать до самого дня голосования. И распаковал свой «саквояж». Следовало сделать это намного раньше, но сожаления о прошлом в сферу моих интересов не входили никогда. Наши цели ясны, задачи определены. За работу, товарищи! Именно так вдохновлял коллег на подвиги один из генсеков КПСС.
Жена предпочла остаться в Архангельске под предлогом посещения курсов астрологии, где намеревалась вычислить не закатится ли моя политическая звезда в ближайшее время. Звонила, впрочем, часто:
– Савкин, я с тобой еще поживу. У нас оказывается кармическая связь, близнецовые пламена!
– Кармическая? Я думал коммерческая!
– Всё шутишь да? Учти в сентябре ретроградный Сатурн.
– Да пофиг мне какой там Сатурн, и где Марс будет, хоть в сникерсе! Работаю! Жопа в мыле! Мне кажется, похудел даже, скулы видны!
– Главное, чтоб политический вес не уменьшился, – глубокомысленно изрекала она и отключалась.
А я, находясь постоянно в округе, мог наслаждаться общением с любовницей.
– Зачем ты тогда пошла в редакцию «Советской Онеги»? – допытывался я, до конца не веря, что во вселенной бывают такие дикие случайности. Если бы я встретил жену, то не сомневался, что она меня выслеживала, сидела днями не шелохнувшись, как снайпер в засаде и явилась моему взору минута в минуту, но эта… Нет, она скорее удавится от гордости, чем пойдёт на такое.
– Объявление хотела дать, да?
– Да, хотела купить доильный аппарат по сходной цене, можно не новый, можно после ремонта, – невозмутимо отвечала она.
– Может, поздравить кого думала через газету? – я не унимался.
– Кого? Коллектив рыболовецкого колхоза с со 137-летием вождя?
