Николай Иванович Голобоков "Возвращение жизни"

Каждый шаг его босых ног, приближал к дорогому его сердцу месту, где проходили счастливые и тревожные дни его детства. Двоечного детства.

А вот и дом, где пели Маричку, на три голоса. И они всегда слушали затаив дыхание, пели три дочери шофёра, а запомнилось навсегда. Красавицы, дочери с отцом и мамой, поют, а песня со слезами радости уходит, и сливается с шумом прибоя.

А море шумело.

А море шумит.

И море поёт в моём сердце сейчас.

На острове Бирючий, манит своим мигающим, бьющимся сердцем, – Светом – вечный маяк.

Маяк.

*

Дорогая наша внучка.

Что такое двойка?!

Что такое задание на осень.

Лето.

Что такое второгодник.

Бог дал мне много.

А тебе, внученька,

Он дал – очень много.

Господь просто одарил тебя. И мы должны оправдать Его щедрые дары.

А у вас в Лапландии, сказочной – стране тысячи озёр, много маяков.

Когда мы гостили у вас, видели около вашего дома, живёт Маяк.

Ты нам его показывала.

Тогда мы вместе жили в Виппури, Дима учился в Орле. Ходили с бабушкой к маяку. Разговаривали, гладили его. Просили передать ему привет, дать разум и старание в учёбе нашему сыну.

Он, когда приезжал, тоже ходил к маяку. Ходил. Молодец. Прикасался тёплой своей ладошкой, согревал его вечное сердце, думал, размышлял.

…Как рады моряки, когда видят его Свет, смотрят на него.

Любуются, находясь рядом с ним.

Сколько спасённых кораблей. Отцов. Сыновей.

Ночь.

Шторм.

Бездна.

Храни в своём сердце маяк.

Для себя.

Для нас.

Для людей.

Прозрел

… Море. Море. Океан. Теплоход. Родной, брат могучего Титаника…

Нет, это была быстроходная, десантная баржа, времён последней войны. Вот бы лайнер, хотя он тогда и слова такого не знал, а если и знал, то уж конечно, не мечтал пройтись по его палубе. Заглянуть куда-нибудь поглубже, а что там внутри такого огромного плавающего острова, но пока это были мечты.

Он был просто студент, будущий художник. И сидел на обычной деревянной некрашеной лавке. Смотрел, удивлялся, как и зачем носят тёмные очки, как – будто ему сейчас их оденут. И прощай белый свет…

… Да и у него потом такое случилось, чёрные очки…но об этом в другой раз.

Маленькие дети и художники всегда смотрят, внимательно. А если смотреть, сквозь, … через, … такие очки, они и сами не увидят, да и никому, никогда, не смогут рассказать и показать какой этот мир светлый и сказочно красивый.

Что ты сможешь дать другим, если ты сам ничего не видишь, не знаешь и не умеешь…

Отгремела война, а море осталось. Ну, взяли и смастерили умельцы, из быстроходной десантной баржи,– тихоходный, и, вот он, пароход. Но выглядел он почти как Титаник, по крайней мере, местные мореманы, в тельняшках говорили, что это настоящий, боевой. Они рассказывали друг другу, как эти Бэдэбэшники, давали прикурить фрицам. Теперь бывшая боевая единица – тихо – мирно шла по морю, и каждый был по – своему счастлив. Смотрели на уходящие небольшие горы, любовались резвящимися вокруг парома, дельфинами.

А вот и они. Красавицы чайки, хватали хлеб почти из рук зевак.

Будущий художник тоже был на верхней палубе. Бегал то на левый борт, то на правый, и был счастлив. Он уже год учился на севере, и, конечно ждал эту встречу с морем, горами, дельфинами. И, непонятно было, кто больше радовался малыши, которых родители водили за ручку, или этот студент. Каждый был на своём седьмом небе…

Никто не видел как на верхнюю палубу, поближе к капитанской рубке подошли двое…Просто молодая пара. Они шли как то очень осторожно. Никто не заметил эту странную походку. Он, в чёрных очках, сел, на высокий, грибок – круглой шляпкой, видимо вентиляционный колодец. Как то долго устраивался поудобнее.

Потом молодая женщина, постелила мягонькую тряпочку, он сел, повернулся лицом к уходящим берегам, и, кажется, посмотрел, через чёрные, очки, куда то далеко – далеко.

Она открыла чемодан, достала огромный чёрный баян, со сверкающими перламутровыми пуговицами – кнопочками.

Студент вспомнил, он видел их ещё там. На берегу.

Как всегда, рисовал до последнего, и когда вспомнил, что уже скоро отчаливать, забежал в буфет, если уж не пообедать, так хотя бы перекусить. Он заметил эту пару, узнал, что парень житель Крыма. А вот сейчас живут они на Кубани. Обычная семья. Красивые длинные косы. Чуточку грустные глаза… – настоящая русская красавица. Она подала ему бутерброд. Прямо в руку. Он, поднял гранёный стакан повыше, потом медленно, с расстановкой, после каждого глотка, выпил сразу. Крякнул, вытер ладонью слева направо, губы, постоял. Постоял в такой позе минуты две, а потом только начал закусывать.

Открылась дверь.

Романтическую полутемноту буфета прорезал солнечный луч, южного солнышка.

… Солнышко, ты же греешь Землю, растишь виноград, хлеб, обогреваешь и радуешь всё живое. Даже гадюка, символ жизни и смерти, ищет Тебя. И всё живое, тянется к Тебе.

Все Тебе рады…

Что же ты сделало?

… Ты осветило сияющее, но грустное лицо кубанской красавицы. Все, кого осветил луч, быстро, стали прятаться, от этого света… прикрывали глаза ладонью, некоторые отвернулись, и просто закрывались от яркого южного Светила.

Дверь бросили открытой, а он стоял. Его не беспокоили эти яркие слепящие лучи.

Он стоял и радовался этим тёплым лучикам, которые гладили его лицо.

… Лицо.

… Разве это лицо?

Какое оно у него было?

Да ведь было же!

Было. Давно. Тогда. В школе…

… Они учились с ним в последнем десятом классе.

Он прикасался иногда осторожно пальцами к её русым косичкам, иногда потихонечку дёргал за бантик, когда что-то не знал на уроке. Она украдкой быстренько смотрела на него, шептала, подсказку, и он гладил её милое личико своим взглядом, улыбкой.

Потом ушёл в армию.

Служил на флоте.

Писали письма…

Потом…

Потом долго молчал. Не было писем. Полгода… Целых шесть месяцев тревожная тишина…

Должен был уже возвратиться. Отслужил. Но дома его не было. Мать с отцом тоже ничего не знали, не ведали. Но соседи и знакомые утешали и говорили, приедет, ждите, куда он от тебя денется. Любит же тебя. Ты хорошая. Мы это видим и знаем.

Родители беспокоились. Материнское сердце не обманешь.

*

Солнце так же быстро ушло – закрыли дверь…

Потемнело…

И не только потому, что закрыли солнышко.

Лицо. Оно осталось в памяти. Как слепящая молния. Взрыв, искры из глаз, и потом кромешная тьма, синяя. Чёрно – синяя.

То, что было лицом, чёрные звёздочки пороховой гари. Фиолетовые рубцы, блестевшие, как дуга сварки… Пустые глазницы. Плотно сросшиеся реснички. Он встрепенулся, одел снова свои чёрные очки.

Крякнул, чисто по мужски, кашлянул в кулак, протёр ещё раз губы, взяли узелки и чемодан. Ушли.

Бывалая буфетчица увидела взгляды новичков. В буфете народу было мало. Посмотрела очень внимательно, как будто это были малые дети, улыбнулась, но как-то так, что стало не по себе.

И вдруг очнулись, пробудились, были в каком – то странном гипнозе.

– Они вместе живут. Это его жена… говорила буфетчица…

– Когда она привела его в дом, к родителям…

… Помолчала. Посуетилась. Сбегала в подсобку. Пришла. Видно, было, что умывалась, но все стояли и чего-то ждали…

… – Когда мать увидела и поняла кто и зачем он здесь, чуть с ума не сошла. Долго болела.

Рассказала с трудом, видавшая виды буфетчица…

–Лучше бы меня отнесли на погост, говорила соседям её мама.

– А сейчас ничего, вот живут.

– Живут хорошо. Сын растёт. Красивый. Красавец. Любит отца.

***

… И вот он сидит на этом, на этом высоком месте. Голову повернул в дальний берег Тамани, и чуть поднял подбородок, кажется, что смотрит… далеко, далеко.

… Резвятся в проливе, дельфины, кричат – рыдают чайки, нос кораблика режет морскую гладь, спокойного на редкость моря, – Керченского пролива…

Конец ознакомительного фрагмента.