– Да все как обычно, – пожал плечами Джеймс.
– А, что хотел от тебя Гаусс? – с тревогой спросила она.
– Небольшая командировка, по работе.
– Командировка? – мать нахмурилась и начала быстро размешивать несуществующий сахар у себя в чашке, – Сэм мне все рассказал, опять вылазка? – сухо проговорила она.
Прежде чем ответить Джеймс сделал несколько больших глотков:
– Что ж, теперь ты знаешь.
– И? это все, что ты можешь мне сказать?
– Еще, что нигены, не умеют держать язык за зубами, – недовольно буркнул он и подал закашлявшейся матери немного воды, – конденсат у тебя заканчивается, привезу на днях.
– Не переводи тему, Джеймс, – недовольно выпалила та и ее дыхание снова дало сбой, – просто в отличие от людей нигенам трудно говорить неправду.
– Штатная вылазка, ничего серьезного, – с наигранной обыденностью ответил Джеймс, – нечего даже обсуждать.
– Ты же больше не занимаешься оперативной работой. У тебя на кафедре полно забот.
– Да, – протянул Джеймс.
– Но ты согласился.
Джеймс кивнул. Он не мог найти подходящих слов, чтобы остановить нарастающую в душе матери бурю.
– Это из-за лекарств, верно? Ты согласился, чтобы они выделяли мне медпаек?
Джеймс, знал, что сейчас ее взгляд направлен прямо на него, ему понадобилось усилие, чтобы поднять глаза и соврать:
– Нет, это связанно с моей работой, есть незакрытое дело, еще со времен межгалактических полетов.
– Врать ты не умеешь, так же, как и твой отец, я всегда знала, когда Уильям говорил неправду, – женщина закрыла лицо ладонями, – как же я устала, – прошептала она.
Джеймс подошел к матери и крепко прижал к себе, его рубашка стала мокрой и теплой:
– Не плач, мам, – с трудом выговорил он, – мы вылечим тебя.
Она резко отстранилась, ее заплаканные глаза яростно поблескивали:
– Значит все-таки ты согласился из-за лекарств.
– Мам, перестань, я же сказал, не из-за них.
– А из-за чего тогда? Что за незаконченное дело?
Джеймс молчал.
– Я не хочу потерять тебя, я просто не выдержу, – облокотившись на руку, мать снова заплакала.
Удушливая тишина мягко сотрясалась тиканьем часов, доносившимся из соседней комнаты. Прошло какое-то время прежде, чем Джеймс сказал:
– Обещаю, это в последний раз, – его слова, словно вдавленные в подушку, прозвучали каким-то чужим голосом.
Джеймс подошел к окну. В мутном отражении толстого стекла был виден шрам на его лице – след нового прошлого, того, что началось после окончания университета, когда по предписанию системы распределения он стал оперативником. И год за годом перелетая из одной галактики в другую будучи специалистом по межрасовым контактам, устанавливал дипломатические связи с расами менее крупными, чем те, которые входили в состав Союза. Превращая их в колонии. Но теперь это стало прошлым и только шлейф старых заслуг, да багровая полоска, протянувшаяся от левого виска до середины небритой щеки, напоминали о тех событиях.
– Не о том думаешь, – мать тяжело вздохнула, – пора забыть прошлое и жить.
Джеймс ничего не ответил.
– Жениться тебе надо, тогда и командировок не будет.
– Это тут причем, – сухо выговорил он.
– Тебе нужны дети, а мне внуки.
– Новым поколениям негде будет жить, платформы по швам трещат.
– Не сгущай.
Джеймс улыбнулся, видя замешательство матери:
– Да и не нашёл я похожую на тебя.
– Ой, – появившийся на морщинистом лице румянец, выдавал настоящие чувства, – была же Клэр. Очень хорошая девочка.
– Мы с Клэр давно расстались, чего вспоминать.
– Да, ты упустил ее, у тебя же одна работа на уме. А сейчас что, на кафедре никого подходящего нет?
– Нет, – мягко отрезал Джеймс.
– А ты приглядись.
– Хорошо, я буду очень внимателен, договорились?
– Ох, знаю я это "договорились".
Подойдя ближе, Джеймс крепко поцеловал мать в лоб. Обняв ее, он почувствовал, как сильно она исхудала с момента их последней встречи.
– Расскажи про отца, – неожиданно попросил Джеймс.
– Про отца? – брови матери слегка дернулись вверх, – что ты хочешь знать?
– Про тот вечер, когда началась эвакуация.
– Снова ты об этом.
– Я часто вижу сон.
– Сон?
– Я думаю это было на самом деле, человек в штатском, он забирает отца, уводит его куда-то и я, – Джеймс осекся, к горлу подступил комок, стало трудно говорить.
С тоской и страхом мать посмотрела на Джеймса. Ему стало не по себе от этого взгляда.
– Не знаю кто это был, – промямлила она, – я ждала тебя в автолете, – ее голос задрожал, а сухие длинные пальцы, крепко сжались на запястье Джеймса.
– Возможно тебе рассказывал полковник Маунз?
– Маунз? Нет, мы с ним не встречались после того, как улетели с Земли.
Джеймс почувствовал ложь. Он помнил, как через пару месяцев после эвакуации полковник приходил к ним. Джеймс был еще слишком мал и не понимал суть разговора. Он видел, как Маунз с матерью ушли на кухню, говорили они тихо, а после мать долго плакала. Джеймс понимал, что случилось что-то плохое, но боялся спросить. А когда полковник вышел и увидел Джеймса, то крепко ухватив его за плечи сказал одно слово: «держись». Больше полковник к ним не приходил.
– Я не могу забыть, мне нужно выяснить правду.
– Какую еще правду? не все в наших силах, твой отец понял это слишком поздно. Теперь мы вынуждены жить в постоянном страхе, но он в этом не виноват.
– А кто виноват? – настаивал Джеймс.
– Умоляю оставь это, – мать подскочила со стула и подойдя к окну, начала нервно теребить кусок ткани, заменяющий занавеску:
– Тогда было тяжёлое время, – ее слова оборвал приступ кашля. Джеймс принес матери стакан конденсата:
– Может отдохнешь?
– Нет, – отмахнулась та.
– Мам, – осторожно начал Джеймс, – они что-то искали в ту ночь. Что-то чем обладал отец.
– Уильям не хотел посвящать меня в это, он хотел уберечь нас.
– Ты не думала, что он мог ошибаться.
– Конечно нет, такие были обстоятельства.
– Иногда обстоятельства складываются так, что у человека не остается выбора и он может отступить от своих принципов.
– Что ты говоришь? Твой отец честный человек, он не допустил бы такого.
– Его могли запугать, – настаивал Джеймс.
– Перестань, – голос матери сорвался и зазвенел. Не в силах сдерживаться, она снова заплакала и ушла на кухню.
Джеймс понял, что перегнул палку. Вся жизнь до сегодняшнего дня представилась ему огромной головоломкой, где каждый вариант решения загадки был одинаково провальным. В груди сдавило. Обида, приправленная чувством вины за свой эгоизм, начинала перекрывать доступ кислорода. Он подошел к матери и положил голову на ее вздрагивающее плечо:
– Прости.
– Не надо копаться в прошлом, – тихо проговорила она, – что тебе это даст, только душу теребить и привлекать лишнее внимание. Теперь у нас новый дом.
– Платформы не наш дом, наш дом остался там, в солнечной системе.
– Знаешь, когда пропал Уильям, я не понимала, что дальше делать, могла только существовать, выживать. Но силы двигаться вперед давал мне ты, ты всегда был моей надеждой и смыслом жизни.
Какое-то время они стояли молча, погруженные каждый в свои мысли.
– Мне пора, – сказал Джеймс.
Мать кивнула. Он прошел к выходу, а затем обернувшись добавил:
– Моя жизнь похожа на огромную связку ржавых ключей – сколько не подбирай их к замочной скважине, дверь отпереть не получается.
Джеймс вышел на улицу и тут же налетел на чучело собаки, которыми раньше были уставлены платформы. Он чертыхнулся и со всей силы пнул чучело под костлявое ребро. Манекен, перевернувшись два раза, приземлился на бок и уставился на него парой кукольных глаз.
– Чего смотришь, дрянь? – со злостью выпалил Джеймс, – хорошо тебе здесь живется? А? да ты даже на собаку не похожа, – он смачно плюнул в сторону чучела, которое будто дразнило его безразличным взглядом.
Манекены давно изжили себя, но когда-то, боясь тяжелых последствий для психики эвакуированных людей, на них возлагались надежды. Временное правительство посчитало разумным приобрести несколько десятков тысяч таких «домашних питомцев» и расставить их между домами, по пути к заводам и немногочисленным общественным заведениям, чтобы обеспечить комфортное пребывание на Новой Земле. Но с появлением САО проблема решилась сама собой.
Чучела же, которых завезли гуманоиды, напоминали существ, скроенных из нескольких животных – морда медвежья, лапы непропорционально толстые по сравнению с телом, а шерсть пушистыми клоками свисала с гривы и хвоста. Людей скорее пугали эти монстры, а не наполняли чувствами добра и верности. Прошло много лет и чучел почти не осталось, многие из них стали жертвами вандалов.
– Чего смотришь, говорю? – снова крикнул Джеймс.
Постояв так минуту, в тишине, перед грязным манекеном, он понял, как глупо выглядит. Еще раз чертыхнувшись, Джеймс побрел к своему автолету.
– Зачем шумишь? – за спиной послышался знакомый голос.
Обернувшись, он увидел сгорбленного деда лет семидесяти:
– А, это ты Норман.
– Здорово, сосед, – дед подошел ближе, – слышу ругается кто-то, думал опять эти бритые с завода. Ох и одолели, черти. Мать рассказывала?
Джеймс покачал головой.
– Нажрутся, а потом шумят. Сил нет. Я их машинкой пугаю, – так дед называл САО, – включаю значит на полную катушку, а эти черти в темноте сильно пугливые. Орут и разбегаются, – дед расплылся в беззубой улыбке.
– Сильно одолевают?
– Справляемся пока. А ты к матери заезжал? Почаще бы, а то Элма скучает.
– Дела, – буркнул Джеймс.
– Дела, дела, деловые все какие, ждет она тебя, понимаешь?
Джеймс понимал, чувствовал, что с первого дня их жизни на Новой Земле, его мать могла лишь ждать. Ждать признанного без вести пропавшим мужа, ждать, когда за ней с сыном придут люди в камуфляже, ждать бесконечных межгалактических вылетов Джеймса и наконец, ждать, когда болезнь все же одержит над ней верх. Но они с матерью никогда не говорили об этом. Даже в те редкие моменты, когда разговор заходил об отце. Это была их общая боль, но разделить ее на двоих не хватало сил им обоим. Они привыкли умалчивать, недоговаривать, и это отдаляло двух самых близких людей. Отдаляло настолько, что наедине друг с другом – Джеймс мог поклясться – они ощущали неловкость.
