15
Дмитрий Ланской
Больно так, что глаза на лоб лезут. Держусь за морду, чувствуя, как по подбородку течет кровь. Рычу на белобрысую ведьму – на самом деле, хочется ее убить, медленно и с оттягом. Даже ее неожиданные извинения не успокаивают.
Пытаюсь отстраниться, но эта зараза разве уступит? Ни хрена. Подпихивает меня к ближайшему столу и заставляет сесть. Начинает копаться в своей огромной, похожей на солдатский мешок сумке и достает сумку поменьше. Открывает, вынимает какие-то медицинские упаковки.
Я все это время сижу и не свожу с нее глаз…
– Так, давай смотреть будем, – произносит деловито. Отодвигает мою руку от носа, обнимает скулы прохладными пальцами и внимательно изучает мое лицо. Прерывисто дышит, словно волнуется. Из уродливого пучка на макушке выбивается тонкая светлая прядь и мажет кончиком меня по лицу.
И тут у меня, блядь, встает. С такой силой, что я сначала замираю, а потом начинаю рычать и уворачиваться от трогающих меня рук.
Становится только хуже: эта Амаля просто вклинивается между моих ног, кладет одну ладонь на затылок, второй давит на плечо и фиксирует, не давая вырваться.
– Тише, тише, – шепчет успокаивающе. – Знаю, что больно. Потерпи немного.
Да какое потерпи – от ее близости и легкого дыхания на моей щеке еще больше ведет. Даже про боль в разбитой роже забываю.
Дергаю головой, вырываясь из ее рук, и рявкаю:
– Отвали, горгона! От тебя одни проблемы. Проваливай, сам разберусь!
Специально грублю в надежде, что обидится и правда оставит меня в покое. Тогда я спущусь к машине, сяду за руль и потихоньку поеду в травму смотреть, что там у меня с мордой. Заодно стояк нежданный по дороге спадет.
Я так думаю. Но это же Вересаева, с ней все планы летят к херам собачьим.
На мою грубость она только закусывает нижнюю губу и быстро-быстро хлопает белобрысыми ресницами.
Потом как ни в чем не бывало снова ловит ладонями мое лицо. Начинает рассматривать, осторожно поворачивая его влево-вправо, и я уже не сопротивляюсь. Почему-то больше не хочу.
– Сейчас остановим кровь, смоем то, что натекло и посмотрим получше, – произносит Амаля ровным тоном. Лезет в свою гигантскую косметичку, достает какой-то спрей и ловко, не давая очухаться, пшикает мне в ноздри и на губу.
Я опять рычу, потому что щиплет эта хрень жутко. Руки сами тянутся к лицу, но бандитка перехватывает мои запястья и держит. При этом еще глубже вклинивается между моих ног.
Пиздец, она издевается! Даже лицо как будто перестает болеть. А Вересаева вдруг наклоняется ко мне и дует на разбитую губу:
– Тшшш, сейчас перестанет кровить, и боль поменьше станет.
Ну да, боль поменьше, стояк покрепче.
Закрываю глаза, делая вид, что смотреть на нее не могу, а сам лихорадочно мозгами работаю. Про свою реакцию на эту бандитку размышляю – теперь уже без вариантов, на нее встало.
Ну да, секса у меня дня три не было. Как стерва меня кофе облила, с того дня и не было. Как-то все не складывалось.
Даже сегодня повез Анжелку пообедать с мыслью потом заехать потрахаться, и то не сложилось. Пока ели, слушал-слушал болтовню этой куклы, смотрел на ее красивенькое личико и вдруг понял, что не хочу ее. Не вставляет почему-то.
Так что после ресторана довез до ее любимого фитнес-центра и высадил, пообещав позвонить, как освобожусь.
И вот, пожалуйста, меня трогает эта лошадь, а я возбуждаюсь, как пацан семнадцатилетний. Все-таки надо было оприходовать Анжелку. Тем более она так настойчиво липла и так откровенно обиделась, когда я высадил ее из машины.
– Так, сейчас не дергайся, я постараюсь осторожно, – слышу голос и открываю глаза.
Вересаева уже смочила чем-то остро пахнущим марлевую салфетку и мягко-мягко водит по моему лицу. Продолжает смотреть внимательно и стоит все так же, почти прижимаясь к моему паху животом.
Надо сказать, чтобы отодвинулась. Но вместо этого вдруг спрашиваю:
– Что у тебя с Говоровым? Ты из-за него наплевала на то, что я тебя ждал?
Бледная рука с окровавленной салфеткой на миг застывает. Прозрачные глаза поднимаются и изумленно на меня таращатся. Потом она опускает взгляд и продолжает молча протирать мне морду.
Наконец, убирает руку и отступает на полшага, давая возможность потихоньку облегченно выдохнуть. А то ведь не дышал почти, пока она своим животом об меня терлась.
Оглядывается и с досадой выдыхает:
– Темно здесь, не видно ни черта. Хотя чего смотреть – в травму надо ехать.
– Да уж, приложила ты меня! – осторожно трогаю лицо. Кровь вроде остановилась, но нос болит – явно сломан. Да и губу саднит. – У тебя затылок каменный что ли? Бьешь, как кувалдой.
Бандитка усмехается. Заводит руку к макушке и распускает свой старушачий пучок. Светлые волосы рассыпаются по плечам, а в руке у нее остается металлическая хрень, похожая на краба, только на ручке.
– Вот. Не повезло тебе ровно на него наткнуться лицом, – и протягивает мне. Беру, недоверчиво кручу в руках.
– Это что такое?
– Для самообороны, – поясняет спокойно. – Видишь, острый край? При необходимости им можно располосовать кожу до крови. А если вот так взять за стержень, то становится разновидностью куботана. Им можно отмахаться почти от любого нападения.
– Охренеть! – я рассматриваю жутко выглядящую стальную штуку. И она всегда ее с собой таскает? Точно, не женщина, а гладиатор какой-то.
– А зачем в волосах носишь?
– Удобно, – пожимает она плечами. – Достать можно за секунду. Да и когда опытный мужик нападает, он следит, чтобы руки жертвы не дергались к тому месту на теле или одежде, где обычно находятся средства самообороны. А тут беззащитная женщина испуганно ручки к волосам подняла, типа закрывается от ужасного маньяка. Никто не реагирует на такое движение, не воспринимает его как опасное.
– И часто на тебя нападают? – вскидываю на нее глаза.
– Сейчас нет, перестала поздно домой возвращаться. А раньше всякое случалось.
– Охренеть, – повторяю еще раз и возвращаю оружие обратно. Вересаева спокойно собирает волосы и закрепляет этой штукой.
Я молча смотрю, пытаясь понять, что за жизнь у нее, что такие заколки носить приходится?
– Так что у тебя с Говоровым? Ты бы с ним поосторожнее, он парень непростой. Если у него к тебе интерес, подумай сначала, что ему может быть нужно, – зачем-то возвращаюсь к прежней теме.
Вересаева снова не отвечает, делает вид, что не слышит вопроса. Достает телефон, набирает номер и радостно здоровается, когда на том конце отвечает густой мужской бас.
– Василич, привет. Вересаева беспокоит.
– Понял уже, Амаль Андревна, – ворчит мужик в трубке. Мне отлично слышно каждое слово – стерва будто специально отодвинула телефон от уха.
– Ты сегодня случайно не на смене?
– Случайно на ней. Всем организмом на ней и трахаюсь со всем возможным удовольствием, – гудит в ответ трубка. – А что у тебя? Или решила, наконец, проведать давно влюбленного в тебя мужчину?
У стервы от изумления натурально приоткрывается рот и глаза делаются круглые, как у совы на глобусе.
– Василич, ты чего?! – бормочет растерянно и поворачивается ко мне спиной. Трубку покрепче к уху жмет и говорит уже тихо-тихо. Только мне все равно весь разговор слышно.
– Да ладно тебе, Амаль Андревна. Шучу я, ты же знаешь, что я своей Викторовне предан до крышки гроба. Только вот когда ты от признаний в любви шарахаться перестанешь, а?
– Шутник, блин! – выдыхает, кажется, с облегчением. – Я по делу. Привезу к тебе сейчас мальчонку – по-моему, у него нос сломан.
– Ребенка лучше в детскую, к Алиске. Сколько пацану? – интересуется мужик в телефоне.
Стерва бросает на меня быстрый взгляд и хмыкает:
– Это шутка, про мальчика. Так-то взросленький он. По паспорту сорок один.
Не дожидаясь окончания разговора, сползаю со стола и чуть не на раскоряку иду к своему кабинету – между ног все так же колом стоит.
У себя накидываю пальто, беру телефон, ключи от машины и иду к лифту. Пока жду кабину, шарюсь в инете, чтобы понять в какую травму ехать ближе всего.
Решаю спуститься сразу на парковку, чтобы не светить разбитой рожей перед охраной. Хотя какая разница – все равно в понедельник весь офис будет обсуждать, откуда у их начальника такая красотень на лице.
Секретерша Ася, тать ночная, еще и матери моей сообщит, что я подрался с кем-то. Доложит, и уже через полчаса вокруг меня с причитаниями будет носиться вся женская часть моей семьи. Пиздец, короче, будет.
Интересно, вокруг Вересаевой кто крутится, когда она болеет или ей хреново? Или такие никогда не хворают и плохо им не бывает? Они, как ниндзя, от всего отбиваются и отмахиваются своей заколкой?
Захожу в подъехавший лифт, но не успеваю нажать на кнопку – следом вваливается белобрысая самурайка.
– Надеюсь, у тебя машина с водителем? За руль тебе не стоит садиться в таком состоянии, – заявляет как ни в чем не бывало. И кривится, рассматривая мое лицо в ярком лифтовом освещении. Подается вперед и будто ощупывает его глазами. А у меня опять, блядь, опять вздымается только что опавший хер!
Отшатываюсь от нее. Откидываюсь затылком на стенку лифта и закрываю глаза – приеду из травмы и позвоню Анжелке. Так больше не может продолжаться, надо потрахаться как следует, и все пройдет.
– Нет у меня водителя, – отвечаю сквозь зубы. – Сам за руль сяду. А ты отстань от меня, Вересаева.
– Ну нет, нельзя за руль. Вдруг у тебя перелом пластинки решетчатой кости? Он может привести к истечению спинномозговой жидкости, и есть риск развития абсцесса мозга, – весело сообщает стервозина и выхватывает из моей руки ключи от машины. – Я тогда за руль сяду. Не волнуйся, смазливец, я хорошо вожу, – ловит мой недоверчивый взгляд, когда я все-таки плюхаюсь на пассажирское сиденье, а она устраивается за рулем. Спорить с ней уже вообще не охота.
Несколько секунд рассматривает панель управления, потом уверенно заводит двигатель и рулит к выезду с парковки. Пока роллетные ворота со скрежетом ползут вверх, поворачивается ко мне и вдруг улыбается:
– Не переживай за свою красоту, доберемся до больнички, и Василич тебе нос так вправит, что еще лучше станет.
Я смотрю на ее веселое лицо и спрашиваю, вспомнив слова этого самого Василича:
– Так значит, ты у нас старая дева, бегающая от мужского внимания, Вересаева?
Улыбка ее мгновенно вянет.
– Вообще-то, я замужем была. Так что про старую деву – это твои эротические фантазии, Ланской.
Отворачивается и дальше смотрит только на дорогу.
16
Амалия Вересаева
Бедный Дима, какое у него делается лицо, когда мы добираемся до приемного покоя!
В тесном помещении с крашенными серой масляной краской стенами и вытертым деревянным полом яблоку негде упасть. Разбитые, окровавленные лица, сломанные руки, хромающие ноги и густая, всеобщее-страдальческая атмосфера.
Глядя на эту толпу калечных и увечных, ожидающих приема, смазливец бледнеет и, кажется, собирается удрать.
Ну да, великовозрастный мальчик-мажор, родившийся с золотой ложечкой в ротике, это тебе не ВИП-приемная частной клиники и не чудо-больничка в Европе, где ты привык лечиться.
Зато тут специалисты такого уровня, что вашим гейропам и не снилось. Через руки того же Василича за смену травмированных проходит больше, чем у частноклиничных докторов за месяц. Он в своем деле бог, причем сразу и отец, и сын, и святой дух.
– Блядь, надо было сразу в частную клинику ехать, – бухтит смазливец и разворачивается разбитым носом в сторону выхода.
– Стоять! – ловлю красавца за локоть, не давая дезертировать, – патриот ты, Дима, или кто? Что делать, если Родина – она вот такая, с таким колоритом?!
– Не дрейфь, котик, – утешаю его, – в очереди стоять не придется. Ради тебя я готова поднять старые связи и даже взятку дать борзыми щенками – колбасой и пирожками, – трясу пакетом с купленными по дороге гостинцами для Василича и его бригады. Стопудово, ребята ничего не ели с самого начала дежурства.
Хватаю Ланского за локоть и тащу сквозь заволновавшуюся толпу страдальцев.
– Куда прешь? Тут очередь. За мной будешь стоять, – пытается перекрыть нам проход тощий мужичонка, баюкающий правый локоть.
– За тобой отчизна в час опасности стоять будет, а ты ее прикрывать своей могучей грудью. Ну-ка отошел! – я отодвигаю мужика и заталкиваю ошалевшего Диму в дверь для персонала. Смотрю на него глазами голодного динозавра и произношу сладким голоском. – Добро пожаловать в ад, Ланской…
***
– Нет, ты видела, что случилось?! – встречает меня Лара жарким возмущенным шепотом. Я только-только заползла в офис, проклиная все понедельники на свете, и пока даже света белого толком не видела. Тем более не в курсе, что у нас случилось.
– Марсиане высадились на Красной площади? В стране сменился президент? Доллар рухнул до трех рублей? – вяло интересуюсь, сбрасывая сумку на стол. – Пошли кофе пить, Ларис, а то я того… не в себе после выходных.
Тут я не вру – таких дней у меня давно не было. А уж утро этого понедельника – вообще отдельная страница моей жизни.
