Что касается их парных сочинительских сессий, то они, наоборот, обычно происходили в уединении. Сначала парочка пробовала заниматься этим в крохотной комнатке Джона в “Мендипс”, сидя бок о бок на односпальной кровати, однако они никак не могли разойтись головами (то есть местами гитарного грифа, где расположены колки). Кроме того, тетя Мими обычно сидела в гостиной прямо под ними и копила раздражение по поводу “кошачьего концерта”, доносившегося сверху. Очень быстро они были сосланы в единственную часть дома, откуда не доносился шум, – на застекленное крыльцо. Хотя там дуло, было неуютно и негде сидеть, крыльцо обеспечивало вполне солидное эхо для их тщедушных акустических гитар.
Мими оставалась категорически равнодушна ко всему, что ее племенник сочинял на пару со своим “маленьким дружком”. “Джон говорил: «Мы придумали песню, Мими, не хочешь послушать?» – вспоминала она. – Я же говорила: «И не подумаю. На крыльцо, Джон Леннон, на крыльцо»”. Кое-что из подслушанного ею было непохоже на “кошачий концерт”, и это становилось еще одним поводом уязвить Джона. “[Он] очень обиделся на меня, когда я однажды сказала, что мне кажется, Пол играет лучше. Весь надулся и убежал бренчать на своей гитаре. У них явно было соперничество, да еще какое”.
Единственным местом, где они могли по-настоящему сосредоточиться, был традиционно музыкальный дом Пола, особенно днем, когда отец еще не пришел с работы. Для Джона удирать с занятий в художественном колледже было в порядке вещей, однако у Пола это были первые в его жизни школьные прогулы. Здесь полностью оформилось их творческое партнерство: у камина бок о бок в своих креслицах, одна гитара, смотрящая влево, другая – вправо. “Вместо того чтобы крутить песню у себя в уме, я мог смотреть, как играет Джон, – будет вспоминать Пол, – как будто он держал зеркало и отражал, что делаю я”. Их голоса создавали тот же эффект: едкий лид-вокал Джона сочетался с высоким и мягким бэк-вокалом Пола, как уксус с оливковым маслом в прованской заправке.
Для стимуляции они заваривали в маленькой кухне бесконечные чашки чая и курили дешевые сигареты Woodbine или, из вредности, чай Typhoo в трубке, принадлежавшей отцу Пола. Если их временно покидало музыкальное вдохновение, они писали монологи и пьески в духе Goon Show на портативной машинке – Джон умел на удивление быстро и аккуратно печатать – или изощрялись в телефонных розыгрышах, названивая тем, кто почему-либо вызывал у них в тот момент антипатию.
Джим Маккартни вскоре узнал о том, что происходит в его отсутствие, но не стал ничего предпринимать, несмотря на то что именно его призвали бы к ответу, если бы о прогулах стало известно вышестоящему школьному начальству. На самом деле Джима эта дружба беспокоила не меньше, чем тетю Мими, но он всегда оставался приветливым с Джоном и лишь однажды предостерег Пола с глазу на глаз (как оказалось, совершенно справедливо): “Втянет он тебя в неприятности, сынок”.
Пол с Джоном часто засиживались до вечера, когда Джим и брат Пола уже были дома. Майк Маккартни теперь всерьез увлекался фотографией и постоянно снимал авторский дуэт, иногда даже подлавливая Джона в баддихоллиевских очках, которые тот по-прежнему прятал от окружающего мира.
Как-то перед самым Рождеством, после очередных посиделок с Полом, затянувшихся почти до полуночи, Джон, сняв очки, возвращался домой пешком по Мэзер-авеню в своем обычном полуслепом состоянии. На следующий день он рассказал Полу, что прошел мимо дома, в котором какие-то “странные люди”, несмотря на поздний час и холод, “сидели в палисаднике и играли в карты”. Пол наведался проверить и понял, что за картежников-полуночников Джон принял фигуры Иосифа, Марии и младенца Иисуса в подсвеченном рождественском вертепе.
Даже теперь у Пола рождались песни, которые он предпочитал обдумывать в одиночку и держать при себе, так как, на его взгляд, они были слишком близки к старомодным вкусам отца, чтобы показывать Джону. “Я вообще-то не стремился обязательно стать рокером, – вспоминал он. – Когда я писал «When I’m Sixty-Four», я думал, что сочиняю вещь для Синатры”.
Прогулы, конечно же, не обошлись без последствий. Летом 1958 года шестнадцатилетний Пол сдавал выпускные экзамены обычного уровня, но получил проходной балл только по французскому. Это означало, что для пересдачи ему предстоит просидеть большую часть еще одного года в пятом классе Института. На следующий раз он подготовился достаточно, чтобы сдать английский, литературу, изо и математику, но все равно завалил историю, географию, религиозное образование и немецкий.
После этого он перешел в шестой класс Института – отсюда начинался финальный двухлетний курс, заканчивавшийся выпускными экзаменами повышенного уровня и, традиционно, поступлением в университет. Однако, как ни странно, Пола не считали достойным кандидатом в университет; ему предложили подумать о том, чтобы пойти учиться на преподавателя, – так, например, сделала старшая сестра Джорджа Луиза. Что именно он бы мог преподавать, определяли два предмета, по которым он планировал сдавать экзамены: изо и английский.
Последний он проходил под началом старшего преподавателя Института по английскому языку, Алана “Дасти” Дербанда – великолепного педагога, который, помимо прочего, был одним из основателей ливерпульского театра “Эвримэн” и автором многочисленных учебников и пособий. Поначалу Пол произвел не самое выгодное впечатление. “Он просачивался в класс и сидел с таким видом, что ему ни до чего нет дела”, – вспоминал позже Дербанд.
Отношение Пола изменилось, когда класс проходил “Кентерберийские рассказы” Чосера. Преодолеть настороженность учеников по поводу английского языка XIV века Дербанд сумел, указав на многочисленные непристойные упоминания задниц и пускания газов. “Пол очень воодушевился. Было видно, что он открыл для себя что-то в Чосере, и то же случилось с другими писателями, которых мы потом проходили. Он очень увлекся словами, тем, что можно с ними делать самому, и возможностью пользоваться чужими открытиями. Я думаю, в нем всегда жило это желание написать что-то такое, чтобы людям это запомнилось”.
Но даже в глазах столь просвещенного преподавателя Джон Леннон и Quarrymen не представляли ничего хорошего и лишь отнимали у Пола ценное время для занятий. И за 1959 год не произошло ничего, что смогло бы его переубедить.
Год начался сразу с невезения. 1 января после обеда группа возвращалась на автобусе со своей уже традиционной площадки, “Уилсон-холл”, отыграв перед тем на новогодней вечеринке клуба при автобусном депо в Спике. Концерт был устроен с помощью отца Джорджа, который входил в организационный комитет, а вознаграждением было такое количество бесплатного пива, что под конец даже Пол едва мог держаться на сцене. По пути домой, среди похмелья и раздражения, было сказано что-то, что вывело из себя барабанщика Колина Хэнтона, который высадился со всем своим хозяйством на остановку раньше и больше никогда не объявлялся.
Вообще, казалось, что рок-н-ролл выдохся, как будто в оправдание пророчеств всех, кто считал его мимолетным поветрием, а его звезд – жалкими шарлатанами. Элвис публично исполнил ритуал покаяния, записавшись в армию и пустив под машинку свой великолепный кок и бакенбарды. Литтл Ричард, неподражаемый крикун и истязатель рояля, прервал мировое турне, чтобы переквалифицироваться в проповедника. Карьера Джерри Ли Льюиса резко затормозила после британских гастролей, когда обнаружилось, что он, будучи уже женат, повторно женился на своей тринадцатилетней кузине. Наконец, 3 февраля в авиакатастрофе погиб Бадди Холли – вместе с Дж. П. Ричардсоном по прозвищу Биг Боппер и шестнадцатилетним рокером мексиканского происхождения Ричи Валенсом. Эта потеря была особенно болезненна для Quarrymen, которые до сих пор во многом полагались на холлиевский репертуар с его готовыми для употребления трехаккордными мелодиями и риффами.
В Америке шумиха вокруг разных исполнителей, а также взяточный скандал с участием нескольких знаменитых диск-жокеев – включая Алана “Мундога” Фрида, человека, подарившего название рок-н-роллу, – казалось, запятнали эту музыку бесповоротно. На смену вопящим, вызывающе дерзким, гримасничающим рокерам пришли смазливые эстрадные мальчики-вокалисты, чаще всего по имени Бобби, которые каждым заискивающим придыханием выдавали свою полную стерильность и безвредность.
По-настоящему будоражащая музыка сохранилась лишь на блюзовых, ритм-энд-блюзовых и рокабилльных пластинках, которые продавались почти исключительно в дорогих “импортных” отделах специализированных магазинов в Лондоне. Однако у Ливерпуля имелись свои неофициальные каналы, которым он был обязан по-прежнему процветающим трансатлантическим перевозкам. Экипажи судов, заходящих в Нью-Йорк, – подчеркнуто высокомерный и стильно одетый контингент, известный под коллективным прозвищем “кунард-янки”[14 - По названию главной трансатлантической пассажирской компании Cunard Line.], – привозили домой только что отпечатанный в Штатах винил и передавали его родственникам и друзьям, которые сами исполняли музыку. Существовала острая конкуренция за право первым услышать новую вещь Чака Берри, Карла Перкинса, Бо Диддли или Coasters, чтобы потом сыграть ее на сцене.
На одном поле с недалеко ушедшими от скиффла Quarrymen работали десятки компетентных рок-бэндов с подражательно американскими названиями: Kingsize Taylor and the Dominoes, Karl Terry and the Cruisers, Derry and the Seniors, Cass and the Cassanovas, Rory Storm and the Hurricanes. Играли в них, как правило, рабочие ребята постарше, которые, неплохо зарабатывая днем в доках и на фабриках, могли позволить себе пошить одинаковые костюмы и закупить впечатляющее снаряжение в магазине Фрэнка Хесси: гитары, саксофоны, усилители. И главным пропуском в это братство было наличие ударника. В Hurricanes Рори Сторма эту роль выполнял Ричи Старки, парень из Дингла с грустными глазами, известный под сценическим псевдонимом Ринго Старр.
Колин Хэнтон был не самым выдающимся музыкантом, но его малоразмерная установка искупала все. И найти для него замену теперь казалось за пределами возможного. Даже за самые подержанные барабаны нужно было выложить минимум фунтов двадцать пять. Любой обладавший таким сокровищем претендовал бы на место в какой-нибудь взрослой группе с саксофонами и форменными костюмами и не стал бы якшаться со студентом худколледжа и двумя школьниками.
Не снизошедшие до того, чтобы спрыгнуть с автобуса вслед за Колином и упросить его вернуться, Джон, Пол и Джордж продолжили играть как чисто гитарное трио, но вскоре обнаружили, что их и до того скромный ручеек концертов совсем пересох. С каким бы промоутером они ни связывались, каждый задавал один и тот же вопрос: “А где ваш барабанщик?” Слова о том, что “ритм в самих гитарах”, не производили особенного впечатления в ситуации, когда грохочущие коллеги Ринго Старра были доступны по той же цене.
По этой причине их единственное публичное выступление за примерно восемь месяцев – не считая совместного бренчания в пустых аудиториях Ливерпульского колледжа искусств – состоялось на вечеринке, устроенной родственниками Пола в доме тети Джин. Среди гостей оказался друг его двоюродного брата Иэна Харриса по имени Деннис Литтлер – узнав, что у него есть своя, более успешная группа, Quarrymen попросились в нее всей троицей, но получили отказ по причине молодости и неопытности.
Чтобы избавиться от скиффловского имиджа, они стали называть себя Japage 3, составив название из первых слогов своих имен, но, по-видимому, никто был не в состоянии произнести его правильно – “джейпейдж”, – да и война еще не настолько забылась, чтобы кто-то положительно реагировал на слово, начинающееся с “Jap”[15 - Так пренебрежительно называют японцев.]. К лету Джордж настолько разуверился в будущем, что стал играть на стороне с Les Stewart Quartet, который имел и барабанщика, и постоянный ангажемент в кафе под названием “Лоулэндз” в пригородном районе Уэст-Дерби.
К концу августа на улице Хейманс-Грин в том же районе женщина по имени Мона Бест решила переоборудовать подвал своего большого викторианского дома во что-то среднее между клубом и кафе для своих сыновей Рори и Питера и их друзей. Les Stewart Quartet должны были играть на открытии 29 августа, но в последнюю минуту Стюарт отказался, и тогда Джордж привлек на замену Джона и Пола. Миссис Бест, которую не беспокоило отсутствие ударника, согласилась им заплатить – по-прежнему под вывеской Quarrymen, с дополнением в виде гитариста Кена Брауна, который был перебежчиком из квартета Стюарта.
Все четверо также были рекрутированы хозяйкой и ее сыновьями для доделки оформления нового клуба. Джон покрыл стены танцевальной зоны некими ацтекоподобными фигурами, а Пол – о художественных наклонностях которого его товарищи едва догадывались – расписал радугой пространство над закутком, где им предстояло играть. Любимым фильмом Моны Бест был “Алжир” с его знаменитой фразой “Давайте отправимся в Касбу”[16 - Касба – крепость в исторических городах североафриканских арабских стран. В Алжире это название распространяется на весь старый город.], которой главный герой завлекал девушку. Именно это интригующее, сексуально окрашенное название она и дала своему подвалу.
Уэст-Дерби не изобиловал развлечениями для подростков, и хотя “Касба” задумывалась как частный клуб, в вечер открытия явилась огромная толпа, взгляду которой предстали Джон, Пол, Джордж и Кен Браун, которые играли в тесном алькове под размалеванным Полом радужным потолком. Несмотря на отсутствие ударника, все прошло так удачно, что миссис Бест предложила им регулярный субботний ангажемент за три фунта на всех. Когда репортаж о клубе напечатали в местной газете, сюда стали подтягиваться клиенты из соседних предместий – и даже из центра – и быстро образовалась очередь из групп, желавших там выступать. Совсем скоро миссис Бест пришлось нанять вышибалу, чтобы тот контролировал толпу посетителей и отфильтровывал неблагонадежный контингент.
У Пола к тому времени уже сменилось несколько необязательных подружек – из толпы тех самых девиц, которые обожали его на расстоянии. Одна, Лэйла, была чуть постарше, с развитыми не по годам формами, – с ней он встречался, когда та сидела с чужими детьми, и это было довольно удобно с точки зрения возможности провести несколько никем не потревоженных часов на диване. Другая, Джули Артур, была племянницей комика Теда Рэя – эти отношения стали для него первым контактом с миром знаменитостей. Но именно в “Касбе” он встретил свою первую любовь.
Ей оказалась Дороти “Дот” Роун, субтильная шестнадцатилетняя девушка из Чилдуолла, которая недавно закончила Ливерпульский институт для девочек (учреждение, строго отделенное от мужской школы) и теперь работала в аптеке в центре. Дот изначально больше привлекало “суровое” лицо Джона Леннона, однако, узнав, что тот уже в отношениях с сокурсницей Синтией Пауэлл, она дала согласие встречаться с Полом.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/filip-norman/pol-makkartni-biografiya/?lfrom=174836202) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
notes
Примечания
1
“All our yesterdays” – слова из монолога Макбета (У. Шекспир, “Макбет”, акт V, сцена 5), которые среди прочего были использованы в качестве названия популярного документального телесериала 1960–1973 гг., посвященного жизни Великобритании в тридцатые и сороковые.
2
“О, боготворимый ливерпулец со своей немузыкальной супругой, / За все приторные штампы, которыми ты заваливаешь нас, / Под баюкающий мотив пусть скоро тебя похоронят / В самой средней середине дороги”.
Термином “Middle of the Road” (“Середина дороги”) – также в виде сокращения MOR – в англоязычном музыковедении принято обозначать широкий спектр популярной музыки, не вписывающейся в жанровые рамки рока, а также рок-произведения, находящиеся на периферии и более соответствующие канонам “легкой музыки”, – так называемый “софт” (мягкий) или “мелодик” (мелодичный) рок.
3
Во фрагменте “The End”.
4
Используются слова “Penny Lane”: “Penny Lane is in my ears and in my eyes” и “blue suburban skies”.
5
Используются слова “Penny Lane”: “showing photographs of every head he’s had the pleasure to know”.
6
Используются слова “Penny Lane”: “a pretty nurse is selling poppies from a tray”, “clean machine”, “in his pocket is a portrait of the Queen”.
7
Отсылка к позднейшей сольной песне Леннона “Working Class Hero”.
8
“Ей было всего семнадцать лет, сами понимаете…” – начальные слова песни “I Saw Her Standing There”.
9
Примитивное убежище из закапываемых гофрированных стальных листов, которое бесплатно распространялось британскими властями во время Второй мировой войны.
10
Слова из песни “Her Majesty”.
11
Тин-Пэн-элли (англ. Tin Pan Alley, “Переулок дребезжащей посуды”) – собирательное название популярной музыки как коммерческой отрасли, первоначально относилось к улице в Нью-Йорке, где в начале XX века размещались музыкальные издательства.
12
“У меня есть подружка с музыкальным автоматом. В том, что касается танцев, она просто королева…” В оригинале подчеркивается “сглатываемое” произношение звука r.
13
“Chalk and cheese” – аналог русского выражения “[как] день и ночь”.
14
По названию главной трансатлантической пассажирской компании Cunard Line.
15
Так пренебрежительно называют японцев.
