– У тебя, Авдотья, в родственниках пять деревень. Кого ни возьми, у тебя с ним какая-нибудь связь отыщется.
– Так, если судьба так распорядилася, что ж делать-то? – пробурчала тетка и принялась с силой отмывать грязь с кожи мальчика.
Жорка закусил губу. Он чувствовал, как волосяные вехотки докрасна драли кожу, но Наталья Дмитриевна улыбалась и только охала, видя, как темнеет от грязи вода в тазу. Когда дело дошло до головы, Жорка и вовсе был готов сбежать. Мыть голову ему решительно не нравилось, поэтому он зажмурил глаза аж до белых кругов и терпел, потому что очень хотел остаться.
Наконец купание закончилось. На Жорку натянули чистую одежду.
– Наталья Митривна, ну куды уж годится, чтобы на деревенского босяка барские рубахи надевали, – ворчала тетка Авдотья.
– Во что его одеть-то? – смеялась барыня. От горячего пара ее лицо раскраснелось, у лба появились влажные завитки волос. – Тем более эти рубахи Левушке коротки, он выше Георгия будет.
– Ну вот, по-моему, получилось просто отлично, – услышал Жорка слова барыни, которая оценивающе смотрела на него. – Иди, Георгий, и сам взгляни на себя.
Барыня потащила его к зеркалу. Из отражения на Жорку смотрел темноволосый румяный мальчик, белая рубашка оттеняла смуглую кожу, а его черные глаза спелыми вишнями блестели на чистом, лоснящемся лице.
– Ах, Авдотья, посмотри, как хорош! В жизни бы не сказала, что Георгий – сын кузнеца, – засмеялась Наталья Дмитриевна.
Но Авдотья только покачала головой и поджала губы. Топая и крича, ворвался в комнату Лев:
– Наконец отмыли! Я уже устал ждать.
Левушка схватил Жорку за руки, хотел было закружить, но вспомнил про ногу, поэтому порывисто обнял его, снова отпрянул и, глядя в Жоркино лицо, радостно вскрикнул:
– Ах как хорош, Жора. Маменька, как же он хорош!
Наталья Дмитриевна прижала руки к лицу и смеялась, с любовью глядя, как счастливо ее чадо. Жорка продолжал молчать, то и дело всматриваясь в лица то Льва, то Натальи Дмитриевны, пытаясь углядеть обман или хитрую насмешку, но видел только искреннюю радость. Постепенно и Жора поддался общему настроению, и по залу раскатился его громкий с хрипотцой смех.
– Что здесь происходит, Наташа? Почему все смеются? – Михаил Александрович вошел в комнату, снимая перчатки для верховой езды.
– Мишенька, дорогой, познакомься, это Георгий – друг Льва. Помнишь мальчика, который Левушку нашел, когда он в овраг упал?
Михаил Александрович кивнул, но продолжил вопросительно смотреть на жену.
– Так вот, кхм… – Наталья Дмитриевна кашлянула, а потом весело сказала: – Теперь он будет жить у нас.
Жорка, увидев барина, остолбенел, стушевался и вжал голову в плечи. Вид у Михаила Александровича был и впрямь такой, что человек, не знакомый с ним близко, пугался и старался вести себя очень осторожно. Высокий, статный, светловолосый, с узким носом и пышными усами, он обладал раскатистым голосом и неуемным темпераментом. Он, как сгусток живой энергии, притягивал к себе и пугал кипучей деятельностью. Рядом с ним Наталья Дмитриевна казалась миниатюрной и хрупкой, словно тростинка; она улыбалась и смотрела на мужа с вызовом.
Михаил Александрович ничем не выдал свое отношение к обрушившейся на него новости. Он лишь посмотрел на раскрасневшуюся от горячего пара и смеха жену, искрящемуся счастьем сыну и остановил свой взгляд на отмытом черноглазом Жорке. От этого сердце мальчика ухнуло к пяткам. Он схватился за полы рубахи так, будто они были его спасательным кругом, и потупил взгляд.
– Наташенька, – прокатился бас Михаила Александровича по зале после минутного молчания, – пройдем в голубую гостиную, милая. Мне кажется, нам есть что обсудить.
На несколько секунд снова повисла тишина, но в этот раз она была другой – тревожной, плотной и липкой. Потом Наталья Дмитриевна вскинула голову и молча направилась в сторону голубой гостиной. Лишь было слышно, как шуршат ее юбки.
Вдруг тишину нарушил молящий голос Льва:
– Папенька, прошу, не отсылайте Жору, он мой друг. Папенька… я так счастлив рядом с ним. У меня тут совсем нет друзей… Прошу вас, папенька!
Михаил Александрович еще раз взглянул на трясущегося и глядящего в пол Жорку, хмыкнул, подкрутил ус и отправился вслед за супругой.
Лев бросился к Жорке, обнял его своими худыми руками и горячо зашептал:
– Я не позволю им, не позволю! Ты мой друг, Жора, мой единственный друг на всем белом свете. Как я могу тебя отпустить?!
Жорку же снова сковало, как утром у избы кузнеца. Он знал, что именно сейчас решается его судьба, и молил Господа, чтобы хоть раз ему улыбнулась удача, а не просто поманила и щелкнула по носу. Он был так счастлив, когда Наталья Дмитриевна предложила ему пожить у них, потому что нога Льва не позволяла ему полноценно передвигаться.
Неожиданно для всех, в том числе и для самого Жорки, Лев нашел в деревенском мальчишке друга, о котором всегда мечтал. Жорка был смелым и отважным, веселым и беззаботным. Он день за днем упрашивал маму позволить им видеться чаще, а когда она сказала, что проще сделать так, чтобы Жора пожил в усадьбе, чем возить Льва на поляну каждый день, где мальчикам так понравилось играть, Лев не мог отказаться от этой идеи. И теперь Жорка стоял, вцепившись в полы белоснежной тонкой сорочки и глядя на свои босые ноги. Он не чувствовал прикосновений друга и не слышал его по-детски страстных обещаний. Он почему-то вспомнил зарок матери.
***
– Наташенька, милая, ну нельзя же в доме всех подряд селить, – басил Михаил Александрович, он ходил по комнате, пытаясь найти в себе силу убеждения.
– Мишенька, я же рассказывала тебе, как Левушка счастлив, когда видит Георгия. Ты же сам знаешь, как Лев мечтал о друге, и тут этот мальчик спас его. А он ведь совсем неплохой мальчик, я видела, как они играли вместе, когда на пикник ездила, я долго наблюдала за ним, – Наталья Дмитриевна вложила в свой голос просьбу, мольбу и требование одновременно. – Мишенька, ну нельзя быть таким несовременным. Нужно учиться смотреть в лицо веку прогресса, – и, видя, что Михаил Александрович все еще остается беспристрастным, продолжила: – Ты же не можешь позволить своему ребенку быть несчастным? Представляешь, как Лев расстроится, если ты Георгия назад отправишь? – И она замолчала, вопросительно посмотрев в глаза супруга.
– Ох, Наташа, ну не могу тебе отказать, – добродушно пробасил Михаил Александрович. – Как можно устоять перед такой речью, которая полна страсти? – уже смеялся супруг Натальи Дмитриевны.
– Миша, какой ты у меня хороший, – засмеявшись, Наталья Дмитриевна кинулась в объятья мужа.
– Дорогая, только ты его немного уму-разуму научи, если уж он по дому будет бегать, – пробурчал Михаил Александрович.
– Миша, можешь даже не сомневаться, у меня в голове столько планов, столько планов…
– Ты у меня такая выдумщица, – Михаил Александрович обнял свою жену, но она ловко выскользнула.
– Надо порадовать мальчиков. – И, подобрав юбки, быстро зашагала вглубь дома.
Михаил Александрович расстегнул пиджак и подошел к окну. На небе собирались грозовые синие тучи, но солнце из последних сил протягивало лучи, словно длинные руки, к земле. Барин хмыкнул, подкрутил по привычке ус и направился в свои комнаты. Пора было переодеваться к ужину.
Вечером того же дня Лев попросил Жорку называть его не барином, а просто Левой. Но у Жорки язык не поворачивался и немел каждый раз, когда он хотел обратиться к мальчику.
Глава 4
Прошел месяц с тех пор, как Жорка поселился в доме помещика Демидова. Сколько всего произошло за это время – и представить трудно. Началось все на следующий день после того, как мальчика привезли из деревни. Наталья Дмитриевна решительным шагом вошла в детскую, где возбужденный Лев показывал ошалевшему Жорке своих солдатиков, и сказала:
– Милые мои ребята, мне нужно с вами поговорить.
– Маменька, но мы хотели играть сейчас, – возразил Лева.
– Сынок, выслушайте меня, пожалуйста. Это важно. Нам нужно составить расписание обучения Георгия, и я надеюсь, что в этом важном вопросе ты станешь ему помогать.
– Конечно, можешь даже не сомневаться! – с жаром воскликнул мальчик. – Я помогу ему выучить все, что уже знаю сам, и мы будем дальше заниматься вместе.
От удовольствия он стал хлопать в ладоши.
Жорку никто не спрашивал, хочет ли он учиться, да и вообще чего он хочет. Но он бы и не смог ответить на этот вопрос, потому что хотел всего того, что ему предоставляла судьба, и намеревался брать от нее это все сполна.
– Вот и отлично. Значит, каждое утро занятия будут начинаться с французского, затем – мифология, история и география, точные науки и музыка. Мы выписали учителя, он приступит к работе через два месяца, будет готовить тебя, Левушка, для поступления в лицей, ну и Георгий заодно с тобой будет грызть гранит науки.
– Что, простите, мне нужно будет грызть? – встрепенулся Жорка.
– Это такое выражение, ничего тебе на самом деле грызть не придется, – и смех Натальи Дмитриевны золотистыми бубенчиками раскатился по комнате. – Будешь учиться вместе с Левушкой. Ах, чуть не забыла: еще нужно обучиться танцам, освоить этикет, манеры и шарм. Без этого никуда. Кхм, работа нам предстоит немалая, ну да ладно, справимся. Сегодня просто играйте, а с завтрашнего дня приступим. – И барыня поднялась, давая понять мальчикам, что разговор окончен, и они могут развлекаться.
– Пошли к пруду, Жора, – схватил того за руку Лев.
– Пошли, – оживился Жорка. Природа была его стихией, он уже научился слышать ее, видеть необыкновенную красоту и просто быть ее частью.
Они неторопливо спускались, держась за руки, на большую лужайку перед домом, а потом медленно вышли на тропинку. Солнце было уже почти в зените, от травы пахло пряным жаром. По обе стороны от тропинки, среди сочной зелени, рассыпались желтые, фиолетовые, розовые цветы, они убегали вдаль, украшая и оживляя строгую, подстриженную на английский манер лужайку.
Несмотря на то что пруд был довольно обширный, его выкопали сто лет назад крестьяне для хозяина, который мечтал разводить карпов. Вдоль берега пруд очищался от свободолюбивой растительности, здесь не росли камыш и рогоз, не кланялись пушистыми ветвями ивы. Вдоль пруда по кругу стояли скамейки и были разбиты аккуратные клумбы, на дальней стороне пруда от усадьбы белыми колоннами сверкала ротонда, возле которой красовался большой розарий. Цветы для него выписывались со всей Европы. Справа от тропинки покачивались привязанные лодки и гордость Михаила Александровича – настоящая гондола, присланная из Венеции. После России Михаил Александрович безоговорочно всей душой любил Италию, особенно Венецию. И эта маленькая блажь в виде гондолы грела ему душу. Он даже выучился управлять ею и ради смеха приобрел полосатую фуфайку и шляпу. Здесь же возился лодочник в серой нечистой рубахе.
– Кузьмич, мы на лодке хотим покататься, – сказал Лев.
– Отчего ж не покататься, когда денек такой погожий, – пропыхтел Кузьмич.
Он с любопытством посмотрел на Жорку и подмигнул ему.
– Залезайте, ребяты.
Лев, со светлыми волосами, одетый в чистую белую рубашку, аккуратно перешагнул борт и сел на нос лодки. Жорка, сверкающий на солнце темными, почти черными волосами, загорелый, живой, перемахнул борт в два счета и по привычке уселся на весла.
– Э нет, дуй-ка на нос. На веслы сам сяду, чего доброго утопнешь, – пробурчал Кузьмич и столкнул лодку в воду, хлюпая сапогами. Потом он грузно запрыгнул, от движения лодку чуть качнуло, и Левушка вскрикнул от удовольствия и страха. Жорка встрепенулся и крепко прижал к себе мальчика.
– Ты держись. Ты не упадешь, если будешь держаться, – зашептал он.
На секунду он представил, как мальчик падает в воду и как его, Жорку, за это отправляют опять в деревню. И эта мысль за доли секунды привела его в ужас.
– Ой, Жора, я так испугался, что в воду упаду. Маменька всегда так волнуется, что со мной что-то случится. Да еще после моего приключения в овраге до сих пор сам себе удивляюсь, как это я решился так далеко в лес зайти.
– Барин, брось ты это, – пробасил Кузьмич. – Я же сам удавлюсь, ежели что случится. Не будет мне жизни, коли молодой барин за борт свалится.
Мальчик расслабился и заулыбался, он погладил своими тонкими пальчиками сухую, мозолистую руку Жорки и сказал:
– Как же хорошо, что теперь у меня есть друг. Мы плывем, как настоящие морские корсары. Ура!
Кто такие корсары, Жорка знать не знал, но видя, как его сосед улыбается, тоже расслабился и подставил свое лицо жаркому ветру, а Кузьмич налег на весла, и лодка заскользила по гладкой поверхности пруда.
Держась одной рукой за Жорку, Лев опустил вторую в прозрачную, прохладную воду и запел тонким голоском. Жорка от неожиданности чуть не выпустил руку мальчика и замер в изумлении. Конечно, он слышал в деревне и разухабистые народные песни, которые исполняли девки или бабы на гуляниях, и тяжелые, грудные мотивы, которые заводили во время застолий. Жорка всегда любил слушать, как кто-нибудь затягивал куплет и остальные тут же включались и подпевали надрывно и тоскливо. Он часами готов был просиживать в кустах, наслаждаясь переливами русской песни. От грустных у него текли слезы. От веселых становилось хорошо на душе и странное чувство удовольствия разливалось от макушки до самых пяток.
Но то, что пел сейчас Лев, было воистину удивительным, такого Жорка еще не слышал никогда – голос мальчика был высокий и чистый, словно перезвон хрустальных колокольчиков. Жорка открыл рот и не сводил глаз с исполнителя.
– Что это за песня такая? – прошептал мальчик, когда его сосед умолк.
– Это романс, называется «Соловей», композитор – Александр Александрович Алябьев, знаешь такого?
Жорка отрицательно покачал головой.
– Мама говорит, что у меня неплохо получается брать высокие ноты. Мы постоянно музицируем, а когда приезжает мамин брат, даем домашние концерты, он в Петербурге работает в Императорском театре. Ну а раз ты теперь с нами, то и тебе придется постигать музыкальную науку. Никуда не денешься. – И, рассмеявшись, добавил: – Не волнуйся, это гораздо интереснее, чем математика, например.
Хотя Жорка не знал, что такое романс, кто такой Алябьев, что значило трудное слово «композитор», и уж тем более не подозревал о существовании Императорских театров, он негромко попросил своего друга:
– Можешь, пожалуйста, еще раз спеть?
Лев с улыбкой кивнул, и в тугой жаркий воздух снова ворвались высокие ноты романса.
После прогулки на лодке настала очередь Жорки удивлять своего друга. Он учил его бросать камешки лягушкой, стрелять из своей рогатки и ловить кузнечиков. Лев от восторга то и дело обнимал Жорку.
– Ты знаешь, Жора, мы так весело с тобой проводим время! Одно только меня расстраивает…
– Что же это?
– Очень хочется побегать, – рассмеялся Лев. – Но пока… – он взглянул на ногу, – только пешком.
– Это ж ненадолго, – сказал Жора и потрепал друга по плечу. – Скоро нога заживет, и мы устроим забег наперегонки.
На следующее утро после завтрака Лев притащил Жору в классную комнату. Она была просторной и находилась на первом этаже, в комнате стояли стол, шкаф с книгами, висели плакаты с нарисованными картинками на них, стопками лежали карточки, а во всю стену растянулись огромные карты: одна – звездного неба, а вторая – мира.
– Ну что, Жора, поздравляю. Сегодня тебя ждет первый урок. Будем тебя с матушкой грамоте учить, – высокопарно произнес Лев и рассмеялся.
– Боязно мне, барин, то есть… Лева. Боюсь, не пойму ничего. Премудростей всяких не постигну, и что тогда? – испуганно произнес Жорка.
– Постигнешь, конечно постигнешь. Можешь даже не сомневаться.
Вскоре пришла Наталья Дмитриевна, в руках она держала целую стопку книжек. Она выглядела довольной и воодушевленной.
– Ну что, дети, начнем, – начала она, раскладывая перед собой книги.
У Жорки затряслись коленки. Он понимал, что учиться надо, и это требование Натальи Дмитриевны, при этом он не мог взять в толк, зачем ему сдалась эта грамота.
– Начнем, пожалуй, вот с этого, – барыня ловко выудила одну из книг и открыла ее на середине. – Прочти вот здесь, – и указала на абзац.
– Как это «прочти»? – с ужасом прошептал Жорка.
– Так я и думала, что читать ты не умеешь, – удовлетворенно сказала барыня. – А буквы хоть какие-нибудь знаешь?
Жорка замотал головой, как конь на привязи.
– Ну что ж, начнем с самых азов… – И перелистнула книжку в самое начало.
– Это «а», самая первая буква, следом идет «бэ», но если их поменять местами, вместе читается как «ба», понятно? – И Наталья Дмитриевна начертила на грифельной дощечке «БА».
– Теперь ты напиши, Лев, – обратилась она к сыну. – Георгий еще раз посмотрит и вслед за тобой уж точно сможет повторить.
Зардевшийся от удовольствия мальчик принялся писать буквы на доске, старательно выговаривая:
