Сказав мн[2 - Дядя (укр.)] з полонини,i вуйко
Ти будеш хлопче[3 - Парень (укр.)] землемiр.
И измеряя многократно,
Друзья я видел этот мир
В изображении обратном,
Когда смотрел я в нивелир.
Вращались лимб и алидада[4 - Часть геодезического прибора] ,
Рефракции – крутой вираж,
Недалеко от Ленинграда
Я проектировал дренаж.
Рюкзак и абрис, румбы снова,
Каштанов чудных белый цвет,
На улицах седого Львова
Я буду помнить много лет.
Там были съёмки и привязки,
Раскаты вешних майских гроз,
И не было там крепче связки,
Чем мой родной Гипроводхоз.
Винт микрометренный крутился,
А вместе с ним земная ось,
А я, товарищи, женился,
Как все мужчины на авось.
Меня, совсем не Казанову,
Из царства сала и хохлов,
Жена упрятала в Молдову,
В еврейский город Кишинёв.
А там совсем другие лица,
Свободы мне не видеть век,
Голубка – это «[5 - Голубка (молд.)],porumbiza»
А Бодюл – мой родной генсек.
Как хорошо там пьются вина,
Кладут там трезвых на алтарь,
В крови моей гемоглобина,
Превысил «Негру де Пуркарь».
В болоте вязли мои бёдра,
Я буду помнить много лет,
Как я тащил в молдавских Кодрах
Свой старый мензульный планшет[6 - Геодезический инструмент] .
На нём вершины, реки, дали,
Костёр ночной в тайге зелёной,
Изгиб моих горизонталей,
И цвет родной «сиены жжёной».
Отсчёт обратный плыл в утиль,
Пришёл тот самый нужный год,
Что я приехал в Израиль,
В свой белокаменный Ашдод.
Там в босоножках и пижаме
На стройке что-то сторожил,
И там же душными ночами
Иврит неистово учил.
Есть бог на свете, дело в шляпе,
Имело место это быть,
Что начал я работать в «[7 - Институт геодезии и картографии Израиля]»,MAPI
И геодезии служить.
…Но завтра пенсия и розы,
Бокал искристого вина,
Из-под очков блестели слёзы
В глазах у Гриши Шифрина.
Ведь был наш Марик работящий,
Рыдают дамы вместе с ним,
Полковник, скажем, настоящий,
В отделе был лишь он один.
Ну что, Кисленко, до запястья,
Тебе желаем только счастья,
Здоровья в теле, стойкость духа
И ни пера, Тебе, ни пуха!
Ну что, Кисленко, завтра пенсия,
Но ты ещё на полпути,
Здоровье, счастье и потенция
Пусть будут, Марик, впереди!
«Половина пути», упомянутая в завершении моей оды, являлась не такой уж и метафорой. После ухода на пенсию Марк прожил, в окружении заботливой жены Симы, дочери Ульяны, сына Павла и четырёх внуков, ещё двадцать вполне здоровых и дееспособных лет. Он ушёл на вечный покой на 87 году жизни.
Да будет пухом ему земля!
Глава 11. Изя Толмачёв
1939 года рождения, еврей, инженер-землеустроитель
Имя Изя имеет еврейские корни и является сокращённой формой от имени Исаак или Исраэль. У него -несколько значений, в том числе «смех», «радость» и «счастье». В своей сути это имя отражает яркую и жизнерадостную личность, которая обладает чувством юмора и умением видеть эйфорию и отраду в мелочах.
Эта, найденная в интернетовской паутине, информация об имени Изя, которая относится здесь к фамилии Толмачёв, полностью соответствовала личности этого хорошего человека. Познакомился я с ним, также как и с многими другими, описанными в этой книге, в национальном институте геодезии и картографии (Тель-Авив), в котором проработал почти четверть века.
Я не могу назвать Изю Толмачёва своим близким другом, скорее он был моим позитивным коллегой или жизнерадостным сослуживцем. Когда я пришёл на работу в институт, Изя уже пребывал там около двадцати лет. Он был представителем волны репатриации 70-годов, которую называли сионистской (еврейско-патриотической), а я – её образцом, наречённой словом «колбасной», 90-х годов. Взятое в кавычки означало, что миллион евреев из СССР вернулись на историческую родину не с патриотической мотивацией, а исключительно с целью поправить своё экономическое положение. Чтобы закончить историю приезда русских евреев в Израиль, следовало упомянуть и о «тыквенной» репатриации (2020-2022 г.). Здесь речь шла о некой девушке, прибывшей на ПМЖ (постоянное место жительства) на Святую землю из России, которая к своему неудовольствию не обнаружила не в Тель-Авиве, не в Иерусалиме и не в Хайфе тыквенное латте, которым её потчевали в американских кофейнях Starbucks.
Как бы там ни было, новые репатрианты 90-х годов относились к своим землякам, приехавшим в 70-е, с неким почитанием, как к людям, которые достойно прошли тяготы и лишения адаптации к новой жизни в еврейском отечестве. Именно таким и являлся мой уважительный контакт с Изей Толмачёвым. Сейчас вспоминаю свой первый рабочий день в институте в январе 1992 года. Я вошёл в отдел земельного кадастра: там рабочие места сотрудников были разделены на открытые отсеки, в которых размещались письменные столы с компьютерами и канцелярскими принадлежностями. Только один из них, напоминающий купе пассажирского поезда, был с трёх сторон загорожен самодельными картонными стенками. Когда я проходил мимо такой кустарной ячейки, одна из картонок приоткрылась, и из неё показался силуэт, средних лет, импозантного мужчины в старомодных дымчатых очках. Он исподлобья, мне даже показалось, как-то насмешливо взглянул на меня и спросил:
– Говоришь по-русски?
Когда я утвердительно кивнул головой, удивляясь, что ко мне обратились «на ты», а не «на вы», как принято среди русскоязычной публики, он, словно читая мои мысли, продолжил:
