Александр Николаевич Лекомцев "Кикимора – надёжная жена"

Дефицит ощущения проявления справедливости свойственно каждому человеку, да и, пожалуй, любому живого существу. Причиной эмоций может быть душевная рана, обида, смерть и болезнь близкого человека, летний град или наводнение, уничтожившие часть урожая… Да всё, что угодно, любое негативное явление, которое мы не готовы принять, порой и постичь своим сознанием. Эти короткие рассказы о том времени, когда существовал Советский Союз. Сегодня нет смысла сравнивать всё то, что было, с тем, что есть. В небольших сюжетных историях показаны характеры и «положительных», и «отрицательных» персонажей, в основном, семидесятых годов минувшего века, без преувеличения, Великой Страны.

date_range Год издания :

foundation Издательство :Автор

person Автор :

workspaces ISBN :

child_care Возрастное ограничение : 16

update Дата обновления : 21.07.2024

Кикимора – надёжная жена
Александр Николаевич Лекомцев

Дефицит ощущения проявления справедливости свойственно каждому человеку, да и, пожалуй, любому живого существу. Причиной эмоций может быть душевная рана, обида, смерть и болезнь близкого человека, летний град или наводнение, уничтожившие часть урожая… Да всё, что угодно, любое негативное явление, которое мы не готовы принять, порой и постичь своим сознанием. Эти короткие рассказы о том времени, когда существовал Советский Союз. Сегодня нет смысла сравнивать всё то, что было, с тем, что есть. В небольших сюжетных историях показаны характеры и «положительных», и «отрицательных» персонажей, в основном, семидесятых годов минувшего века, без преувеличения, Великой Страны.

Александр Лекомцев

Кикимора – надёжная жена




Корневщик Васильев

Прямо на травяном поле, под селом Черный ручей, тигр задрал двух коров. Одной бурёнке лапой вырвал хребет и так, что местами из лопнувшей кожи торчали прутьями поломанные рёбра. Вторую придушил, оставив её без задних ног. Участковый уполномоченный, капитан милиции Макар Устинович Гнямов, от гнева вращал глазами и говорил:

– Ну, если встречу эту кошку полосатую, то никак не пожалею! Лично пристрелю!

Прямо сейчас пойду и найду…

Бабы сдержанно плакали в платки, а Нестериху от горя пошатывало. Оттого она и присела на ствол поваленного дерева, сиротливо когда-то стоявшего в поле, и жалела всем сердцем не просто убитую, но ещё и страшно искалеченную, изуродованную, свою корову Милку. Она ведь не только кормилица, но и живое существо, ставшее, в сущности, членом семьи. Тяжело такое пережить.

Охотники тоже молчали, слушая, как свирепствует их многоуважаемый милиционер. А что тут ещё скажешь? Наверное, по большому счёту, он прав. Явная несправедливость просматривалась со стороны действий полосатой кошки. Вот и думай, почему так устроен мир. Одним, как говорится, все блага, а другим вот сплошные неприятности не только со стороны чиновников и начальников разных, но даже и зверей.

– Слышь, Устиныч, уймись! – от кого Макар не ожидал услышать, так это от Нестерихи, – успокойся, говорю! Сам знаешь, что зверь серьёзно и основательно законом охраняется. Коров-то у нас вон сколько, а полосатых кошек этих в уссурийской тайге пока не очень-то и много. А корова… Ну, что тут поделать.

– Я просто так говорю, – признался капитан милиции Гнямов, – злобу сорвать. А законы я сам знаю. Власть наша такую утрату… завсегда оплатит. Как обычно. Ты в накладе не останешься.

– Оно понятно. Но Милку-то мне уже никто не вернёт.

Капитан милиции попытался улыбнуться. Но получилось не натурально, натянуто. Весёлость изобразить милиционеру Гнямову не удалось. Тоска у людей в глазах и никакого задора. Все ведь свои в посёлке. Каждый друг друга понимает и поддерживает.

Правда, у некоторых на лицах читалась такая мысль: «Что там коровы, когда у нас почти прямо по селу тигры разгуливают. Это же прямая невидаль для тех же москвичей».

– Братцы, – обратился участковый уполномоченный к промысловикам и охотникам, – не трогайте вы тигра, прошу вас! Редкая ведь зверина. Уникальная. А не то ведь такой штраф за него получите, что грустно дальше и жить станет…

Почти все кивали в знак согласия головами, поддерживали убедительные доводы Гнямова. Действительно, кошка эта полосатая в сто раз, а то и более, ценней самой породистой коровы. Да и, по большому счёту, никто толком и не знает во сколько.

Только у корневщика Васильева, завзятого и довольно удачливого сборщика корня женьшень, щуплого старика с коричневой куцей бородёнкой, зеленовато-серые глаза лукавили. На лице Васильева, почему-то, было написано, что именно он втихаря и завалит тигра. Поэтому Макар Устинович фактически официально ему заявил:

– Не вижу в ваших глазах, товарищ Васильев, задора в наше замечательное завтра. Какая-то на лице тоска, понимаешь, зелёная.

– Так что, предлагаешь мне вприсядку плясать? – среагировал на слова милиционера корневщик. – Я, конечно, умею такое делать, но сейчас желания не имеется.

– Вы мне, товарищ Васильев, это бросьте, выражение своего лица с каким-то странным… намёком делать! Что со зверем случится, так лично с вас и спрошу.

– А если заворот кишок или дизентерия у него произойдёт, – пошутил сборщик женьшеня, – тогда что?

– Всё равно, спрошу, – как бы, не понимая или не принимая иронии старика, ответил ему участковый, – только так.

Сделав предупреждение Васильеву, капитан милиции Гнямов направился по дороге к селу. Чего людей успокаивать? Сами сознательные, всё поймут и перестанут волноваться.

У Васильева среди здешнего народа имелось устойчивое прозвище – Самородок. Гадать трудно, с каких пор его так величать стали, но то, что он, на самом деле был мужиком толковым, деловым, оспаривать из односельчан никто не стал бы. Кроме всего прочего, он корневщик классный и охотник удачливый. Зла никому и никогда не творил и не желал, а добра делал предостаточно.

Все помнят, как он приютил у себя в доме телятницу Наташку с ребёнком, когда та бежала, невесть куда, от пьяного разбушевавшегося мужа. Чего только не бывает в семье. Да и деньгами Васильев безвозмездно помогал тем, кто в них, в силу обстоятельств, нуждался. Ведь, что там греха таить, как правило, сборщики женьшеня – люди далеко не бедные. А если с ними регулярный фарт, удача, значит, то и подавно.

Главное, считали многие, что душа у старика – чистый, прозрачный таёжный родник. Пусть порой отдаёт от неё холодком, но зато она вся на виду. Оттого-то Макар Устинович, глянув на Самородка, тут же и смекнул, что на уме у Васильева что-то не совсем ладное. Потому и стращать стал ни кого иного, а Самородка. Впрочем, милиционер, всё-таки, глубоко сомневался в том, что Васильев готовится убить тигра.

Но кто его знает. Тут, как говорится, бабушка надвое сказала. Может, старик коров пожалел, а тигра на почве их убийства невзлюбил. Нельзя ведь быть добрым абсолютно ко всем людям и зверям, не получается так. Все ведь – существа разные. А закон ведь в тайге один даже для самых добрых и отзывчивых людей: если навредил, то и отвечай за содеянное по полной программе.

Думая про самые разные жизненные несправедливости, шёл себе Самородок таёжной тропой по свежим тигриным следам, возможно, готовясь совершить задуманное убийство, никак не считая это преступлением. Всячески он ругал коровьих душ губителя, чувствуя, что остывает помаленьку его злость к тигру. Почти канула она куда-то, скорей всего, в самую глубину его собственной души.

– Что же ты за червяк-человек, Даниил Тимофеевич, – ругал он вслух себя. – Чувственный… под старость лет стал, жалостливый какой-то. Как баба, ядрёна мать! Расчувствовался. Жалко ему тигра стало, видишь ли. А этой кошке не жаль было живую тварь губить? Задавил бы одну корову, ещё ладно. Зачем двух-то? Просто так, из баловства, получается.

Подзадоривал он себя всячески, чтобы мужиком себя чувствовать, в конечном счёте, и всякие там жалостливые мысли гнал взашей. Совсем не беспокоили его угрозы участкового, Самородок не наивен и не глуп. Это «полосатый матрас» он приговорит, что называется, в самое удобное время, и так запрячет в тайге, что ни одна милиция не найдёт. А с собой у него, на всякий случай, не только пятизарядный карабин, но и небольшой рюкзак с сухим пайком.

Тигриные следы были почти свежие, хотя и слабо, едва и кое-где отпечатанные. Они то пересекали охотничью тропу, то уходили в кустарник. Приостановившись, сорвал с высокой лозы-лианы довольно зрелую гроздь винограда. Пожевал чёрные, с лёгким синим налётом, ягоды. Оставшуюся их часть положил в глубокий карман штормовки. Потом опустился на колени, «читая» знаки, оставленные хищником.

– Никак баба, тигрица, – изумился Самородок. – Ух, ты, девка-разбойница!

Улыбнувшись себе в бородёнку, он с левой стороны, заросшей лианами лимонника и актинидией, стал обходить сопку, так, чтобы зверь, находящийся уже поблизости, не смог учуять присутствие человека. Лёгкий, едва уловимый ветер дул с той стороны, где должна была и находиться тигрица.

Осторожно щёлкнув затвором карабина, проверив, на месте ли патроны, Самородок пополз на бугор, придавливая животом жёсткие лапы орляка, который, почему-то, ошибочно называют папоротником. Ну, и не важно, главное, что он съедобный и полезный для человеческого здоровья.

Васильев вспугнул не только целую компанию самых разных козявок и букашек, но и двух маленьких змей медянок. Очень опасные и ядовитые твари, несмотря на свой малый размер. Их тут всегда много. Да и не только их, а всяких и разных.

Внезапно перед ним на поляне предстало интересное зрелище, и оно его заворожило и, можно сказать, очаровало. Два маленьких жёлтых тигрёнка барахтались на мягкой и не такой уж и редкой траве, под названием «заячья капуста». Они резвились, как обычные домашние котята или щенята.

Поодаль, прижимаясь к огромному валуну, сидела их мамаша. Не отрывая от детёнышей глаз, она, то и дело, зевала. В стороне валялась одна чисто обглоданная кость, говорящая о том, что здесь недавно был небольшой завтрак. А вторая была ещё не съедена зверями, только начата. Потом ещё поедят… Теперь у тигриной семьи происходил короткий отдых.

«Что ж это так, – мысленно обратился Самородок к тигрице, – двух-то коров задрала? Вам-то и одной было бы много. Эх, ты…».

Увиденная семейная идиллия окончательно убедила Васильева в том, что стрелять по тигрице и тигрятам не стоит. В противном случае, не по-человечески получится, не чистоплотно, жестоко. Он ещё немного понаблюдал за этим зрелищем, улыбаясь себе в бородёнку, похмыкал и сполз с бугра вниз.

Внезапно ему захотелось закурить, что он делал не так и часто. Но тут особый случай, у корневщика вдруг в душе возникло уважение к самому себе. Почувствовал, как на душе потеплело. Он ведь был пусть малой, но частью природы, в данном случае, тайги, которую знал и понимал с малых лет. Васильев поле в карман штормовки за портсигаром, и спичками, в котором лежало с десяток папирос «Север». Но здесь, недалеко, от места обитания тигров, курить не стал, хоть и знал, что ветер дует в его сторону. Да и он находился за бугром.

Он осторожно поднялся, встал на ноги и спустился на тропу. А там уж задымил… всласть. Тут, вдалеке от семейства больших кошек, можно было не только курить, но громко разговаривать. А на бугре следовало быть осторожней. Зачем зверей злить или пугать? Увидит тигрица человека, мать своих малых детёнышей и скажет им: «Ну, детки, пришёл на нашу погибель Даниил Тимофеевич Васильев. Он-то не промахнётся, стреляя в нас из своего карабина. Теперь нам… конец!».

– Ага, – ухмыльнулся Самородок, вдыхая дым слегка папиросы, – вот совсем и не конец. Не такой уж жестокий и непонятливый Даниил. Грамотный он и понимающий».

Разговаривая сам с собой, вышел Самородок на большую тропу и там носом к носу встретился, столкнулся с капитаном милиции Гнямовым, у которого от внезапной встречи с Васильевым и быстрой ходьбы перехватило дух.

– Убил, всё-таки, тигра, да? – впервые в жизни Макар Устинович обратился к Самородку на «ты». – Отвечай, Васильев!

– Это что же такое получается? – спокойно начал растягивать слова добытчик женьшеня. – У тебя телепатия такая, что ли? Не знаешь, убил ли я зверя, а утверждаешь, что, всё же, порешил, кончил.

– Ты мне про телепатию мозги не кипяти, Даниил Тимофеевич. Эта самая телепатия Агафья Смыкина, заведующая столовой… Она видела, как ты в тайгу входил с карабином, при оружии, значит. Благо, она свою козу искать ходила… Вот на тебя и обратила пристальное внимание.

– А ты, Гнямов, про дела такие не болтай, коль ничего не ведаешь. Не убил я зверя. Так надо мне было.

– Не нашли, значит, вы его? – заговорил уже вежливей участковый уполномоченный. – Не обнаружили?

– Ошибаешься. Мы его быстро обнаружили вместе с моим карабином, – передразнил капитана милиции Самородок. – А вот убивать не стали, и все дела.

Надо сказать, что Макар Устинович сообщению Васильева уже внутренне, как-то, поверил, но, правда, не до конца. Потому он и предложил Васильеву пройтись до того самого места, откуда он наблюдал за тигрицей и тигрятами.

Заодно Гнямов не без гордости сообщил, что амурский тигр, гораздо крупней своих собратьев, бенгальского, тамильского и других. Разумеется, и африканский лев, намного меньше тигра и по размеру, и по весу.

– Это мне ведомо, – сказал Васильев. – Не всегда ведь стреляю, иногда и книжки умные читаю. Ещё знаю, что наш тигр может запросто запрыгнуть, к примеру, на высоту второго этажа, причём в зубах с коровой или быком.

– Ничего себе! А я этого не знал.

– Вот почему меня удивляет и обижает то, что наш зверь убил сразу двух коров, а унёс с собой меньше половины туши. Не по-человечески такое, то есть не по-зверски даже. Но у тигров, к моей обиде, такое случается. Ничего не поделаешь.

– Вы настоящий охотник, Даниил Тимофеевич, грамотный, добрый и умный человек.

– Ну, что я разве без тебя этого не знаю, товарищ капитан. Я ведь в молодости и ветеринарный техникум закончил. Можно было и в институт поступить, да передумал… Делом занялся. Чего дурака-то валять?

Они тихонько стали вползать на бугор. Гнямов с большим удовольствием смотрел на тигриную семью, улыбался.

Тигрица вдруг насторожилась и подняла нос к ветру и начала осторожно красться в противоположную сторону от людей, с ветреной стороны что-то почуяла. Но, может быть, и слегка подвёл её звериный инстинкт. Опасность почувствовала, но пока не сообразила, откуда она исходит.

– Теперь если сейчас же не сползем вниз с бугра, придётся её тогда точно порешить, -доверительно сообщил милиционеру Самородок. – А если защищаться не будем, то нам – хана… Она ведь с детьми. Ведь хитрая зверина, вперёд нас забежать сможет и трижды незаметно тропу пересечь. Правда, уже на ней нас она не тронет. Тигры шибко собачье мясо уважают…

– Поползли, – прошептал Устинович. – Нам таких неприятностей не надо.

Торопливо сползли вниз. Потом в быстром темпе отошли подальше от опасного места. И уже почти перед самым селом Самородок сообщил, что у него почему-то сохнет во рту. Пить хочется, никакой мочи нет.

Видать, такая оказия от волнения произошла и некоторого страха. Не без него ведь.

– И что, терпеть не можешь? – по-дружески, с участием спросил Макар Устинович. – Сейчас родничок встретим. Я знаю, где он находится. Сейчас я его найду.

– А чего его искать? – Самородок махнул рукой в сторону оврага. – Вон же он, под самым носом! Другой жидкостью в данном случае горло смачивать надобно. Да ведь сегодня и суббота… Не грех.

– Я ведь с собой, Даниил Тимофеевич, водку никогда не ношу. Я за тобой чуть ли ни в одних кальсонах побежал, а ты мне «горло сохнет».

– Голова садовая, – урезонил Васильев человека, который стал ему даже, в какой-то степени, почти родным и близким. – У меня не только нож висит на поясе, но и рюкзак за плечами имеется.

– Ну и что?

– А в нём располагается литровая фляжка. А в ней – чистый спирт. Немного, конечно, но нам хватит. Даже стаканчик на месте и кое-какая закуска. Знаешь, как чистый спирт пить?

– Знаю. Надо сделать вдох, но только не выдох, чтобы не обжечься.

Все книги на сайте предоставены для ознакомления и защищены авторским правом