– Почему товарищ Сталин до сих пор не прислал нам помощь? Неужели он не знает, что Ленинград в осаде?
Станислав Павлович вздохнул:
– Москве сейчас самой трудно, враг почти у города.
– Москва тоже в осаде?!
– Нет, что ты! – даже испугался Станислав Павлович. – Но немцы стянули туда много войск, даже с нашего фронта сняли. Этим Москва нам помогла, Ленинград не стали штурмовать.
Очень хотелось спросить, почему же так произошло, где советские доблестные соколы, как они допустили, что враг у ворот Ленинграда и даже Москвы? Разве Красная Армия не самая сильная в мире? Закрадывалась мысль: неужели немцы сильнее?! Страшная мысль, допускать которую никак нельзя, ведь если она окрепнет, то и надежда пропадет.
Это Женька понимала без всяких взрослых разъяснений. Понимала, а потому вопросы про силу Красной Армии не задавала. Красная Армия самая сильная, просто оказалась застигнута врасплох. Вот переформирует свои части и даст отпор врагу, погонит проклятых фашистов до самого Ла-Манша!
Только бы успела до зимы, а то уже октябрь, а изменения лишь к худшему. Сколько можно переформировываться?
Фраза «тяжелые кровопролитные бои» стала обыденной. И страшное слово «оставили» тоже. Неужели однажды после этого слова прозвучит «Москва» или «Ленинград»?! Нет, это будет только тогда, когда умрет последний ленинградец! А пока хоть один жив, гитлеровцев в город на Неве не пустят.
Станислав Павлович сказал, что, чтобы не оставалось времени на глупые мысли, себя нужно как можно больше нагружать работой – физической и умственной. Сказал и принялся нагружать. Ему помогала Ирина Андреевна. Они словно сговорились, то и дело придумывали Женьке и Юре какие-то дела, давали задания или просто чему-то учили.
Женькина бабушка вдруг объявила, что надо идти в Летний сад. Женя ахнула:
– Гулять?!
– Листья собирать.
Это несерьезно – собирать листья, когда город в осаде, но Станислав Павлович строго приказал и Юрке идти с женщинами. Пришлось подчиниться приказу. В результате сам Станислав Павлович с Иваном Трофимовичем отправились куда-то «на разведку», а Ирина Андреевна повела Юру, Женьку, сноху Ивана Трофимовича Полину и ее дочку Аду – в Летний сад. С собой взяли большие мешки, которые наспех сшили из трех покрывал.
Было странно, к чему им Летний сад, мешки и листья?
Ирина Андреевна объяснила просто:
– Будем делать махорку.
Так хотелось поваляться в опавших листьях, но детям не позволили, накричав:
– Вы для чего сюда пришли, баловаться?
Листьев набрали целых три мешка, плотно их набили и потащили домой. Но первый же милиционер остановил:
– Что это?
Ирина Андреевна ответила честно:
– Опавшие листья собрали.
Он не поверил.
– Зачем?
И снова она совершенно честно объяснила:
– Будем сушить и делать берклен.
– Что делать?
Ирине Андреевне пришлось объяснять, что берклен – замена табака.
Дул просто-таки ледяной ветер, стоять на набережной холодно, а милиционер все пытал и пытал. Потом покачал головой:
– Хитрая вы. Надо своей жене подсказать. Спасибо за совет.
Наверное, Ирина Андреевна выдала ему секрет табака.
Женька вдруг сообразила:
– Бабушка, а зачем нам табак, у нас же никто не курит.
– Обменяем на продукты, – спокойно ответила Ирина Андреевна и взвалила на плечи свой мешок.
Мешки не тяжелые, но зачем их нести, когда можно тащить?
Юрка свой так и потащил, но его тут же заставили нести:
– Возьми ты за завязанный край, а девчонки пусть за уголки схватятся. Нельзя мешки тащить волоком, они скоро порвутся, а нам еще не раз куда-то ходить.
Женька не противилась, а вот Ада… Не зря Иван Трофимович говорил, что с такой Адой никакого другого не надо. Она не столько тащила, сколько тянула свой угол назад, а когда ей сказали об этом, заявила, что просто не успевает. В конце концов Юра с Женькой отогнали Аду, взвалили мешок Юрке на спину, и Женька стала поддерживать его снизу.
Юрка злился: Ада старше Женьки на целых полгода, но какие они разные. Женька не плачет, ничего не требует и ведет себя как взрослая, а эта дурында все время канючит. Кушать она хочет! Словно другие не хотят. Все хотят, но надо экономить.
Потом женщины ходили за листьями еще раз, но Юра уже не пошел, нашел дела поважней. А Женька пошла и несла тот самый мешок обратно сама, отказавшись от помощи дурной Ады. А потом они еще ходили и собирали опавшие листья, особенно дубовые, вдвоем с Ириной Андреевной. Набрали очень много, по всей квартире были разложены эти прелые листья, запах вкусный стоял, хотя и тяжелый.
Ирина Андреевна затопила печь в кухне и листья сушились на ней. В обязанность Женьки входило следить, чтобы не сгорели, переворачивать, снимать и подкладывать новые. У Юры была более важная задача – следить за дровами в печке. Огню нельзя дать погаснуть, но и большой разводить не следовало, чтобы не спалить и чтобы лишние дрова не тратить.
Листьев насушили много, но половину отдали Ивану Трофимовичу. Это было нечестно, ведь Ада почти ничего не делала в парке, да и листья не сушила. И вообще Юрка терпеть не мог эту Аду. Она называла себя большой рядом с Женькой и маленькой, если это выгодно, чтобы от нее ничего не требовали.
Бабушкина подруга Вера Игнатьевна жила со своими двумя детьми и их семьями в Сосновке. Это казалось далеко-далеко, но бабушка и Станислав Павлович почему-то решили их навестить. Обратно притащили целых два мешка – один с капустной хряпой, а второй с сосновыми ветками и еще какими-то веточками. На вопрос, зачем это, объяснили, что про хряпу говорить глупо, ясно зачем, в ней витамины полезные, а хвоя для отвара против цинги, веточки же пойдут вместо чая.
Женя попробовала пожевать сосновые иголки, но тут же выплюнула:
– Какая гадость!
– Это надо пить в виде отвара, иначе зубы вывалятся.
– Но у меня уже выпадали зубы и новые выросли.
– Если из-за цинги выпадут, то не вырастут. И вообще, цинга – это страшно. Потому нравится или нет, а пить будете.
Бабушка строгая, если скажет живого таракана проглотить, то проглотишь.
– Еловые приятней, они кисленькие и не так смолой пахнут, – успокоил детей Станислав Павлович.
А по поводу таракана он сказал, что и их тоже едят, мол, сушат, толкут и добавляют в пищу.
Женьку чуть не вывернуло от этих его рассказов. К счастью, принесли письмо от папы. Это такая радость!
Юрка совершил подвиг.
Сам он так не считал, а вот Станислав Павлович считал.
Юра дежурил на чердаке, когда во время бомбежки сверху посыпались зажигалки. Одна из них упала совсем рядом, еще мгновение, и она начала бы «разбрызгиваться», то есть плевать во все стороны горючей смесью. Юрка не испугался, не убежал, но не двигался с места, глядя на зажигалку как зачарованный.
Его оттолкнула соседка со второго этажа:
– Чего стоишь?! Тушить надо!
Она схватила бомбочку щипцами, чтобы сунуть в песок, но неудачно: щипцы сорвались, и зажигалка просто упала на песок. Теперь очнулся и Юрка, он принялся забрасывать уже начавшую плевать огнем зажигалку песком из той же кучи. У него в руках была лопата, а соседка помогала просто горстями. Потом к ним подбежали еще дежурные, и чердак был спасен.
Юрка не стал хвастать и выставлять себя героем, даже когда сказали, что это он потушил зажигалку. Наоборот, признался, что промедлил, испугался.
Станислав Павлович возразил:
– Но ведь страх победил?
– Нет, не победил. Если бы не Екатерина Васильевна, которая первой за бомбу схватилась, я бы так и стоял.
– Юра, то, что ты не сбежал, бросился помогать и не ушел после этого, означает, что ты страх победил.
Все равно Юрка себя героем не считал и хмурился, если кто-то его так называл.
Ирина Андреевна сказала, что настоящие герои так себя и ведут.
Женя очень гордилась тем, что с ней рядом живет настоящий герой.
У ленинградцев появился свой черный юмор.
«Меняю одну большую фугаску на две маленькие зажигательные в разных районах города».
«Меняю новый баян на буханку хлеба. Старую тещу вместо хлеба не предлагать, своя имеется»…
Самый длинный трамвайный маршрут пролегал от острова Голодай (остров Декабристов) до Волковского кладбища. Когда стало совсем голодно, была в ходу горькая усмешка, мол, как трамвай четвертый номер – поголодаю, поголодаю и на кладбище…
Иждивенческие карточки, по которым была самая маленькая продажа продуктов, даже меньше, чем на детские, прозвали «изможденческими». Именно на них можно было купить те самые «сто двадцать пять блокадных грамм с огнем и кровью пополам», это были карточки смертников, без добавок не протянуть и месяца.
Но и такой юмор быстро сходил на нет.
Торчащие из форточек трубы буржуек стали привычными. Все, кто мог, обзавелись такими печками. Станислав Павлович прав, без буржуйки в войну никуда.
Но это такая хитрая печка… Буржуйка вроде толстой железной бочки с трубой и дверцей. Она очень легко раскаляется и так же быстро остывает. И все-таки без нее никак. Дров в это лето почти не заготовили, а осенью вовсе не было возможности, сараи стояли полупустые, чем топить, непонятно.
Стал сильно донимать холод, а купить дрова просто невозможно. Попробовали набирать на разбитых домах, но на большую печь не напасешься, даже Маргарите Семеновне на ее голландку дров не хватало.
Маргарита Семеновна, кутаясь в большую шаль, жалобно вопрошала:
– Что же делать?
Станислав Павлович коротко пояснил:
– Печку топить.
– Но ведь это в кухне, а как же в комнате? У меня цветы замерзнут.
– В комнате надо буржуйки ставить. И тут уж не до цветов.
Иван Трофимович еще в начале осени привез буржуйки, но тогда они отправились в кладовку.
Бабушка еще качала головой:
– Вот уж не думала, что доживу до тех времен, когда ею снова придется пользоваться.
Пришлось, и даже раньше, чем думали. Первыми поставили свои печурки Титовы и Станислав Павлович, печка здорово экономила дрова, потому их примеру последовали соседи. Потом буржуйки появились и в других квартирах дома.
Буржуйка – печка простая и надежная, но тепло от нее, только пока горят дрова и только рядом. Сама она тепло не держит, остывает быстро. Иногда протапливали печи, чтобы оставались в рабочем состоянии дымоходы. Но после очередной бомбежки что-то там осыпалось, и печь с их стороны стала дымить, пришлось даже трубы от буржуек выводить в форточки окон.
Блокадная жизнь все больше становилась похожа на доисторическую.
– Деревенскую, – сказала Елена Ивановна.
Станислав Павлович возразил:
– Нет, в деревне есть хорошие печи, запасы дров и провизии на зиму.
У них тоже были запасы дров внизу, в подвале, но когда его решили превратить в бомбоубежище, оттуда все вынесли, дрова пришлось забрать в квартиры, зато это избавило многих от потери ценных полешек. Дело в том, что сараи стали грабить, никакие замки, повешенные дворником, не помогали, запоры сбивали и топливо воровали.
Выручил большой холл, который теперь превратился в дровяной склад. Станислав Павлович, не слушая нытье Маргариты Семеновны, тащил в дом все деревянное, что попадало под руку, и складывал:
– Пригодится. Разобью потом.
Елена Ивановна только головой качала:
