– Вы тоже из здешнего Балагана? – полюбопытствовал он.
– Не понимаю, о чем вы.
– Случайно забрели? – улыбнулся парень и, не дожидаясь ответа, добавил: – Балаганом мы называем все это. – Широким жестом он обвел холл.
Вернувшийся дворецкий кашлянул. Суровое выражение его лица навело Мари на мысль, что ей не следовало вступать в разговор с блондином. Тот, не сказав больше ни слова, исчез за углом, нырнул в одну из дверей, которых, казалось, здесь тьма тьмущая.
Дворецкий повел ее по коридору и открыл дверь в уборную, выложенную ониксовой и белой плиткой. Мари обескураженно обернулась: она не просила проводить ее в туалет.
– Ждите здесь.
Дворецкий закрыл дверь, оставив ее в одиночестве. Мари даже не успела возмутиться. Она смущенно топталась на месте, вдыхая затхлость плесени, которую не перебивал даже запах чистящих средств. Ей предложили подождать в туалете! Теперь у Мари было одно желание – уйти отсюда как можно скорее, но она не представляла, как это сделать. Она присела на краешек ванны, стоявшей на когтеобразных ножках, и аккуратно скрестила лодыжки. Миновало пять минут, потом – десять.
Наконец дверь со щелчком отворилась, и в ванную вошла женщина со строгим лицом. Она была старше Мари лет на десять, а может, и на все двадцать. Поначалу Мари показалось, что у нее короткая стрижка, но, приглядевшись, она увидела, что темные волосы женщины собраны на затылке в тугой пучок. Косметикой она не пользовалась, украшений не носила, а ее накрахмаленная белая сорочка была безукоризненно отутюжена, почти по-военному.
– Элеонора Тригг, – отрывисто представилась женщина. – Я отвечаю за набор новых сотрудников. Простите, что приходится принимать вас здесь. Нам не хватает помещений.
Странное объяснение, – подумалось Мари, – ведь дом огромный, столько дверей. Но потом она вспомнила блондина, которому дворецкий выказал свое недовольство за то, что он вступил с ней в беседу. Возможно, те, кто приходят сюда, не должны встречаться друг с другом.
Элеонора скользила по Мари холодным безжалостным взглядом, оценивая ее, словно вазу или ювелирное украшение.
– Значит, вы решились? – спросила она уточняющим тоном, будто они заканчивали долгий разговор, а не познакомились всего полминуты назад.
– Решилась? – недоуменно повторила Мари.
– Да. Вы должны решить, готовы ли вы рисковать жизнью, а я – можно ли это допустить.
У Мари гудела голова.
– Простите… Боюсь, я не совсем вас понимаю.
– То есть вы не знаете, что это за организация? – Мари покачала головой. – Зачем же вы пришли?
– Какой-то человек в кафе дал мне визитку, и… – Мари замялась, понимая, сколь нелепо звучит ее объяснение, ведь она даже имени его не спросила. – Я, пожалуй, пойду. – Она выпрямилась во весь рост.
Женщина твердой рукой взяла ее за плечо.
– Не спешите. Пусть вы не знаете, зачем вы сюда пришли, но это не значит, что вам здесь не место. Зачастую мы находим свое назначение там, где меньше всего ожидали его найти – или не находим. – Стиль общения у нее был бесцеремонный, неженственный и безапелляционно жесткий. – Не вините того, кто направил вас сюда. Он не был уполномочен раскрыть вам подробности. Наша работа строго засекречена. Даже многие высокопоставленные чиновники Уайтхолла не имеют представления о том, чем мы занимаемся.
– А чем конкретно вы занимаетесь? – осмелилась поинтересоваться Мари.
– Мы – отделение Управления спецопераций.
– А-а, – протянула Мари, хотя этот ответ Элеоноры Тригг ничего не прояснил.
– Проводим секретные операции.
– Как дешифровщики в Блетчли[6 - Блетчли-парк (Bletchley Park), также известный как Station X, – особняк, расположенный в Блетчли (ныне в составе города Милтон-Кейнс) (графство Бэкингемшир в центре Англии). В период Второй мировой войны в Блетчли-парке располагалось главное шифровальное подразделение Великобритании – Правительственная школа кодов и шифров, позже получившая название «Центр правительственной связи». Там взламывались шифры и коды стран Оси.]? – Она была знакома с одной девушкой, которая перешла туда из машинописного бюро.
– Что-то вроде. Только мы занимаемся реальными операциями. В тылу противника.
– В Европе? – Элеонора кивнула. И тогда Мари поняла: ее хотят забросить за линию фронта, в самое пекло войны. – То есть я стану шпионкой?
– У нас не принято задавать вопросы, – отрезала Элеонора. Значит, подумала Мари, ей здесь не место. Ее всегда отличала любознательность. Она слишком пытлива, говорила ее мать. Подростком Мари вечно изводила родителей вопросами, чем сильно раздражала отца. – Мы не шпионы, – добавила Элеонора, словно сама эта мысль была для нее оскорбительна. – Шпионаж – вотчина Эм-ай-6. А мы в УСО скорее занимаемся подрывной деятельностью, готовим диверсии на железных дорогах, уничтожаем телеграфные линии, заводское оборудование и все такое, чтобы воспрепятствовать продвижению немцев. А еще мы помогаем местным партизанам оружием и оказываем поддержку в их борьбе с оккупантами.
– Никогда о таком не слышала.
– Разумеется. – В голосе Элеоноры слышались довольные нотки.
– Но почему вы решили, что я гожусь для такой работы? У меня ведь нет соответствующей квалификации.
– Чепуха. Вы умны, обладаете необходимыми способностями. – Как эта женщина может судить о ее уме и способностях, если они только что познакомились? Наверно, впервые в жизни Мари давали столь лестную характеристику. Отец всегда внушал ей, что она никчемная дура. И Ричард, ее муж, скрывшийся в неизвестном направлении, относился к ней как к мимолетному увлечению, и вот к чему это все привело. Мари никогда не считала себя ни умной, ни одаренной способностями, но теперь выпрямила спину, расправила плечи. – Вы владеете французским языком. Вы – именно тот человек, который нам нужен. Вы играете на музыкальных инструментах? – осведомилась Элеонора.
Странный вопрос, подумала Мари, хотя, казалось бы, теперь уже ничто не должно ее удивлять.
– В детстве играла на фортепиано, в школе – на арфе.
– Возможно, это пригодится. Откройте рот, – велела Элеонора неожиданно резким тоном. Мари была уверена, что она ослышалась. Но лицо Элеоноры было серьезно. – Рот, – снова скомандовала она с настойчивостью и раздражением в голосе. Мари неохотно подчинилась. Элеонора осматривала ее ротовую полость, словно стоматолог. Мари кипела от негодования, возмущенная бесцеремонностью женщины, с которой она познакомилась несколько минут назад. – Ту заднюю пломбу придется удалить, – решительно заявила Элеонора, отступая назад.
– Удалить?! – чуть ли не взвизгнула в испуге Мари. – Но это очень прочная пломба. Мне ее поставили всего год назад, и за немалые деньги.
– В том-то и дело. Пломба слишком дорогая. Она сразу выдаст в вас англичанку. Мы заменим ее на фарфоровую. Такие в ходу у французов.
И тогда в голове у Мари все сложилось: интерес незнакомца в кафе к ее познаниям во французском языке, замечание Элеоноры относительно ее пломбы.
– Вы хотите, чтобы я выдала себя за француженку?
– Да, в числе прочего. Вы пройдете курс спецподготовки, затем вас отправят на задание, – при условии, что вы овладеете необходимыми навыками. – Элеонора говорила так, будто Мари уже дала согласие. – Это все, что я могу пока сказать. Секретность крайне важна для наших операций.
Отправят на задание. Операции. У Мари кружилась голова. С трудом верилось, что в этом элегантном особняке, всего в нескольких шагах от магазинов и суеты Оксфорд-стрит, разрабатывается стратегия и тактика тайной войны против Германии.
– Через час сюда подъедет машина, и вас отвезут в центр спецподготовки, – сказала Элеонора, словно все уже было решено.
– Прямо сейчас? Я не могу так сразу! Мне нужно уладить свои дела, собрать вещи.
– У нас так заведено, – ответила Элеонора. Возможно, подумалось Мари, они специально не отпускают домой завербованных, чтобы у тех не было возможности передумать. – Мы обеспечим вас всем необходимым и от вашего имени уведомим Военное министерство.
Мари в изумлении уставилась на Элеонору. Она ведь не говорила, где работает. И тогда она поняла, что этим людям, кто бы они ни были, слишком много известно про нее. Встреча в кафе была не случайной.
– Долго я буду отсутствовать? – спросила Мари.
– Это зависит от характера задания и множества других обстоятельств. Вы можете уволиться в любое время.
Уходи, настаивал внутренний голос. Мари ввязывалась в нечто более грандиозное и серьезное, чем ей представлялось. Но ноги словно приросли к полу, ее снедало любопытство.
– У меня есть дочь. Ей пять лет. Она живет с моей тетей близ Или.
– А муж?
– Погиб на войне, – солгала она. В действительности, отец Тесс, Ричард, был безработным актером, подвизался в массовках в театрах Вест-Энда; он исчез сразу же после того, как родилась Тесс. В восемнадцать лет Мари сбежала из отцовского дома в Лондон и сразу же польстилась на первое гнилое яблоко, что упало к ее ногам. – Пропал без вести под Дюнкерком. – Такое объяснение, даром что откровенная ложь, было предпочтительнее вероятной правды: что он находился в Буэнос-Айресе, тратил остатки ее наследства, доставшегося ей от матери, поскольку, когда они только поженились, она переложила все деньги на их совместный счет, предназначенный для покрытия расходов на жилье.
– О вашей дочери есть кому позаботиться? – Мари кивнула. – Хорошо. Иначе вы не смогли бы сосредоточиться на учебе, все время беспокоились бы за нее.
Она всегда будет тревожиться за Тесс, заметила про себя Мари. Сразу видно, что у Элеоноры своих детей нет.
Мари подумала про дочь, живущую теперь в деревне, про свои визиты туда по выходным, которые прекратятся, если она примет предложение Элеоноры. Какая мать решилась бы на такое? Она поступила бы ответственно, если б осталась в Лондоне, поблагодарила бы Элеонору и вернулась бы к привычной жизни, насколько жизнь могла быть привычной во время войны. Тесс она воспитывала одна. Если она по какой-то причине не сможет вернуться, у ее дочери не останется никого, кроме стареющей тетушки Хейзел, которая, конечно же, не сможет долго заботиться о ней.
– Платить вам будут десять фунтов в неделю, – добавила Элеонора.
В пять раз больше того, что Мари зарабатывала машинисткой. Она устроилась на самую высокооплачиваемую работу, какую сумела найти в Лондоне, но этих денег все равно не хватало. Даже с учетом подработки, из-за которой она не смогла бы навещать Тесс по выходным, она все равно не получала бы столько, сколько предложила ей Элеонора. Мари произвела в уме расчеты. До сего дня практически все свое жалованье она еженедельно отдавала Хейзел на содержание Тесс. Теперь же у нее еще будут оставаться деньги на то, чтобы подремонтировать дом – прежде об этом не могло быть и речи. Она представила, как покупает дочери новое платье и, может быть, несколько игрушек на Рождество. Тесс не была избалованным ребенком, никогда ничего не клянчила, но Мари частенько жалела, что не в состоянии дать дочери того, что сама она в детстве принимала как должное. В сущности, из-за работы, будучи привязанной к Лондону, она так и так не могла все время быть с Тесс. И, говоря по чести, Мари влекли таинственные приключения, что сулила ей Элеонора. Здесь, в Лондоне, она чувствовала себя никчемной, целыми днями просиживая за печатной машинкой. А ведь она могла бы приносить реальную пользу, внести свой вклад в победу, – если, как отметила Элеонора, она обладает необходимыми качествами.
– Что ж, ладно. Я готова. Только мне нужно позвонить тете и сообщить, что я не смогу к ним приезжать.
– Исключено, – категорично заявила Элеонора, качая головой. – Никто не должен знать, куда вы отправляетесь – или вообще куда-то уезжаете. Мы телеграммой уведомим ваших родных, что вас направили в командировку.
– Я не могу просто взять и уехать, ничего им не сказав.
– Именно так вы и должны поступить: просто взять и уехать. – Элеонора спокойно смотрела на нее. Выражение ее лица не изменилось, но Мари заметила искорки сомнения в глубине ее глаз. – Если вы не готовы пойти на это, я вас больше не задерживаю.
– Я должна поговорить с дочерью. Я никуда не поеду, пока не услышу ее голос.
– Хорошо, – наконец смягчилась Элеонора. – Только не говорите, что уезжаете. Можете воспользоваться телефоном в соседней комнате. Долго не болтайте. Не более пяти минут. – Тон Элеоноры подразумевал, что Мари теперь находится у нее в подчинении, принадлежит ей на правах собственности. Мари охватили сомнения: а не совершила ли она ошибку, приняв ее предложение? – Ни слова об отъезде, – повторила Элеонора. Мари чувствовала, что ее подвергают некоему испытанию, – возможно, одному из многих, которые ей предстоит пройти.
Элеонора направилась к выходу, жестом велев Мари следовать за ней.
– Подождите, – остановила ее та. – Еще кое-что. – Элеонора обернулась. В ее чертах начинало сквозить раздражение. – Вы должны знать, что мой отец происходит из семьи немцев. – Мари внимательно смотрела на Элеонору. В глубине души она надеялась, что эта информация заставит Элеонору изменить свое решение насчет Мари, для каких бы целей ее ни вербовали.
– Знаю, – кивнула Элеонора.
– Но откуда?
– Вы каждый день сидите в одном и том же кафе, верно? – Мари кивнула. – Между прочим, зря. Ужасная привычка. Никаких привычек и шаблонов. В общем, вы приходили, садились и читали книжки на французском. Один из наших людей обратил на это внимание и подумал, что вы, возможно, подходящая кандидатура. Мы проследили за вами до места вашей работы, выяснили, кто вы такая. Проверили по нашей картотеке и решили, что вы нам подходите, во всяком случае, в качестве кандидатуры для рассмотрения. – Мари была ошеломлена: она даже не догадывалась, сколь бурная деятельность происходит за ее спиной. – У нас есть специально обученные люди, которые занимаются подбором подходящих для нас девушек по всей стране. Но в конечном итоге кто нам подходит, а кто – нет, решаю я. Каждая из девушек проходит через меня. – В ее голосе слышались покровительственные нотки.
– И вы считаете, что я вам подхожу?
– Возможно, – осторожно ответила Элеонора. – У вас есть необходимые данные. Но в период подготовки вам предстоит доказать, что вы способны их применять. Таланты и навыки на бумаге не имеют цены, если вам не хватает смелости проявить их в деле. Вы принадлежите к какой-то политической партии?
– Нет. Мама считала…
– Достаточно, – резко перебила ее Элеонора. – Отвечайте кратко, не болтайте лишнего. – Еще один тест. – Вы никогда не должны рассказывать о себе или о своем прошлом. В период обучения вам будут присвоены новые личные данные.
И получится, сообразила Мари, что до сей поры ее вовсе не существовало.
Элеонора открыла дверь туалета. Мари прошла в кабинет с высокими книжными шкафами. На письменном столе из красного дерева стоял черный телефон.
– Можете звонить отсюда. – Элеонора осталась стоять в дверях, даже не делая вид, будто не намерена слушать ее разговор. Мари позвонила на коммутатор и сказала, чтобы ее соединили с почтовым отделением, где каждый день работала ее тетя. Она надеялась, что та еще не ушла домой. Женщину, которая ей ответила, она попросила пригласить к телефону Хейзел.
– Мари! – раздался в трубке переливчатый голос. – Что-то стряслось?
– Все хорошо, – поспешила заверить Мари тетю, хотя ей отчаянно хотелось открыть истинную причину своего звонка. – Просто хотела справиться о Тесс.
– Сейчас позову. – Прошла одна минута, вторая. Быстрее, молила про себя Мари. Неужели по истечении пяти минут Элеонора выхватит у нее трубку?
– Алло! – Услышав писклявый голос дочери, Мари ощутила, как ее сердце расширяется от избытка чувств.
– Ну, как ты поживаешь, родная?
– Мама, я помогаю тете Хейзел разбирать почту.
Мари улыбнулась, представляя, как девочка открывает-закрывает ящички для корреспонденции.
– Умница.
– А через два дня я снова тебя увижу. – Тесс, хоть и малышка, имела четкое понятие о времени. Мама, она знала, всегда приезжает в пятницу. Только в эту пятницу мама не приедет. У Мари болезненно сжалось сердце.
– Передай трубку тете. Тесс, я тебя люблю, – добавила она.
Но девочка уже убежала.
К телефону снова подошла Хейзел.
– Она здорова? – спросила Мари.
– Абсолютно. Научилась считать до ста и складывать числа. Такая умница. Представляешь, на днях она… – Хейзел осеклась, видимо, почувствовав, что лишь расстраивает Мари, рассказывая ей про достижения ее дочери, которых та добивалась в отсутствие матери. Мари кольнула ревность. Когда Ричард бросил ее, оставив одну с новорожденной дочерью, Мари была в ужасе. Но, пестуя, баюкая малышку долгими ночами, она душой срослась с Тесс. А потом ей пришлось отослать дочь из Лондона. Она проклинала эту чертову войну, которая лишала ее счастья наблюдать, как растет Тесс. – Да в выходные сама все увидишь, – с теплотой в голосе добавила Хейзел.
Слова тети болью отозвались в животе, словно ее ударили под дых.
– Мне пора.
– До скорой встречи, – ответила Хейзел.
Опасаясь, как бы не выдать своей тайны, Мари повесила трубку.
Глава 4
Грейс
Нью-Йорк, 1946 г.
Покинув Центральный вокзал, через сорок пять минут Грейс уже сходила с автобуса на Деланси-стрит. Фотографии, что она забрала из чемодана, казалось, обжигали ее даже сквозь сумку. Она все ждала, что ее вот-вот догонит полиция или еще кто-нибудь и потребует вернуть снимки.
Но теперь, когда она шла по оживленным улицам Нижнего Ист-Сайда, где она работала последние несколько месяцев, утро ей казалось почти нормальным. На углу, как обычно, торговал хот-догами Морти. Он поприветствовал ее взмахом руки. Чистильщики окон перекрикивались между собой, делясь впечатлениями о проведенных выходных, и свистели женщинам, что шли внизу по тротуару. Нос Грейс щекотали обалденно аппетитные запахи, выплывавшие из гастрономической лавки «Реб Сассел».
