Владимир Алеников "Ублюдки"

Игорь ей положительно нравится, он моложавый, красивый, богатый. Известный врач, заведующий отделением, да ещё к тому же с явной деловой жилкой. Именно такой, какой Рите нужен.

Он, конечно, боится всех этих разводов-женитьб, невооружённым глазом видно, но податься ему некуда, держит она его крепко. Вот скоро родит от него, и никуда он тогда не денется, разведётся как миленький.

Тем более жена почти его ровесница. Рита её, правда, никогда не видела, но вполне себе представляет. Знает она этих жён. Ничего хорошего там быть не может. Женщине уже пятый десяток, взрослый сын от первого брака, да ещё двое от Игоря. Груди наверняка отвисшие, на бёдрах и заднице целлюлит, на ногах небось вены вылезают. Нет, эта дама ей не конкурентка, никоим образом.

Рита вышла из лифта и, прежде чем зайти в квартиру, окна которой выходили во двор, посмотрела через окошко на лестничном пролёте вниз, на улицу.

Высокая Женина фигура одиноко вышагивала по Остоженке.

Рита усмехнулась и проводила её взглядом. Бедный мальчик, наверное, возбудился до предела. Ничего, придётся ему ещё поонанировать некоторое время.

Дверь за Ритой наконец захлопнулась. Женя постоял ещё немного, бессмысленно глядя на эту закрытую дверь, а затем, убедившись, что любимая ушла окончательно, повернулся, и, посвистывая, пошёл по пустой улице, оглядываясь в поисках такси.

В самом конце Остоженки, около Храма появился свет от зажжённых фар. Приближалась машина. Оказалось, что не такси, а частник, но это не играло никакой роли.

Женя обрадованно ступил на мостовую, поднял руку. Однако автомобиль, не останавливаясь, проехал мимо.

В этом не было ничего странного: далеко не каждый частник будет подвозить здорового незнакомого мужчину, мало ли кто ночью голосует, зачем рисковать. Тем не менее Женя пару раз озабоченно оглянулся на проехавшую машину. У него появилось подспудное ощущение, что где-то он её уже видел.

Женя пошёл дальше, по направлению к бульварам. Там, на перекрёстке, гораздо больше шансов поймать такси.

Вообще можно понять этих частников, всего-то они боятся. Он же не девушка, в конце концов. Вот если бы Рита голосовала на дороге, тут вопросов нет, тут любой бы остановился, за честь бы посчитал её подвезти.

И Женя, погрузившись в обдумывание этой новой, весьма интересной темы, тут же выкинул проехавшего частника из головы.

Валерий Сергеевич спокойно вёл машину, поглядывая на удалявшегося Женю в зеркальце заднего вида. Он был очень доволен, что догадка его насчёт парня оказалась верной. Интересно, в какой район он собрался ехать. Хорошо бы в какой-нибудь дальний, а ещё было бы лучше, если бы он жил за кольцевой дорогой. Впрочем, вряд ли так повезёт.

Валерий Сергеевич отъехал примерно полкилометра и затормозил. На этой пустой, без всяких признаков жизни улице подобрать парня было совершенно некому.

Валерий Сергеевич ловко развернул машину в обратном направлении и, переключив скорость, сильно нажал на газ.

Мотор отозвался радостным рёвом. Движок у «копейки» был форсированный. Валерий Сергеевич не зря потратил на него столько сил. Скорость «копейка» набирала мгновенно, в две секунды.

Женя, шедший вдоль тротуара по мостовой, услышал звук приближающегося автомобиля и, оглянувшись, поднял руку. С умоляющим выражением на лице он сделал пару шагов к осевой линии. Идея его заключалась в том, чтобы машина на этот раз не проехала мимо. Пусть водитель как следует разглядит его, поймёт, что бояться не следует, и почувствует, как он, Женя, будет благодарен ему за оказанное милосердие.

Ещё через секунду он с радостью узнал тёмно-вишнёвые «Жигули», это был тот же самый частник, очевидно передумавший и пожалевший его. Но почти сразу Женя ощутил что-то необычное в движении «Жигулей», и тут же молниеносно понял в чём дело: машина ехала слишком быстро.

Женя повернулся, чтобы отбежать на тротуар, но было уже поздно, расстояние между ним и тёмно-вишнёвым автомобилем сокращалось с невероятной скоростью. В последний момент Женя резко прыгнул в сторону, но машина ловко вильнула и врезалась жёстким бампером прямо ему в ноги.

Женю подбросило в воздух, и он с размаху ударился головой о лобовое стекло, после чего перелетел через «Жигули» и тяжело шмякнулся на мокрый асфальт.

Валерий Сергеевич затормозил, дал заднюю скорость и, подъехав к неподвижно лежащему парню, вышел из машины. Нагнулся над ним, вытащил из внутреннего кармана куртки бумажник и паспорт.

Бумажник он бросил на сиденье «Жигулей», а паспорт, прежде чем спрятать, перелистнул. Парень, судя по прописке, жил в Бирюлёво. Это было хорошо, из Бирюлёво до центра расстояние приличное, пройдёт несколько дней, пока его здесь опознают.

Потом Василий Сергеевич быстрым оценивающим взглядом осмотрел верную «копейку». Радиатор и капот почти не пострадали, вмятина на капоте выправлялась легко, но вот на лобовом стекле опять появилась свежая трещина. Ещё пара таких трещин, и придётся менять стекло.

Василий Сергеевич сел на своё водительское место и в последний раз взглянул на неподвижного парня. Судя по луже крови, которая уже натекла вокруг него, было непохоже, чтобы он когда-нибудь пришёл в себя. Удар нанесён точно, и скорость, и разгон – всё выбрано правильно.

Хлопнула дверца, и тёмно-вишнёвые «Жигули» неспешно покатили прочь.

Василий Сергеевич уверенно, почти не вдумываясь, вёл машину по ночной Москве. Размышлял он при этом совсем о другом.

Жизнь, конечно, штука непростая, пойди разбери, почему одних, как его, например, она делает импотентами, в то время как другие наслаждаются в полной мере.

Чем они лучше?

Это несправедливо. И то, что на одного похотливого самца в этом мире станет меньше, просто чуть-чуть, самую малость исправит эту несправедливость.

На перекрёстке, около храма Христа Спасителя, зажёгся красный светофор.

Василий Сергеевич нажал на тормоз и удовлетворённо вздохнул. На сердце у него было легко. Трещина на стекле, конечно, вещь неприятная, но в принципе всё прошло хорошо.

Последнее время ему вообще очень везло. Это уже третья удачная охота за месяц.

4. Мышка-норушка

В выходной день Борис Зозулин отправился в зоопарк. Он и сам толком не знал, чего ради вдруг туда попёрся. Получалось, что так просто, от нечего делать.

Ничего ведь заранее не планировал, утром проснулся, поглядел в окно, увидел внизу какую-то драную кошку, чуть не попавшую под машину, и тут же решил, что поедет в зоопарк.

Теперь он бесцельно бродил между вольеров, иногда подходил к клеткам, безучастно рассматривал находившихся в них животных. Животные большей частью лежали неподвижно, то ли спали, то ли отдыхали, на прохожих поглядывали редко и равнодушно. Чем дольше Зозулин на них смотрел, тем большая тоска его охватывала.

То есть любопытно, конечно, было взглянуть на льва, но в то же время как-то и неприятно, совестно, что ли. Всё-таки царь зверей, а сидит себе в тесной клетке, огороженный двумя рядами толстых железных прутьев. Видно, что грива грязная, спутанная, да и вообще вид какой-то жалкий, неопрятный, не царский, одним словом.

Зозулин вспомнил, что в книге, которую он недавно читал, описывалось, как по Москве возили в клетке Емельяна Пугачёва. Там даже иллюстрация была. Пугачёв на картинке тоже выглядел каким-то лохматым, нечёсаным. А ведь и он, если вдуматься, в цари метил. Хоть и недолго, но пожил всласть, повелевал, казнил, миловал.

А кончил, между прочим, на плахе, на кусочки его порубили. Лев этот по крайней мере живой, к тому же кормят его здесь, и то спасибо.

Впрочем, неизвестно: если у льва спросить, он, может, тоже предпочёл бы, чтобы его четвертовали, вместо того чтобы так всю жизнь провести в вонючей клетке. Небось родился и вырос где-нибудь в Африке, на просторе. Там у него, может, семья осталась, львица любимая, дети…

Зозулин от всех подобных мыслей совсем расстроился, уныло побрёл дальше. Некое оживление, правда, вызвал у него шимпанзе. Шимпанзе этот, видимо, чем-то обожрался накануне, ему ж какую только дрянь туда не кидают, хоть везде и написано строго «ЗВЕРЕЙ КОРМИТЬ ЗАПРЕЩЕНО».

Ну и что, подумаешь, мало ли чего запрещено, кто на это внимание-то обращает?!.

А шимпанзе, он же дурной, всё в рот тянет, чего не бросят. В общем, у бедняги живот схватило, понос его пробрал.

Сидит, дрищет, глазами хлопает, прямо жалко его. А народ-богатырь вокруг толпится, гогочет, изгаляется по-всякому, аж противно. Ну, и шимпанзе эти насмешки, видать, достали. Он привстал, дрисню свою ручищей сгрёб, да как швырнёт в публику. Хорошо, что Зозулин далеко стоял. Все, кто у клетки грудились, в жидком говне оказались. Течёт по ним, воняет, тут уже не до дразнилок.

Одна женщина даже жаловаться побежала в администрацию. А что ей администрация сделает? Салфетку даст рожу вытереть, а шимпанзе – строгий выговор с занесением в личное дело.

Зозулин усмехнулся, одобрительно махнул шимпанзе рукой и уже в более приподнятом настроении зашагал на новую территорию, через дорогу. Решил он там террариум посетить. Все эти рептилии – змеи там, крокодилы – у него всегда особый интерес вызывали.

Ему нравилось, как, например, крокодил вроде лежит неподвижно, бревно бревном, даже не поймёшь, живой он или нет, по глазам-то никак не разберёшь, глазки маленькие, пойди разгляди. И так вот он часами может лежать, у него ж терпение бесконечное, а вот брось ему монетку в морду, он тут же молниеносно отреагирует, пасть мгновенно раззявит, только зубищи мелькнут, а их там у него целых пятьдесят шесть штук, в два ряда. И опять потом лежит, будто ничего и не было, будто почудилось, как он только что челюстями-то кляцал.

В общем, это вам не львы, не млекопитающие, короче. С рептилиями не договоришься.

Не закормишь их, не задобришь, не покоришь. С ними всегда надо начеку быть, никогда неизвестно, чего от них ждать.

В террариуме Зозулин совсем оттаял, животные там такого жалкого впечатления не производили. За стеклом везде лампы горели, вроде как у каждого своё маленькое солнце светило. Удав, правда, пребывал в оцепенении, то ли спал, то ли думал о чём, у них ведь не разберёшь. Зато остальные змеи ползали, на дерево залезали, в песок зарывались, видно, что им неплохо, тепло.

Особенно Зозулину понравилась такая маленькая тоненькая зелёная змейка. Узеньким ручейком струилась она по песку, сворачивалась в колечко, изящно поднимала вверх чуть сплющенную головку, поблескивала крошечными чёрными глазками.

Зозулин, наверное, минут сорок около неё проторчал, очень уж эта змейка его впечатлила. Народу вокруг было немного, никто ему не мешал. Тем более что следующее, соседнее со змейкой застеклённое помещение пустовало, видимо, там кто-то помер, а нового пресмыкающегося жильца ещё не подселили.

В конце концов Зозулин даже стихи сочинил, с ним это иногда бывало. Настроение вдруг такое найдёт поэтическое, и вот, пожалуйста – стихи сами по себе и возникают:

Змею мы рады погубить,
Боимся змей,
А ты сумей её любить,
Ласкать сумей.

Как много грации в змее
И красоты,
Живёте рядом на земле —
Она и ты.

Стихами Зозулин остался доволен. Хорошо получилось на этот раз.

Лаконично и ёмко.

Правда, показать их некому. Родные у него давно умерли, друзей не было.

Повторяя стихи про себя, Зозулин уже вознамерился было дальше идти, как вдруг одна мысль его озаботила.

– А интересно, чего она ест-то? – пробормотал он, даже не замечая, что говорит вслух. – Чем питается?

– Известно чем, – тут же раздался справа от него тихий спокойный голос. – Мышами, чем же ещё.

Зозулин повернулся. Рядом с ним стоял невысокий аккуратный мужчина средних лет, с живым интересом в свою очередь рассматривающий змейку.

– Как же, мышами, – тут же влез в разговор ещё один, подошедший с другой стороны посетитель.

Этому на вид тоже было в районе полтинника. Но выглядел он посолиднее – повыше, поплотнее. И одет безусловно получше, подороже.

– Она ж вон какая тонюсенькая, как игла, – убедительно сказал он. – Куда ей мышь-то! Не влезет она в неё.

И для наглядности даже показал двумя толстыми указательными пальцами размеры этой пресловутой мыши.

Зозулин с интересом слушал. Он и сам сомневался в возможностях тоненькой змейки проглотить куда более толстую мышь.

– Ну, во-первых, – с удовольствием стал объяснять первый, – у неё челюсти-то растягиваются, она как чулок на свою жертву налезает, а во-вторых, это мыши особые, они и сами крошечные, вот такусенькие.

И словоохотливый мужчина, в свою очередь подняв руку, продемонстрировал Зозулину и стоявшему справа от него господину кусочек указательного пальца.

– Вы откуда всё это знаете? – с подозрением спросил более плотный. – Вы что, зоолог?

– Да нет, – улыбнулся тот, – что вы. К зоологии никакого отношения не имею, но так, кое-чем иногда интересуюсь. Во всяком случае, в этом вопросе вы можете мне довериться. А профессия у меня самая обыкновенная, бухгалтер я. А вы, если не секрет?

– Я на санэпидемстанции работаю, – солидно ответил импозантный господин.

– Да что вы? – оживился бухгалтер. – Очень любопытно. У меня к вам вопросик будет. Вообще-то давайте познакомимся, раз уж так получилось. Василий Сергеевич меня зовут.

– Леонид Аркадьевич, – представился работник санэпидемстанции. И, подумав секунду, добавил:

– Филимонов.

– А я – Борис, – сказал Зозулин в ответ на вопросительный взгляд Василия Сергеевича.

Он уже начинал себя чувствовать крайне неуютно. Дурацкий какой-то, совершенно ненужный завязывался разговор.

– Очень приятно, – произнёс Василий Сергеевич, ухитрившись улыбнуться в обе стороны. – А вы здесь часто бываете?

Вопрос был предназначен как бы обоим, но Зозулин предпочёл не отвечать. Ответил Леонид Аркадьевич.

– Да нет, не очень, – покачал он головой. – Мне сын письмо написал, он у меня в армии служит, в Чечне. Так он там в горах змею видел. Она на него, короче говоря, сильное впечатление произвела. Ну вот, я и решил сходить, на змей посмотреть. Но такой, как он описывал, чего-то не видно.

– Понимаю, – уважительно закивал Василий Сергеевич. – А я на самом-то деле пришёл на белку-летягу посмотреть. Её пару дней назад из Сингапура доставили. Я по телевизору картинку видел. Очень такое своеобразное животное. И размеры такие внушительные…

– Правда? – заинтересовался Леонид Аркадьевич. – А я ничего не слышал. – Это куда ж надо идти?..