– Тогда, кам-пай! – не чокаясь, они выпили. Собеседник о чем-то говорил, но она не слишком то его и слушала. Лёгкая музыка на короткое мгновение погрузила её в истому и полную безмятежность. Ощущение нирваны закружило её в своём танце подбрасывая до самих облаков. Сыграв с ней злую шутку.
Тем временем, выслушав очередную тираду собеседника по поводу своей красоты, она вновь набрала номер мобильного Кетсу, который, как и она оставил себе то имя, под которым работал в Японии. Это плановое решение с заботой о будущем. Но в ответ неслись частые зуммеры отключённой связи.
– Не берёт? – спросил собеседник, подливая вино в её бокал.
– Не берёт, – разочарованно произнесла она и снова, как и предыдущий раз, вылила содержимое себе в горло, судорожно пытаясь вспомнить, где она слышала эту фамилию. Агуэро. Плевать, тут-же подумала она на мнение окружающих и тем более на федералов. Плевать на всё и всех, если рядом нет мужа. – Вы танцуете?
– Это я делаю лучше, чем кто либо в этом городе, – губы собеседника скривила ухмылка.
– Так чего мы ждём?
Федеральная тюрьма ADX Florence
Решением о строительстве тюрьмы специального назначения ADX Florence послужило убийство тюремщиков в другой тюрьме страны в Иллинойсе 22 октября 1983 года, тогда двое заключённых напали на конвоиров, случай беспрецедентный, поэтому директор Федерального бюро тюрем Норман Карлсон и предложил строительство нового типа тюрем более строгого содержания. В разработке тюрьмы приняли совместное участие несколько компаний.
Спустя десять лет тюрьму ADX Florence была открыта для приёма заключённых. Основных сотрудников для этого федерального заведения отбирали из числа жителей округа Фримонт, дающая округу дополнительно сотни рабочих мест.
Уникальное сооружение под названием ADX Florence занимало площадь в сто пятьдесят тысяч квадратных метров. Три изолированных железобетонных блока для особо опасных преступников, охраняемые почти пятистами вооружёнными конвоирами. Один из трёх блоков Федерального исправительного комплекса Флоренса оснащён системой видеокамер и всевозможных датчиков максимально изолирующих арестантов. За периметром блока находятся внешние системы контроля с вышками и колючей проволокой с бетонным забором, врытым в землю на двадцать метров в глубину.
Вероятность побега из такой тюрьмы не превышает нуля процентов, но кроме этого, в округе действует постоянная премия за пойманного беглеца в сумме двести тысяч долларов. И если кому и удастся сбежать из тюрьмы, то от рук гончих тому не уйти.
В тюрьме в самом его центре расположен особый блок, где находятся самые опасные заключённые, которых делят по уровню их возможного побега на три категории. «Опасен», «особо опасен» и «State criminals» или «си-кри». Последние находятся в камерах не более шести квадратных метров, оснащённых стальными дверями и решётками. Один час в сутки они могут проводить в комнатах, где можно заниматься физическими упражнениями или просто прогуливаться. Бетонные помещения, напоминающие пустой плавательный бассейн. Заключённые «си-кри» никогда не видят друг друга и общаются только со своим тюремщиком. Общение с редкими посетителями происходит в отдельной комнате через пуленепробиваемое стекло.
Камеры целиком сделаны из литого бетона, включая стол, стул и койку. В каждой камере есть туалет и душ, оснащённые таймерами и раковинами без крана. Время их работы строго ограничено. Одна из стен такой камеры оборудована зеркалом из полированной стали, прикрученным болтами к стене, электрическим освещением, радио и телевизором, показывающим развлекательные, образовательные и религиозные программы.
Окна в потолке расположены так, чтобы заключённый не мог определить своё местоположение в тюремном комплексе, он видит только небо и крышу над окном, что ещё более усложняет возможность побега. Пищу доставляют вручную тюремщики через проём в стальной двери, причём при полном отсутствии контакта с сидельцем.
Тюрьма содержит множество датчиков движения и видеокамер, более тысячи стальных дверей с контролем открывания. Пространство между проволокой и стенами тюрьмы контролируется лазерными лучами и датчиками давления, и охраняется служебными собаками.
Именно здесь сидел один из самый жестоких преступников Мексики со статусом «си-кри» Эль-Чуппо по прозвищу «Санта» – Святой. Почти десять лет. На пожизненном сроке.
Частный аэропорт Вашингтона
– Квентин, – второй пилот «Бомбардира» – частного борта из Мексики, принадлежащий компании «Эруа» из Картахены по фамилии Браун Бартоломео по прозвищу «Би-би» весьма редко обращался к лицам, находящимся на борту самолёта. Даже если они составляли часть экипажа.
К таким броскам из одной страну в другую экипаж судна был готов постоянно. Для этого их и нанимали. Ещё ранним утром они были в Картахене, ближе к полудню приземлились в Гвадалахаре, взяли пассажиров и в обед застыли в частном аэропорту Вашингтона.
– Да, Барт, – стюард Тарантино уже полгода работал на частной авиалинии и все из-за того, что из государственной его попёрли сразу-же как он ступил на землю Америки в Нью-Йорке почти пару лет назад. И все из-за этого подонка из ЦРУ, укравшего у него номерное удостоверение дававшее право пересекать незримую линию между странами в аэропортах всего мира без таможенного или иного досмотра.
– Сегодня вылет в десять. Только что звонил Босс. Поэтому чтобы все было как всегда. Ясно?
– Как не понять, мистер Браун, – Квентин Тарантино, получивший место исключительно из-за своего имени и фамилии после почти пятинедельного болтания на биржах труда, пока в конце прошлого года не раздался тот самый звонок, изменивший его жизнь в лучшую сторону.
Его нанял лично директор компании «Эруя» из Картахены, Колумбия по выясненной информации, компании довольно солидной, имеющей огромные обороты и штат в полторы тысячи человек. И филиалы по всей Латинской Америке. Самые крупные с Мехико и Хуаресе, на границе штатов. Именно к этим людям и прислонился Квентин с превеликим удовольствием полностью осознавая тот факт, что эта работа, весьма прибыльная, могла принести ещё больше прибыли тем, у кого мозги заточены на доход. Именно такими мозгами и обладал мистер Тарантино. Во всяком случае он так считал.
– Когда подойдёт мистер Линдон? – поинтересовался он временем прихода первого пилота.
– Не знаю. Он в аэропорту. Ждёт команды. Но наше место здесь. Поэтому ждём.
Квентин сел на одно из кресел и вытянул в ожидании ноги.
Из двух пилотов он с большим уважением относился к Джону Линдону. Бывшему военному пилоту ВВС США. А вот Браун Бартоломео его пугал. Не понять, где имя и где фамилия. Как к нему обращаться? Браун или Бартоломео?
– Барт, ясно? Никаких мистер Бартоломео. Только Барт. Иногда можно мистер Браун, – при первой встрече полгода назад ответил пилот на попытки Квентина заслужить его расположение.
А как всё хорошо начиналось. Его взяли на федеральную службу. Пройдя подготовку, стал контролёром по перевозке денежных средств Федерального банка. Затем инспектором. Только благодаря своей фамилии ему удалось вырасти до помощника направления, если бы не фатальная встреча с тем козлом. И вроде бы неплохой парень, но козлы они всегда ими остаются.
Пытаясь заснуть, он сложил руки на груди, стараясь контролировать дыхание. Не получалось. Эти рекламные посылы приводили к обратному. И он открыл глаза, чтобы до конца полёта уже не засыпать.
Затем встал и подошёл к бару. Проверил, все ли на месте. Бокалы. Бутылки. Холодная закуска. Фрукты. Посмотрел в сторону двух пакетиков с белым порошком. И преодолев желание отвёл взгляд.
Джеральд Бак по прозвищу Грек.
Грек не пил последний год и за это время успел переосмыслить всю свою жизнь. Не так чтобы полностью, но безусловно самую напряжённую её часть, на грани фола, к сожалению никому не нужную. После того как ему удалось отомстить за смерть Софии он не видел себя нигде, кроме как на дне бутылки. Поставив себе цель лишить Америку алкоголя, он шёл к ней твёрдым и уверенным шагом, пока однажды не оказался на грани, за которой увидел старуху Смерть, манившую его пальчиком.
И тогда он завязал. Намертво. Даже перестал смотреть в сторону магазинов, торгующих спиртным. Впрочем на зоне не слишком то и загуляешь.
Скоро утро. Он открыл глаза и вытер со лба холодный пот. Ему опять снились ужасы. Скользкие, мерзкие тени ползали под ногами, заставляя трепыхаться сердце, оставляя в нем чувство беззащитности. От напряжения мышцы на ногах сводила судорога. Чуть дальше в тумане он видел уродливые деревья, застывшие в каком-то фантастическом танце, заслоняющие луну. Их короткие стволы с сумбурно нанизанными ветвями без листьев, кажется, пережили не один пожар. По корням полз дым, распространяя ядовитый запах, проникающий в лёгкие, разъедая их. Но, если картинки видений были расплывчаты, то гнетущая музыка, давящая на перепонки ушей, до того ясно раздавалась в голове, что казалось, он сам дирижировал оркестром.
Заставив себя проснуться, и когда это удалось, Грек вышел на веранду, чтобы остудить мысли. Вытерев хрустящим полотенцем лицо, бросил его под ноги. Внизу ползла змея автомобилей. Доносящиеся клаксоны и запах выхлопных газов привели его нервную систему в порядок.
Он поднял голову в небу. Ещё ночь, но приближение рассвета чувствуется в каждой звёздочке. Недавно сверкающие, ныне они медленно тускнеют, а кое-какие уже исчезли с горизонта, не оставив о себе даже воспоминаний. Утренний туман касается кожи, и он чувствует его стылое прикосновение. Фриско с утра удивительно хорош.
Зябко подёрнув плечами, он возвращается в тёплую постель, где его вновь ожидает холодная лапа ужаса.
Джетта, от прикосновения тел, открывает глаза, и ему кажется, что-то произносит, лишь по движению губ понимает, о чём она спросила. Где ты был? Не ответив, он накрывается с головой, чтобы вновь погрузиться в свой кошмар.
Его осудили на три года. Отсидел год. Целый год долгий год в тюрьме за преступление, за которое в иной стране наградили. Но только не в штатах. В трупе Мазорини нашли пулю от его зарегистрированного пистолета, и хотя хоронили продажного копа, все-таки был он – копом. Говорят, самые мстительные полицейские – в Сан-Франциско. Которые не просто узнали, кто виноват в смерти бывшего, но даже выяснили место, где он проводит время.
Выйдя из мрачного здания тюрьмы, вчерашний день принёс ему запоздалое чувство удовлетворения. Не дождавшись прощального оркестра, он перешагнул незримую нить, отделяющую свободный мир, лежащей на уровне железных ворот, от зазеркалья.
Охранника с автоматом похлопал по плечу. Нельзя сказать, что он обиделся на систему, все чувства в нём давно умерли, но некое горькое ощущение, проползшее по позвонку, когда охранник сбросил его руку резким движением плеча, все же осталось.
Он не плохо сохранился для своих лет, будучи трезвым на голову, неожиданно увидел, как окружающий мир захлестнуло с головой волна странного удовольствия, сверкающая безумным огнём глаз, почувствовавших вкус желаний. Такие же глаза он видел у наркоманов за мгновение до смерти. Амфетамин, сделал он вывод. Но ему было плевать на мир.
Он вряд-ли скажет, что год отсидки, прошёл незаметно, но он знал наверняка, что прошёл с пользой для него, хотя и особой радости не принёс. Именно там он научился терпеть боль, и не только физическую, подстерегающую на каждом шагу. А ненавистью он был полон и так словно стакан виски, налитый до краёв.
София частенько снилась ему в промежутках между тоскливыми мыслями о самоубийстве, и лишь желание разобраться в том, что же опутало его с ног до головы, швырнув на берег человеческих пороков, заставляло выбросить трусливые мысли вон. Марию он уже почти не помнил.
Спустя три месяца после возвращения из Токио, его повязали на наркотиках, найденных в багажнике «Мерседеса» в количестве, достаточным для удовлетворения потребностей всех наркоманов Фриско.
Отрицая все, он лишь обозлил полицейских, а затем и судью, вынесшую ему максимально суровый приговор. Нанятый доном Тоскано адвокат, которого тот знал десятки лет, делал все, что в его силах, но переломить ситуацию не мог. – Это за убитого тобой копа, – сказали ему. – И наркотики тут не причём. Поэтому три года – это минимум. Через год – вытащу. Следует согласиться. И он согласился.
Приличное поведение, которым он отличался на зоне, позволило ему скостить срок больше, чем наполовину. Припомнили его работу в ЦРУ. Ныне он мог быть экспертом криминального мира, но эти знания дались ему слишком тяжело, а посему сейчас ему просто хотелось помолчать. Джетта поняла и больше не тревожила его.
Некогда добравшись до своей квартиры, его встретили злые глаза незнакомых людей, сунув в нос значок полицейского. Из тысяч дорог, лежащих перед ним, ему предложили идти по самой трудной. Что-ж если ему суждено рыть до самой магмы, он все равно возьмётся за дело, лишь плюнет на ладони, да выберет под свои руки лопату.
Бывший офис занимали незнакомые личности. Вчера он пытался поговорить с директором, но охранники вышвырнули его вон, дав под зад пинка. Это были четыре монстра, намного превышающие его габариты. От обиды хотелось пошинковать их на капусту. Но он сжал своё эго, не позволив себе разрушить созданный им внутренний, душевный мир гармонии и покоя.
Семь тысяч долларов, оставшиеся в кармане в момент задержания, позволили ему снять на ночь Джетту, и купить виски с закуской, которую и оприходовали у неё в квартире. Если впереди и ждала его светлая жизнь, то где-то за горизонтом.
Рико Такеши.
Распрощавшись с неудавшимся бой-френдом, она шла домой по тротуару медленно ступая высокими каблуками по тёмному асфальту, мокрому от недавнего дождя. До дома оставалось не более километра. Ей нравились прогулки под светом звёзд, чем то напоминающие созвездия над Москвой, хотя баловала она себя этим не часто.
Жила она на улице Нордхест-стрит в кондоминимуме «Севен» на третьем этаже, до которого доехала на такси, попросив водителя остановиться за пару километров до входа. Это был хороший район с добрыми соседями и недалеко от работы. Лишь об одном она жалела, что жила в довольно большой по площади квартире одна. Без Саши.
Впервые они вырвались из Токио в конце 2016 года вместе слетав на Окинаву. Военная база раскинувшая саму себя на территории более чем в двести пятьдесят квадратных километров состояла из аэродромов и глубоководного порта с системой обслуживания и ремонта океанских военных судов. По роду её работы она частенько наведывалась на базы США, но вместе с Сашей там она была впервые. Спустя на тормозах обязательные переговоры и доклад в центр, уже далеко за полночь, они отобедали в ресторане «Киши» в Наре, затем отправились на пляж, где занялись любовью.
Смахнув появившуюся слезинку в глазах, она продолжила путь. Тогда он впервые рассказал ей об операции, позволившей предотвратить убийство президента. Играя ключевую роль, он раскрыл некоторые подробности, благодаря которым удалось выполнить сложное и опасное дело.
– Ты знаешь, – начала она, но он перебил, не дав закончить. – Знаю. Твой отец мне всё рассказал. И, если честно, ты сделала все правильно. Я горжусь тобой. Тебе удалось заставить поверить в свою смерть не только меня, но всю систему, и только благодаря ей ты сейчас та, кто есть. Моя любовь. Единственная и неповторима. На века.
– Не думала, что в тебе скрыт поэтический дар, – рассмеялась она.
– Рядом с тобой я буду и художником и поэтом. Охранником и убийцей. Ты все что у меня есть в этой жизни, – его взгляд, глубокий как Марокканская впадина, манил к себе и понимая, что это навечно, она погрузилась в него без остатка, до последнего своего атома, соединившись с ним в той глубине на ментальном уровне, превращаясь в часть него, чувствуя, что он превращается в неё саму.
На север в Саппоро они отправились на его машине и всю дорогу до отеля она видела ползущий сзади хвост черный «Субару». Заметив её интерес, ответил сухо – охрана.
– Не отпустят?
– Нет. Если со мной что случиться, они все сделают себе сэппуку.
– А если со мной что-либо случиться, – улыбнулась она?
– Я сделаю сэппуку всему твоему отделу в Токио, – она рассмеялась.
Вспомнив о том, улыбка скользнула по её губам, но улыбка чуть грустная, как погода нынешним вечером. С низкими облаками и покрапывающим дождиком. Кто-то позвонил. Она взглянула на дисплей. Незнакомый номер. Нажала на зелёную кнопку и поднесла к уху трубку.
– Рико Такеши? – спросил незнакомый голос.
– Да, – ответила она. Но на том конце трубку бросили. Ей показалось, что говоривший не был чистокровным американцем. Акцент её немного встревожил.
До подъезда оставалось метров сто.
Она остановилась и, достав очередную сигарету, прикурила от зажигалки. Выпустив горячий дым, двинулась дальше. Снова попыталась вспомнить проведённые с Сашей минуты. Не получалось. Сбивал с мыслей недавний звонок.
– Твою мать, – выругалась она, швырнув окурок сигареты в ближайшую урну.
Впереди на асфальте увидела светлый квадрат от освещения проникающее через стекло входной двери подъезда. Осталось метров двадцать. Сорок шагов. Даже на каблуках. Не более минуты.
Весна. Скоро лето. Как-же хочется сходить за грибами в лес!
Воспоминания.
Из-за них не заметила как за спиной медленно приближался черный кроссовер «Кадилак». Шато 93 года разыграло в покер, в котором у неё не было шансов. Она на короткое мгновение потеряла самоконтроль. Это её погубило. Звук останавливающегося автомобиля скорее почувствовала, чем заметила, но было уже слишком поздно.
Оглянулась и увидела лицо своего старого знакомого из ресторана, которое покинула около часа назад. Нахмурила, недоумённо брови и в тоже мгновение почувствовала укол в шею. Она не слышала ни шагов сзади, ни почувствовала движения за спиной, словно тот, кто это сделал был не человеком, а дьяволом, настолько тихо и быстро всё произошло. Сознание стало растекаться по мыслям, каждая из которых растворялась в извилинах мозга, исчезая куда-то, вдруг неожиданно для самой себя, сквозь густой туман снотворного, она неожиданно увидела мужа, бежавшего к ней через улицу. Затем услышала визг тормозов. Чьи-то крики… – Саша, – прошептали её губы, и затем все вокруг неё умерло.
Кетсу Киташи. Два дня назад.
Накамура президент Кукодай-групп любил собак. Овчарня, насчитывающая около двадцати особей – друзей человека, построенная по последнему слову техники, стояла на территории усадьбы, огороженной от остального мира высоким, почти трех метровым, забором. Он любил свой дом, сооружённый в стиле эпохи Нобунаги, с драконами, окружённый густым лесом, в основном хвойных пород, специально высаженным к завершению строительства.
Накамуре было шестьдесят лет, из них почти тридцать он провёл за границей, будучи представителем Кудокай в Юго-Восточной Азии. Он любил вспоминать свою работу за стаканчиком «Сакэ» в кругу собак, из которых выделял огромного кавказца Птолемея, названного в честь древнего грека. Иногда Накамура рассказывал о своей жизни в Южной Корее, где провёл почти пяти лет в конце двадцатого века. Многое чего происходило в то, неспокойное, время. Особенно последние десять лет, когда организация, интересы которой Накамура защищал, откровенно сдавала своих членов. Это была его самая любимая тема, после геноцида евреев, о которых он знал, что хитрее их в мире никого нет.
В своё время именно он нанёс смертельный удар тем, кто сейчас пытается восстановить реноме. Тогда пришлось бежать на долгие года, чтобы стереть о себе память. Но ничего. Каждому овощу, свой фрукт.
Сегодняшнее утро как никогда радовало глаз, и, с весёлым настроением, не так часто посещающим его последнее время, он решил прогуляться по густым дебрям своего сада, больше похожего на лес. Взяв с собой двух псов, любимца Птолемея и Дракулу, такого же мощного кавказца, как и папаша, он шёл по темным тропинкам, куда пока не добрался яркий свет солнца. Хотя оба пса были достаточно взрослыми ребятами, оба вели себя как щенки. То гонялись друг за другом, радостно лая, то затевали возню, вызывая удовольствие хозяина.
По характеру оба пса представляли классический «нордический» тип, хотя иногда срывались, превращаясь в забавных щенков, впрочем, ненадолго. Первый же окрик Накамуры ставил всё на свои места. Мгновенно меняясь, превращаясь в слух, занимая позиции у его ног, они мгновенно выискивали глазами врагов. То, что они были прекрасными сторожевыми псами, он знал, не упуская возможность позволять питомцам проявлять свой нордический нрав.
Сейчас они, заняв места у ног, и почуяв, что опасности нет, удивлённо посматривали на хозяина, словно спрашивали его: – А где драка, мужик? – Их глаза на заросших шерстью, мордах, светились любовью к Накамуре, и словно в доказательство этой любви, оба завиляли хвостами, будто разом включились метрономы.
Хорошее настроение Накамуры не испортил даже звонок Исиды, видно просто он не догнал ту информацию, которую ему слили, хотя, как всегда, стал её анализировать, высчитывая возможные направления главного удара. Впрочем, он все же поздравил себя с годовщиной кончины старика Суи. Собаке собачья смерть. Утренняя новость лишь добавила в его бочку дёгтя немного мёда. Два три звонка нивелируют возможные потери будущей неожиданной атаки противника, с которым, как думал Накамура, давно было покончено. И даже задержка с оформлением удобно расположенного места в центре Токио, выбранное им для строительства отеля с пятью звёздами, не испортили ему настроение в это радостное утро.
На этот объект он входил в связке с несколькими бригадами, контролирующими центр столицы. Проект, в который уже вложено более тридцати миллионов долларов. Проект, который обеспечит его достойным местом в списке журнала «Форсбер». И сейчас его мозг расставлял фигуры на доске жизни для длительной партии, которая закончится через год в миг открытия отеля.
Роста не более ста шестидесяти сантиметров, Синдзи Накамура, обладал весов более ста килограмм, и в Азии, где особо ценился его авторитет, как специалиста по оружию, только тучность позволяла ему заключать выгодные контракты с местными боссами, наживая миллионы долларов. Хорошего человека должно быть много, считал он, похлопывая себя по ляжкам, и даже сейчас, после звонка Изиды, повторяя фразу про себя, словно читал молитву, он чувствовал на своём животе свои тёплые ладони. Собаки насторожились, заметив изменение в настроении хозяина.
– Он сейчас на своей территории, – а вот это было отвратительно. Добраться, когда он у себя будет сложно.
– Но ты обещал, что в это время его там не будет – прошептал Накамура, сжимая трубку мобильного телефона, как в детстве свой член.
– Я не знаю, что у него на уме.
– Но ещё неделю назад говорил обратное! Значит так. Я не знаю, и не хочу знать, как, но ты обязан решить эту проблему. Раз и навсегда. Я не могу рисковать такими деньгами. Я не могу рисковать контрактом. Ясно?
– Да, босс, – и тут же отключившись, Накамура почувствовал огромное облегчение, словно прорвало запор, которым он мучился последнее время.
