Геннадий Климов "Концерт на краю"

Зимним утром раздался звонок.

– Слушаю.

– Привет, дружище, – в телефоне прозвучал знакомый голос, – как вы там? Держитесь?

– Привет, Виталик, спасибо. Пока держимся, но всё очень серьезно.

Виталий жил в Германии, и уже давно вёл переговоры с различными клиниками по поводу операции. Он и ранее помогал Геннадию и его семье. Врачи каждой из этих клиник желали взглянуть на анализы биопсии, так называемые «стёклышки», которые под разными предлогами отказывались отправлять местные специалисты. Время шло. Помощи ждать уже было неоткуда. Новость, которую сообщил Виталий была, как манна небесная.

– Я нашёл человека, который сможет спонсировать операцию для Ирины.

– Даже не знаю, как тебя благодарить, – произнёс восторженно Геннадий, – ты столько для нас делаешь, спасибо огромное. Как это можно осуществить?

– Я уже обговорил детали, – Виталик замялся, – лишь одно условие.

– Слушаю тебя.

– Немецкий специалист хочет поговорить с врачом, ведущим Иру. Есть несколько вопросов, от которых зависит исход дела, – он замолчал.

– Хорошо, я поговорю с врачом.

– Договоришься, сообщи, устроим встречу по телефону. Нужен будет переводчик. Я скоро буду у вас. Возможно, успею до того момента и сам смогу перевести.

*******

На той же неделе Виталий уже был у них в гостях. Через несколько дней разговор состоялся, но он не принёс радости. На вопрос иностранного специалиста: «Есть ли хоть какая-нибудь ремиссия?», местная врач вынуждена была ответить, что нет. Дальнейшие переговоры не имели смысла. Геннадий снова впал в отчаяние, но решил пока не сообщать жене.

Наступил вечер. Все разошлись по своим комнатам. В зале было слышно, как маленькая Дианка играет с игрушками. В спальне, из висящих на стене огромных акустических колонок, звучала одна из новых песен Геннадия.

«Нежный закат опустился над сонной землей.

Я на колени встаю мой Господь пред Тобой.

Поговорить о любви я хочу Твоей

Нежной, и светлой, и чистой, и искренней…»[1 - Песня «Нежный закат», слова и музыка Геннадия Климова.]

– Я всё равно выздоровею, – сквозь сжатые зубы произнесла Ирина. По её щекам катились слезы. Она посмотрела на мужа, – я всё равно выздоровею, ещё и сына рожу тебе, – это было похоже на мольбу о помощи.

Геннадий обнял её и тихо произнёс:

– Конечно же выздоровеешь, моя родная, – он был не в силах сдержать слёз.

Немного погодя, Ирина промолвила с горечью:

– Не хочу, чтоб у Дианки была другая мама, – она не переставала плакать.

– Милая, всё будет хорошо. Я сделаю всё, чтоб ты поскорее поправилась. А теперь тебе нужно попытаться уснуть, ты совсем ослабла.

Он помог ей устроиться поудобнее в её уже привычную позу и сидел подле неё, пока она не задремала. После вышел из комнаты, зашёл в зал, где Дианка сидела на ковре играясь с куклой, сказал теще, что пойдёт прогуляется и, надев на ходу длинное пальто, сшитое женой ещё до поездки на Урал, вышел в морозную ночь.

Февральский ветер резал лицо, летящим прямо в глаза, снегом. Слёз уже не было. Один вопрос у него был к Нему: «Почему?! Зачем эта жертва? Кому она нужна?»

В кармане завибрировал мобильный.

– Здравствуйте, Геннадий, – это была врач.

– Здравствуйте, – ответил он холодно.

– Как себя чувствует Ирина?

– Не знаю, что ответить. Она совсем слаба, химиотерапия её убивает.

– Понимаю, но на данный момент другого способа лечения нет. Я, возможно, не вовремя, мне нужно сделать ей биопсию. Приеду к вам домой, не хочу её беспокоить переездами.

– Ладно, делайте, что посчитаете нужным. Только предупредите меня, я сам за вами заеду.

– Спасибо, Геннадий. Спокойной ночи.

– Да какая уж тут спокойная ночь…

Смерть в руках

7 февраля 2002 года, поздний вечер.

В свете нескончаемого потока фар и уже взошедшей луны, падающий снег казался ещё более искристым. Словно маленькие бриллианты, снежинки порхали, наполняя воздух сказочным блеском. Равнодушные к скорби, они вихрились в неистовом танце воздушных потоков, затем медленно опускались, повинуясь закону земного притяжения, ложась на свежевыпавший, но уже утоптанный снег, покрывая поверхность земли рыхлой периной. Этот великолепный белоснежный ковер бесшумно стелился под колёса тихо урчащего BMW.

«Господи, что это? Сколько можно надо мной издеваться? Сколько раз я должен пережить это?»

Он не заметил, как подъехал к дому врача, которая ждала у подъезда, придерживая одной рукой поднятый воротник длинного зимнего пальто, держа в другой медицинский саквояж. Сев в машину, она поздоровалась и спросила:

– Как Ирина?

– Плохо. Не ходит уже совсем.

Остальной отрезок пути прошёл в тишине.

Проведя намеченную процедуру, врач, пожелав Ире выздоровления и попрощавшись, вышла из спальни.

– Ирочка, я отвезу врача и скоро вернусь. Не скучай без меня, дорогая.

Он вышел в прихожую, где врач говорила с мамой.

– Жду вас в машине.

Всю дорогу Геннадий молчал. Тишину нарушила врач:

– Диагноз, увы, неутешительный. Вы должны готовиться к худшему.

Он как будто не слышал её слов, продолжая вести машину по скользкой дороге, глядя прямо перед собой. Прижав к себе саквояж, она вымучивала каждую фразу:

– Это может произойти в любой момент. Мне очень жаль, что не смогла ей помочь.

Наконец, они подъехали к дому. Приоткрыв дверцу автомобиля, врач повернулась к Геннадию, и виновато, почти шёпотом произнесла:

– Держитесь, – и вышла, закрыв за собой дверь.

Ничего не ответив, он плавно тронулся с места и выехал на дорогу. Мысли путались, не давая сфокусироваться на какой-то одной.

Припарковав автомобиль, он пошёл домой. Войдя в квартиру, услышал из спальни встревоженный голос тещи:

– Гена, сходи за Родикой. Ире нужно срочно поставить укол.

Через минут пять подруга жены по имени Родика, студентка мединститута, которая, к счастью, жила в соседнем подъезде, уже сидела на кровати подле Ирины, набирая в шприц какое-то лекарство. Геннадий уже не понимал, какой препарат колют. Последние пару месяцев превратились для всех родственников в сплошной кошмар с редкими вспышками надежды на возможное выздоровление, последней из которых была попытка договориться с немецкой клиникой. Ирина принимала всё, как Яков, ведомый отцом на заклание.

После укола ей стало хуже.

– У меня всё горит в груди! – прошипела она. – Тяжело дышать! – слезы катились по щекам, в глазах застыл испуг.

Вызвали скорую помощь. Испуганная подруга поспешила выйти, за ней и остальные. Кроме одного человека.

Присев подле жены, он положил её голову себе на колени и, поглаживая по плечу, пытался успокоить. Истощённое, ослабленное страшной болезнью, тело уже с трудом удерживало в себе жизнь, метавшуюся между желанием остаться с теми, кого она так горячо и искренне любит, или же наконец прервать страдания во плоти и улететь далеко, куда стремятся освобожденные души, зная наверняка путь, как птица, знает дорогу домой, заложенную в её генетический код.

В какой-то момент она вдруг успокоилась. Зловещее предчувствие разрывало его сердце. Он наблюдал каждый её вдох. Она выдернула свою руку из его руки, или же это была предсмертная конвульсия. Как вдруг…

Она перестала дышать.

Он отчетливо слышал, как только что она с трудом набрала воздух в грудь, и он медленно вышел из её легких, как дух из уже мертвого, но ещё теплого тела. Смерть заглянула в его, мгновенно наполнившиеся горячими слезами, глаза и с ехидной гримасой вырвав тот дух жизни из его рук, унесла в пустоту, оставив безжизненное тело любимой лежать на его коленях.

Мозг отказывался принимать действительность.

Дальше всё было как в тумане. В спальню вбежали родители, братья, приехала скорая. Врачи задавали какие-то вопросы. Он, уже ничего не понимая, вышел из комнаты. Проходя мимо зала, где сидела дочь, которой через неделю исполнялось всего два года, с горечью посмотрел на неё и вышел из дома.

*******

Гудки в телефоне прервал низкий мужской голос.

– Слушаю.

– Богдан, Ирина умерла, – Геннадий с трудом выговаривал слова, пытаясь не сорваться.

– Мои соболезнования, друг, – сделав небольшую паузу, добавил, – я скорблю вместе с тобой, – в телефоне было слышно, как голос совсем опустился.

Подкативший к горлу ком, душил, искажая слова:

– Ты мог бы выйти, я сейчас подъеду.

– Да, конечно.

– Спасибо, Богдан.

Геннадий выключил телефон и положил в карман пальто. Какая-то неведомая сила не давала ему сорваться. Не покидало чувство, что всё это происходит не с ним и, как будто наблюдая за происходящим со стороны, он пытался абстрагироваться от событий, которые были реальными.

*******

В тусклом освещении фонаря у подъезда, нервно потирая руки от холода, уже ожидал Богдан. Едва машина наехала на длинную тень, он обошёл её и, открыв дверцу, спешно заскочил в кресло автомобиля, едва не ударившись головой из-за высокого роста, и захлопнул её.

– Мои соболезнования, друг. Даже не верится.

– Мне тоже, – едва сдерживая слезы, выдавил Геннадий. – Богдан, ты мог бы сейчас со мной поехать к маме? Уже очень поздно и, если ты откажешься, я пойму.

– Конечно поеду.

– Спасибо, друг. Мне сейчас трудно одному. Ехать несколько часов. Я с ума сойду один.

– Оденусь потеплее и поедем.

*******

Минут через десять черный, тонированный, как траурный катафалк BMW, выезжал из города по заснеженной дороге исчезая в тумане, неожиданно опустившемся над землей.

Геннадий молча вёл автомобиль, глядя на покрытую снегом дорогу, отражающую свет фар, растворяющийся в ночи. Впереди была лишь, гнетущая сознание, тьма, как отголосок преисподней, в которую безутешный Орфей спешил за возлюбленной Эвридикой. Ему казалось, что эта страшная сказка скоро закончится и все, принимавшие в ней участие, переведя дух, улыбнутся друг другу.

Изредка идущие на встречу автомобили, выплывали из тумана и исчезали габаритными огнями в зеркалах заднего вида. Вдоль пустынной дороги выросла одинокая заправка. Молча свернув с трассы, припарковался у колонки.

– Богдан, заправь пожалуйста бак. Вот деньги, – он вынул из кармана несколько купюр.

Очень скоро заправив автомобиль, попутчик вернулся. Геннадий молча сидел, опершись головой о рулевое колесо.

Вдруг внутри что-то сломалось. Зажмурившись и распахнув широко рот, он закричал. Казалось, мышцы лица разорвутся от напряжения. Это был внутренний крик, крик души. Не издав ни единого звука, он орал, направляя все душевные переживания куда-то в глубь вселенной, пытаясь докричаться до Того, Кто, как ему казалось, был глух к нему последние полгода. Лишь горькие слёзы были свидетелями его душевных мук.

Он долго так сидел и казался вполне спокойным, но атмосфера была пронизана скорбью. Не осмеливаясь произнести ни слова, друг, казалось, слился с креслом.

Еле слышно рокотал двигатель. Время остановилось.