Тимур Гараев "Zеленая тетрадь"

Густой чернозем, тяжелая рыжая глина или желе ила со дна реки. И даже песок где-то в сосновом лесу, который сначала пропускал воду сквозь себя как через сито, в какой-то момент, словно насытившись, вдруг резко склеивается своими мелкими частичками, превращаясь в вязкую, липнущую ко всему субстанцию.

И начинается ваш роман с грязью. Почти как курортный, такой же внезапный, яркий и скоротечный. Все знают и понимают, что роман будет недолог, расставание неизбежно. Но жизнь сама толкает вас в объятья раз за разом.

Грязь замешивается на дождевой воде, низвергнутой небесами на дороги и лесопосадки. Скатывается каплями пота и содранных мозолей при обустройстве позиций, иногда разбавляется кровью окопов. Липнет при передвижении по лужам, ручейкам, мокрой траве и земле.

Она не разделяет на своих и чужих. Ее всепоглощающая любовь безгранична. Грязь не требует взаимности. Для нее безразлично, кто ты. Человек, животное или современный вездеход для борьбы с ней же. Ей плевать на сословия, звания, пол. Она знает себе цену и без колебаний идет к тебе. Зная, что примешь ее любой. Такой, какая есть. Во всей природной простоте. Она, словно заботливые женские руки, нежно обнимает всего тебя. Твою одежду, обувь, предметы быта, оружие, технику и все, куда может дотянуться. Она обожает тебя. Знает каждую складку на твоей одежде, все укромные и потаенные места. Грязь любит и умеет наряжаться. Легко цепляет к своему наряду опавшую листву с деревьев, травинки, сосновые иголки и мелкие камешки.

Грязь может быть разной. То ложится легким касанием капель на камуфляже, то тяжелыми веригами налипает на ботинках. Играючи покроет тонким слоем все лицо или спеленает гусеницы тягача. Может играть с тобой, заманив колесо в колею и посадив машину на брюхо. Пока ты раскачиваешь застрявшую технику в попытках вытолкнуть, она игриво взлетает из-под колеса в воздух мелкими брызгами. И это для нее настоящие минуты счастья. Единения с тобой, водой и природой…

Вода в этом романе с грязью выступает в нескольких ипостасях. То, как безумная сваха, толкает вас в объятья друг другу, закручивая этот клубок страстей. То вдруг предстает ветряной особой и удаляется под прямыми лучами солнца и ветра. А ты остаешься наедине с уже сухой грязью, потерявшей свою первоначальную яркую, влажную красоту брюнетки и превратившуюся в пыльную шатенку или блондинку на твоих сапогах.

Но в конечном итоге вода, познакомившая вас, выступает спасительницей – захватывая и увлекая грязь за собой в дальнейшее путешествие, к другим объектам почитания и обожания. Подальше от тебя и твоих забот. Смывая с тебя следы грязи напором своих струй, щетиной щетки и мыльной пеной.

Вот ваш роман с грязью и подошел к завершению. И, как обиженная и брошенная девушка, она не желает расставаться с тобой. Сопротивляясь струям очищающей воды и цепляясь за каждый клочок, стараясь подольше остаться с тобой. Она искренне не понимает, за что ты с ней так! Ведь вы были так близки, она так старалась!

Ты ругаешься на грязь, предъявляешь обвинения и сыпешь проклятья. Винишь ее в своих неудачах и падениях. Но после ссоры и расставания быстро остываешь и забываешь о ней.

Но не она о тебе. Она будет ждать очередной встречи и свидания с тобой, чтобы вновь заключить в свои объятья…

РАНДЕВУ

Лето. Жара. Конец июня. Шел четвертый месяц войны. Солнце стояло в зените. Тепло от прогретой земли шло мягкими волнами. Время от времени пробегал небольшой ветерок, но ожидаемой прохлады он не приносил.

Стекающий пот за несколько часов уже успел много раз пропитать ткань камуфляжа, высохнуть, смешаться с новым и превратиться в спекшуюся корку на спинах и воротничках разведчиков.

Хорошо, в разведку надели трофейную укропскую форму. Маскировка и плюс очень удобно. Свою стирать не придется. На передке с этим туго.

Шли втроем. Я – командиром группы и двое ребят из нашего шестого БТРО. Старый и Пенза. Опытные парни. Воюем вместе с февраля месяца. Наша группа случайно образовалась еще в первые дни операции. За это время притерлись и теперь на все вылазки выходим этим составом. От наших позиций отошли километров на шесть. Надо было проверить еще одну нейтральную лесопосадку и можно возвращаться.

А вот и эта посадка. Аккуратно зашли и огляделись по сторонам. Прислушались – вроде тихо. Ну и слава богу – никого нет. Сейчас обойдем ее, и можно будет двинуться в обратный путь.

– Выходим здесь, – дал команду своим.

Вышли из зарослей на дорогу для сельхозтехники. Техника по ней давно не ходила, и она превратилась в заросшую невысокой травой колею. Двинулись вдоль кустов к левому краю посадки.

– Смотреть в оба, просто тут кто-то ходит, – обратил внимание группы на оставленные следы. – Трава вон примятая.

Прошли крадучись метров пятьдесят, как внезапно наткнулись на несколько вооруженных бойцов с удивленно-вопрошающим выражением лиц. Наше появление для них явно стало неожиданностью.

Пара секунд ушла на осмысление и принятие решения. Миллион вопросов пронесся в голове за доли секунды, пока враги стояли опешившими. И главный вопрос – что делать? Вступать в бой с заведомо понятным результатом? Отходить отстреливаясь? Но тоже неочевиден положительный исход. Как там парни за спиной? Не наделать бы глупостей сгоряча…

Так, пора брать ситуацию в свои руки. Что имеем? Картина маслом. Противник. В количестве четырех, но, может, и больше человек. Дальше в листве и кустарнике не видно. Что это, ДРГ, пикет или взвод, выдвинувшийся на позиции?

Скорей всего, их больше. Простые пацаны, лет по 20. Судя по возрасту, солдаты-срочники. Этим и продиктована их первоначальная растерянность. Значит, возможно, где-то есть командир с другими бойцами. Стрелять нельзя.

Как тут оказались? Когда? Пока ясности по этим пунктам нет.

Форма на нас для них своя. Знаков отличия нет – оно и понятно, разведка. Хоть я и без погон и нашивок, во мне они явно признали офицера. Это хорошо, надо этим пользоваться.

– О, шалом! – выпалил первое, что пришло на ум, и сделал пару уверенных шагов по направлению к четверке.

Старый и Пенза еще не до конца поняли задумку. Но, поддавшись заданному мной тону, без лишних слов приняли нарочитый лениво-расслабленный вид. Не забыв при этом рассредоточиться за моей спиной, образовав треугольник. Оружие висело у каждого на груди, готовое к незамедлительной работе в случае негативного развития ситуации.

Перед нашими визави на ящике из-под гранат стояли две открытые банки с тушенкой и котелок. Мы их застали перед трапезой.

– Приятного!

– Шо?

– Приятного! – стараюсь держать дружественно-удивленный тон с фрикативной «Г», на манер украинского или южнорусского говора.

– Я смотрю, опять у нас взаимодействия никакого нет? Вот дают! Даже не сказали, что вы тут! – Попутно осматриваю ближайшие кусты.

Их тут явно больше, чем эти четверо. Сфокусированный взгляд цепляет еще нескольких человек на удалении. Уже минимум отделение или взвод. Откуда вы взялись? Как такая группа прошла незаметно?

Смотрят настороженно. Взгляд недоверчивый, но не боятся. Во-первых, их больше. Во-вторых, уже готовы признать за своих, но пока не определились.

Надо ломать их логику и продолжать развивать легенду о заблудившейся разведке соседей.

Пришлось вспомнить курсантскую молодость. Все пять лет военного училища у нас старшиной курса был старший прапорщик Бондаренко. Александр Иванович. Удивительный человек.

Невысокого роста, с аккуратными маленькими черными усиками как у заправского франта. Несмотря на субтильную фигуру и рост, обладал какой-то невероятной физической силой. Поднимал пудовую гирю одним запястьем. Упражнения на брусьях и турнике выполнял как заправский гимнаст. Несоответствие внешности и силы часто играло злую шутку с незнакомыми с ним лично. Александр Иваныч любил иногда поспорить на интерес – сделать то или иное упражнение. Ничего не подозревающая жертва легко заглатывала наживку, ведясь на внешний вид прапорщика, за что впоследствии наказывалась бутылкой армянского коньяка или блоком болгарских сигарет.

А уж равных ему в бильярде и настольном теннисе в роте просто не было.

Прошел Афганистан. И поговаривали, что и Анголу. Из автомата стрелял как заправский спецназовец – быстро клал ростовые фигуры четкими и короткими очередями по два патрона.

Гонял он нас, молодых пацанов, и в хвост и в гриву. Появлялся в казарме за час до подъема и уходил далеко после отбоя. Знал про каждого из нас. Кто чем дышит, что может и умеет. Хитрый, наблюдательный. За малейшие провинности мог отправить в наряд или на работы.

Ну и как истинный сын своего народа, разговаривал и отдавал команды Бондаренко только на смеси украинских и русских слов – суржике. Поэтому к выпуску почти у каждого в лексиконе волей-неволей был набор фраз и выражений а-ля Бондаренко. Так отож.

– А нам командир наказ утром дал проверить посадку. Каже, там нiкого немае. Москалi вон за тим полем, – рукой показал в противоположную от наших реальных позиций сторону.

– Нет, ну ты бачиш, – как бы обращаюсь и поворачиваюсь к Старому, – совсем там здурели.

Скосил глазами и показал ему в сторону отхода. Двигаться туда, откуда пришли. Тот сочувственно покачал головой, выругался на нерадивое командование и сделал пару шагов в обратном направлении.

– А вы давно пришли? Вночи? Добро, стрелять по вам не начали, а потом бачу, балаклавы вроде наши! Могли бы по рации предупредить. Рацiя у вас е?

– У командира роты.

Ого, да их тут целая рота! Как же их разведка с дронов проглядела?!

– А вiн де?

– Вон там, метров через двести дальше. Проводить?

Говорят на русском. Чистом, литературном. Парадокс всей этой войны двух братских народов. Понимаем друг друга. Говорим на одном языке. Думаем одинаково. Старшее поколение вообще на тех же книжках и фильмах выросло с нами. А вот молодежь уже попадается с другими идеями. Иногда и откровенно нацистскими. Эти вот, двадцатилетние, выросли уже в новых реалиях. Национализм – благодатная почва для молодых неокрепших умов. Нас за братьев уже не считают. Вот и получается, говорим на одном языке, а мотивы у каждого уже свои.

– Не, не треба. Мы тогда назад повертаемося. Надо доложить командиру, что тут наши. А то артой накроют, подумают, русские тут.

– Может, перекусите с нами?

– Не, спасибо! Смачного! – о, еще одно слово вспомнил. – Пойдем уже. Аккуратней тут.

Выдвинулись группой в обратном направлении. Назад шли в полный рост. Молча и уверенно, открыв спину противнику. Отдалившись на безопасное расстояние, нырнули в посадку. Уф! Вроде пронесло.

– Ноги! Вон к тем деревьям через поле! – команда была уже лишней. Старый и Пенза и так знали, что надо бежать и куда. Припустили со всех ног. От быстрого бега дыхание рвало легкие, амуниция гулко била по бедрам и спине. Скорей! Скорей! К спасительным деревьям на другом конце поля. За ними – ложбина, и нас уже из стрелковки не достанут. Благо бежать надо было под уклон, и мы преодолели расстояние за пару минут.

Упали на спины в высокую траву. Неужели ушли?! Не верилось! Сердце бешено колотилось от избытка адреналина в крови. Не сговариваясь, все нервно и громко засмеялись. Считай, родились в рубашке! Раздались выстрелы, и высоко над нашими головами засвистели пули. Очухались, гады!

Старый не выдержал и громко, во всю силу, чтобы там, в лесопосадке, тоже услышали, прокричал что-то ну очень неприличное. В ответ прозвучали еще несколько коротких очередей. Но, как и предыдущие, пули прошли выше нашего укрытия.

Спустя еще минут двадцать на месте нашего внезапного рандеву с шумом пошли приходы артиллерии. Это Пенза передал координаты укропов по рации. Разрывы снарядов мы уже слушали на значительном удалении. Группа возвращалась домой…

А в это время. За тысячи километров от Украины, где-то в Новосибирске. На плацу НВВКУ начальник факультета, подполковник Ануфриенко разносил перед ротой курсантов подчиненного. За очередной залет в увольнении. Под его зычным голосом виновный стоял ссутулившись, вжав голову в плечи. А рота курсантов улыбалась украинским словечкам полковника, которые тот смачно вставлял в свою обвинительно-отеческую речь вперемежку с русским матом…

АЙДЫС

Сначала было очень больно. Несмотря на первоначальный шок, осколки сразу заявили о серьезной проблеме, которую они нарисовали своим внезапным появлением в правой ноге.

Протяжный вой мы услышали секунды за две до прихода. И даже успели согнуться и спрятаться на дне траншеи, закрыв руками головы. Не помогло. Украинская мина легла прямо в окоп. Метрах в четырех от нас. Серега погиб мгновенно. Принял на себя весь ее смертоносный шквал, по сути, закрыв меня своим телом. Но несколько осколков все же достали и меня, превратив берц и штанину камуфляжа в лохмотья с кусками кровоточащей рваной плоти. Моей плоти. Ошалевший и слегка контуженный взрывом, я кричал от боли минуты три, пока мозг не включился и не начал цепляться за жизнь. Это позволило трезво, если в таком положении это возможно в принципе, реагировать на сложившуюся ситуацию.

Ожидать помощи было неоткуда. Мы были на этой позиции вдвоем. Вели разведку с дрона. Серая зона. Взводный опорник, устроенный в лесопосадке. Неоднократно переходивший от одной стороны к другой. Видимо, противник рассчитывал, что кто-то рано или поздно появится на этом месте, и заранее пристрелял все точки. До наших несколько километров. В таком состоянии, без транспорта на эвакуацию, добраться нереально.