Сергей Александрович Ронин "Перевоспиталовка"

Народ повалил к автобусной остановке как бельмо, торчащей на пустой привокзальной площади, Федор побрел следом. Скоро подъехал автобус, принял груз и неспеша дотарахтел до остановки «Санаторий». Федор узнал у местных дорогу и уже минут через десять пути сквозь асфальтированную лесостепь вышел к главным воротам «Перевоспиталовки».

С того дня как отсняли фотографии, найденные в сети, хоть и прошло больше пятидесяти лет, но почти ничего не изменилось. Все тот же изъеденный трещинами асфальт, по обе стороны ворот могучие бетонные клумбы с высохшими цветами, кованый «кладбищенский» забор, за ним густая роща, разве что проходную облагородили современной, но неказистой уже кое-где треснувшей плиткой.

У ворот курил немолодой охранник, видимо тоже оставшийся с эпохи бессмертных вождей; заметив Федора, тот бросил окурок в клумбу и вернулся на пост. То ли от скуки, то ли от преданности охранному делу, он неторопливо проверял документы, сосредоточенно рыскал в столе, после сверился со списками и наконец выдал временный пропуск и объяснил, как пройти до корпуса администрации. На праздные вопросы о местном быте отвечал лишь:

– Не уполномочен! Сперва к директору!

Федор быстро сообразил, что человек перед ним серьезный и докучать ему более не стал. После извилистой дороги через тихую еловую рощу, как и обещал охранник показался трехэтажный корпус администрации выкрашенный по-летнему в яркий, но отчего-то навевающий лишь уныние, мандариновый.

Федор поднялся на второй этаж.

* * *

Дверь с табличкой – «Директор. Проныркин В.П.» – обнаружилась в конце коридора. Федор стукнул пару раз и, не дожидаясь разрешения, вошел.

Припомнилась подмосковная квартира бабушки, где в детстве проводил школьные каникулы: тот же неистребимый кислый запах, старомодные шкафы со стеклянными дверцами, за которыми невесть зачем и для кого береглись штабеля истрепанных книг, лакированный письменный стол, часы с кукушкой на стене, даже истертый палас с паркетом будто приволокли прямиком оттуда. У отдельного стола, отведенного под горшки с цветами, хозяин кабинета насвистывал «Русский вальс» Шостаковича и при этом поливал из лейки фикус.

Выглядел хозяин безобидным сухощавым хиляком лет пятидесяти; длинный нос подпирали очки, по затылку поползла залысина, голова казалась несоразмерно крохотной, оттого что пиджак был явно великоват в плечах. Кондиционер холодил до того беспощадно что удивительным казалось, как хозяин до сих пор не околел или его не прибило арктическим ветром прямо к стене.

Проныркин хоть и заметил Федора, но виду не подал, по-директорски заставляя обождать.

– Не помешал? – заговорил с ним Федор.

– Чем могу? – отозвался Проныркин тихим мышиным голосом.

– Я по вопросу перевоспитания. Говорят, сюда сперва.

– Вы у нас?

– Самородов. С обувной.

– А, Федор Евгеньевич! – обрадовался Проныркин, словно спустя много лет увидал старинного приятеля, – помню-помню, заждались. Проходите-проходите. Стульчик берите, – сердечно предложил он и, оставив лейку, уселся за письменный стол. Огромный тридцатидюймовым монитор почти полностью скрыл его из виду, как бывает у не слишком высоких автомобилистов, сидящих за рулем, а при этом со стороны кажется, что машина едет вовсе без водителя.

Федор подхватил стул и устроился рядом, так чтобы Проныркина было достаточно видно. Тот сосредоточенно пощелкал мышкой, постучал по клавиатуре, после чего объявил:

– Вы у нас, как помнится, инженер технической поддержки. Компьютерщик, стало быть! – восхищенно отметил он и добавил брезгливо, – а понаписали-то про вас, понаписали – руки мало оторвать: сквернословие, вольнодумие, асоциальная позиция, подстрекательство к мятежу… Вы, Федор Евгеньевич, прямо-таки герой-декабрист!

– Не в почете нынче геройство, – кисло отметил Федор.

– С какой стороны посмотреть. Я ведь как полагаю: в наш дремучий век кто с техникой компьютерной в согласии – автоматически герой труда! – помпезно провозгласил Проныркин, – что называется, систему настроить не пол метлой подмести!

– Это вы нашему Александру Николаевичу до сведения доведите. Он говорил вы с ним вроде как однокашники.

– Доведем! – рассмеялся Проныркин, – а не ценит он вас из зависти. Пальцы у него что сапоги фабричные: под заготовку заточены – потому сам даже на мобильный телефон как на невидаль диковинную смотрит.

– А разве не положена амнистия героям?

– Я бы с радостью, – сердечно ответил Проныркин, – с радостью, но никак нельзя. Да и куда спешить? Поживите у нас, попривыкните. Лето, воздух – отрада, одним словом. Я бы и сам в таком режиме поперевоспитывался с удовольствием, да некогда – долг зовет!

– На фабрике хотя бы деньги платят.

– Будет вам, Федор Евгеньевич… Хоть и рановато вам домой, но кое-что можно придумать. Номера у нас, конечно, заранее распределены, но вас думаю куда покомфортней переселить, раз вы у нас такой герой, а тем более свой человек. Мы же с Александром Николаевичем – Санькой, как вы верно подметили – земляки, в школе вместе учились. Он вот теперь насовсем в Москву перебрался, а я пожил в столице, поработал, но на малую Родину вернулся – патриотизм свое взял!

– За комфорт был бы признателен.

– Вот и договорились, – улыбнулся Проныркин и, взяв недолгую паузу, добавил страдальческим почти слезливым голоском, – даже просить неловко, к Лёньке не загляните на пару минуток, с ЭВМ подсобить? Жалуется, что сломался, а у меня мастер уволился, нового не прислали пока. Каждый день ко мне ходит – ноет как баба на сносях, замучил в конец. А сразу не разберетесь, хоть чего случилось глянете – как быть посоветуете: может деталь какую заменить или там – закоротило чего.

– Зайду.

– Вот и замечательно! Рюкзачок хотите тут оставьте, а я пока про номер покумекаю. Соседняя дверь справа.

Проныркин проводил Федора к выходу, сам открыл дверь и мягко улыбнулся на прощанье.

* * *

За именной дверью замначальника АХО – Гренкина скрывался точно такой же кабинет, разве что из мебели место нашлось только столу, все остальное пространство занимали коробки, набитые стройинструментом и хозяйственным хламьем навроде обрезков пластиковых труб, дверных ручек и мотков проводов, обнаружились даже смесители и гофры для унитазов.

Одинокая герань на подоконнике задыхалась от табачного дыма что выпускал долговязый хиляк в рабочем комбинезоне, сухое тонкое лицо было тщательно выбрито, точно, как у одного дежурного сантехника из УК что как ему казалось ловко маскировало похмелье после недельного запоя; но тщетно: руки предательски тряслись как с мороза.

– Вам с компом помочь? – обратился Федор, к Гренкину, поглядывая на древний системник под столом и благо что плоский монитор.

– Ну помоги, – равнодушно отозвался Гренкин, бросил окурок в стакан с коричневой жижей и, задумчиво оглядев Федора, поинтересовался, – системщик что ль новый?

– На добровольных началах.

– Перевоспитанник?

– Он самый.

– Проходи! – приободрился Гренкин, – а то совсем техника не фурычит.

Федор уселся в кресло, сидение под ним устремилось вниз и опустилось чуть ли не до пола; он нащупал ручку подъема и безуспешно подергал.

– Сломано, – посетовал Гренкин, – заявку на новое отправил, а Проныркин не согласует никак.

Федор поднялся.

– Ты мне лучше скажи сперва, – увлеченно начал Гренкин, – сколько вся эта аппаратура стоит? Чую на барахолке за такую и бутылки пива не выручить.

– Монитор рублей пятьсот. Системник от железа зависит, но скорее всего внутри хлам, так что тысячи полторы и то если заведется.

– Негусто, – огорчился Гренкин.

– Что ж директор на новый не раскошелится?

– Дождешься от него. Новый он только себе недавно поставил, – проворчал Гренкин, – ну глянь чего там с ним, а то охота мне каждый раз на склад бегать – накладные в программу вбивать.

Федор нажал кнопку на системнике – замигали огоньки, неистово зашумели вентиляторы, затрещал жесткий диск точно дозиметр возле облученного мха; через пару минут шум стих – на экране показалось меню авторизации операционки.

– Чего вводить?

Гренкин шепнул на ухо пароль. Слово, а точнее хитрозакрученный неологизм, оказался до того непристойным что даже Федору с его изрядным запасом многообразных ругательств стало не по себе.

– Не набирается, – отметил он, безответно стуча по клавишам.

– Говорю ж барахлит. Досюда доходит – дальше виснет.

Федор подумал с минуту, залез под стол, дунул на провода, торчащие из системника, точно корни вековых деревьев, чихнул от пыли и вернул на место вырванный штекер клавиатуры.

Срамное заклинание в этот раз сработало.

– Ну голова! – обрадовался Гренкин, – а я уж выбрасывать собрался. Как говоришь, звать?

– Федор.

– Ну спасибо тебе! Выручил!

– Не за что.

– Заглядывай – с меня причитается. Только Проныркину пока не рассказывай – все равно пускай новый ставит, а этот мы найдем куда пристроить.

* * *

Федор вернулся к директору.

– Чего там случилось? – поинтересовался тот, – серьезное чего или опять Лёнька дурака валяет?

– Плата материнская накрылась – паять надо. Но проще новую купить, а лучше весь системный блок заменить.

– Эх, – мрачно выдохнул Проныркин, – удружил Лёнька. У всех работает годами и ничего. Ни черта я ему не куплю, а то и новую сломает! Пускай хозяйством лучше занимается – нечего ему с компьютерами возиться, сидит в нем наверно пасьянсы целыми днями раскладывает вот и полетело всё.

– Скорее всего. Что с номером?

– Прости уж меня, Федор Евгеньевич, что сразу не приметил, – аккуратно сменил Проныркин вы на ты, – номерок-то есть приличный куда и министра поселить не стыдно, да если бы не приписочка в анкетке, что слонен ты к асоциальной мысли. Таким по регламенту не положено одноместные занимать – придется с соседом потесниться; во избежание, так сказать распространения заразы, чтобы он за тобой приглядывал, и ты за ним. Вот такие правила чудные, а у нас, как понимаешь, отчетность перед министерством строгая – не нарушаем. Ну а то, что к Лёньке сходил это плюс, я себе в блокнотик уже пометил. Ты ко мне через денек другой зайди, а я пока помозгую, как ситуацию в твою пользу выправить, лазеечку подыскать или еще чего поинтереснее предложить. А сейчас в службу размещения ступай. Как найти на схемке погляди, внизу у входа. Найдешь?

Федор кивнул, водрузил рюкзак на плечи и отправился на улицу.

Глава 3.

Стенд с красочной схемой санатория пристроился чуть дальше входа, меж двух бетонных скамеек. Разгуляться отдыхающим было где: множество корпусов спальных и лечебных, парки, аллеи, спортивные площадки, озеро, охотничий домик, часовня и всё это заботливо обнималось хвойным леском. Федор приятно отметил летний бассейн, сауну с бильярдной, ресторан и пообещал себе, что обязательно туда заглянет.

Малоприметное укутанное липами одноэтажное здание службы размещения, нашлось неподалеку. Приемную украшали горшки с геранью, памятные фотографии разных лет, помпезная вывеска: «Приятного отдыха!» и симпатичная девица с юным бледным лицом. Федор обратился к ней c намерением «приятно отдохнуть», та юмора не оценила и пугливо спровадила в кабинет приема перевоспитанников.

В кабинете, а вернее тесной подсобке куда годами не проникал ни солнечный свет, ни лесная свежесть, за столом, уткнувшись в монитор, сидела важная ярко накрашенная барышня в черном строгом костюме; представилась она министерским куратором, но в этой камерной обстановке больше походила на дознавателя из прокуратуры.

Федор устроился напротив; на столе помимо монитора, уместились принтер, лоток с именными бейджиками, стопка блокнотов, ручки, и картонная коробка, доверху наполненная дешевыми пластмассовыми будильниками.

Куратор внимательно проверила паспорт Федора, протянула ему три листа, потребовала ознакомиться и подписать.

– Командировочные? – обрадовался Федор.

– Соглашение о неразглашении, ознакомление с правилами пребывания в «Тренинговом Центре Трудового Перевоспитания» и расписка о передаче всех средств связи на хранение до окончания учебных мероприятий. Расписку перепишите от руки.

– А если нет у меня средств?

– Не верю.

– А жене позвонить? О детишках справиться?

– Придется потерпеть. В крайнем случае можете оставить заявку на использование служебного телефона в фойе администрации, но учтите он может прослушиваться. А если жена захочет связаться, вас оповестят. За использование незаконных средств связи – штраф. Вероятно, на период учебных мероприятий включат устройства глушения сигнала. Также не забывайте, что посещения знакомых и родственников на весь период пребывания в санатории запрещены.

– Конспирация у вас как на ракетной базе.

– Санаторий режимный. Но это для вашей же пользы – ничего не должно отвлекать от занятий. Также у нас запрет на покидание территории санатория, а с десяти вечера до восьми утра комендантский час. И сухой закон! – добавила куратор, окинув Федора ледяным взглядом.

– Забирайте раз так, жене только напишу, что какое-то время не на связи буду.

Федор отправил ей сообщение, подписал все бумаги и вместе с мобильником передал куратору.

Та сложила все в небольшой прозрачный пакетик, убрала в шкаф, заперла на ключ, после чего, пощелкав мышкой, запустила печать.

– Взамен возьмите бейджик с вашем ФИО и индивидуальным номером. Его нужно носить всегда если вы за пределами гостиничного корпуса. Также блокнот с ручкой и будильник, если нет собственных. На тренинги, лекции и экзамены опаздывать строго запрещено. Ознакомьтесь с индивидуальной программой перевоспитания, – повелела куратор и протянула распечатанные листы.

– Почитаю на досуге.

– Не затягивайте – завтра утром начинаете. Изучите расписание курса, распорядок дня. В конце исполнительный лист.

– Что за лист?

– Чтобы вам засчитали курс перевоспитания нужно получить положительные оценки от всех преподавателей. В течении двух недель вы обязаны посетить все без исключения занятия, затем на основании записей о явках, общей успеваемости и наконец квалификационных экзаменов, преподаватели ставят итоговые отметки в ваш лист.

– А если не получу ото всех? Вдруг предмет какой заковыристый попадется? Я, например, термех в универе раз пять сдавал.