Серж Валеджи "Тебе не увидеть дождя. Сборник рассказов"

Лион: Это так сложно.

Лев: Кто сказал, что будет легко? И не смотри на меня, я ничего подобного не говорил.

Лион: Да, не говорил, но твой свет, он становится бледным. Как будто гаснет.

Лев: Эх, скоро я не смогу удержаться, а течение изменилось и унесет меня не в сторону холма. Да, точно, не в сторону холма.

Лион: Причем здесь это?

Лев: Причем? Ты надеялся узнать, что там, за холмом, а я хотел отправиться, с тобой посмотреть, как исполнится твоя мечта. Ты помнишь, мечта обязана сбываться.

Лион: Ты должен подождать, подождать чуть-чуть, ты сможешь. Это течение не навсегда.

Лев: Конечно не навсегда, но нет сил. Поверь, я счастлив, моя мечта исполнилась. Ты мой лучший друг и не думай, это не из-за того, что ты единственный. Ты реально лучший! Ах да, чуть не забыл: прощай, друг. Вот видишь, мой научный вывод верен. Все, идет по кругу. Ладно, больше не могу цепляться за жизнь, а ты помни свое имя и кто тебе его дал.

Лион: Конечно, конечно, я запомню. Прощай, друг.

Лев: Меня ждет тишина…

Мечта

Я остался один, один, как когда-то давно, хотя меня много, но я один. Сейчас я помню все!!! Да и как можно забыть. Но Лев говорил «тренируй память», значит, забыть можно. Мой свет стал непрочный, близок и мой конец. Одно беспокоит моя мечта – увидеть творящееся за холмом исполнится без друга. Кстати, течение изменилось, меня унесет за холм, и мне все труднее удержаться.

Но нет, я не могу так поступить! Он спас меня от одиночества, дал имя. Теперь я Лион. Мы прошли огромный путь, и мой друг всегда был рядом. Ах, Лев, Лев, бедняга! Ему придется признать крах своих научных выводов.

Я продержусь, продержусь, сколько потребуется. И не нужен мне этот холм, мне нужен он, мой добрый друг. Ишь ты, «меня ждет тишина», – меня она тоже ждет!

Зарисовка

Ветер, качая деревья и, обрывая с них листья, уносил в своем танце за холм. Белый пушистый одуванчик одиноко стоял у подножия холма и любовался солнцем, будто в последний раз. Рядом качался опустевший стебель его собрата. Ветер крепчал, но белое пушистое творенье не поддавалось ему. Просто удивительно, откуда берутся силы. Но ветер хитрец, тоже не прост, стих, набрался сил и сменил свою тактику. Неожиданным порывом вырвался из-за холма, и пушинки, словно парашютисты, взмыли в небо и отправились туда, куда недавно улетели такие же пушинки его собрата.

Они завершат свой полет и опустятся на землю и в безмолвии вместе станут ждать весны и новой жизни. Да, их ждала тишина…

Эпилог

… За гранью свет и тепло, и это так знакомо, словно я жил раньше, только не помню этого. Хотя в памяти есть ключ ко всему. Просто при рождении мы забываем о многом. Но не все же, должен же помнить, кто я. Может я это я? Нет, есть что-то еще. Имя! Да, точно, имя! Как все знакомо вокруг: и великаны, и холм. Кстати, что там, за этим холмом? Нет, сейчас это не важно, нужно сосредоточиться. Что так звенит? Дин –дон, дин-дон. Вспомнил, есть секретный код. Дин-дон Дандилион, меня зовут Лион, Лион – это мое имя! Я вспомнил, нашел ключ и сохранил. Главное, запомнить имя и кто тебе его дал. Кто дал? Лев!

– Лев! – Тишина. Неужели его здесь нет?– Лев, пожалуйста, услышь меня!

– Вообще-то тебя слышат многие, но никому нет дела, кроме меня, конечно.

– Где же ты, друг?

– Удивительный парадокс, мы так стремимся охватить необъятное, разглядываем мир по сторонам, забывая обратить внимание на то, что творится прямо перед нами…

Справка

Левенцон от немецкого l?wenzahn – одуванчик.

Данделеон от английского dandelion – одуванчик

Не герой

герои совершают подвиги,

и память о них живет века,

а не герои спасают жизни,

но о них не помнят никогда.

Павел

Моя любовь спускается к реке

За спиною два больших крыла

Несет забытое в одной руке

В другой, что сказано со зла

Босые ноги топчут траву

Траву сомнений и обид

Терпением перелистывает главы

Не прочитанных упреков стыд

(из блокнота Павла «Моя любовь)

Прохладный ветерок порывами мягко гладил траву на холме, и она, словно приветствуя его, то сгибалась к земле, то снова вставала в полный рост. Хотя и было жарко, – пот пропитывал одежду, которая становилась мокрой и липкой, – все же ветер некстати: очень сложно разглядеть какое? либо движение. А ближе к селу чаще, словно часовые, росли кустарники, да и трава выше и гуще. Но они где?то рядом, так как утром недосчитались одного часового.

– Командир, там кто?то есть! – слегка прищуриваясь, шепнул Павел.

– Тихо, где? – словно успокаивая, спросил капитан.

Солдат кивнул и показал на холм. Там действительно кто?то возился? Или все?таки трава? Как же мешал ветер! Нет?нет, это какое?то живое существо, так как стало отчетливо выделяться что?то черное, возможно, голова, может, бок. Собака? Через мгновение все прояснилось.

– Это же пацан, – процедил командир, а на холме появилась маленькая фигурка мальчика лет семи.

Как он там оказался? Что делал? В голове роились безответные вопросы. Послышался свист, яростно нарастающий, и стало страшно: все поняли, что он означает. Павел рефлекторно сжался, и в этот миг – грохот разорвавшейся мины, затем другой, – тело ощущало дрожь земли. Взрывы один за другим подбирались к малышу, который от ужаса не мог шевельнуться и стоял в растерянности, не зная, куда ему деваться.

– Что они делают? Неужели не видят, кто там? – выпалил Паша и сорвался с места, кинувшись к холму, к той маленькой беззащитной фигурке, непонятно как оказавшейся в центре обстрела.

У домиков в селе замелькали тени, и сухие автоматные очереди добавились к свисту и грохоту. Боевики находились дальше от холма и селение было ниже, да и, скорее всего, ждали ответных действий, ведь вечером они пленили часового. Все были на взводе, поэтому и не стали разбираться кто там на холме.

– Стоп, дурак, куда!? – заорал что было силы капитан, но остановить то, что уже случилось, было невозможно. Сухое морщинистое лицо снова перекосилось в крике, уже взывая к разуму. – Стой, приказываю, солдат! Ты его не спасешь и сам…– крик утонул в грохоте разрывающихся мин.

Паша мчался со всех ног, отбросив все сомнения, в полный рост, напрямик, не обращая внимания на бронежилет, который туго обхватил его тело и мешал дышать полной грудью, на автомат, который прыгал сзади, как бешеная собака на ремне, вторя его движению. Забыл про страх, который всегда сковывал его, ведь мгновение назад он единственный сжимался от разрывов, собираясь всем телом в комок, как будто такая поза защитит. Над ним часто смеялись, выставляя напоказ его трусость. Вчера…

Вчера, когда они попали в засаду, и завязалась перестрелка, он забился, как заяц под куст, обхватив автомат. Все вели бой, все кроме него, наверное, инстинкт самосохраненья присущ не героям. Но сейчас! Любовь к той маленькой фигурке как будто взорвалась в нем, придав сил. Он летел, летел ястребом, который сверху камнем срывается к добыче, летел навстречу пулям и взрывам, презирая страх, лишь цель – та маленькая фигурка, оказавшаяся посередине всепожирающей и никого не щадящей войны. Совсем рядом с малышом фонтаном взметнулась в небо земля, но солдат уже обхватил тельце и накрыл собой.

Капитан увидел поднятую руку и облегченно вздохнул:

– Жив, зараза! – И, обернувшись к радисту, приказал, – шли весточку домой: нас накрыли, в деревне боевики, у них минометы, пусть прикрывают с воздуха.

Мальчик плакал и вырывался, но вставать нельзя, – здесь, на холме, они как на ладони.

– Тихо, тихо, все будет хорошо, – пытался успокаивать ребенка Павел, – пришел добрый дядя, он тебя спасет, ты только не кричи, а слушай, вот сейчас за нами прилетят вертолеты и заберут нас. Ты когда?нибудь летал на вертолете?

Больше он не знал, что говорить и от шума перестал себя слышать, как будто все звуки кто?то выключил. Странно, но именно сейчас он вспомнил, как со старшим братом ходил на рыбалку, и, когда они отплывали от берега, он очень боялся воды. Именно тогда удочка зацепилась, он ее дернул, и лодка наклонилась. Павел кинулся на другой край, и… Они с братом перевернулись. Он стал тонуть, тогда тоже пропали все звуки, а когда открыл глаза, – видел только пузыри, белые в желтой воде. Все это как во сне…

Павел вздрогнул и почувствовал руками вибрацию земли, она усиливалась, и сверху посыпались камни и трава.

Ребенок перестал плакать и возиться. Солдат хотел приподняться на руках, чтобы сильно не давить на него, затем осмотреться, когда почуял что?то у себя подмышкой. Подумал, какой?то упругий стебелек травы и дернул плечом.

Сильная боль… Хлопок… хлопок? Нет, это выстрел… на мгновение он замер… сейчас все пройдет, но боль усиливалась, а когда под бронежилетом струйкой потекла кровь, он начал терять сознание… Все как во сне…

Мальчик попытался выбраться из?под солдата, но никак не получалось, не хватало силенок, да и расслабленное тело было тяжелым. От отчаяния он закричал, но его крик скрыл грохот вертолетов. «Не обманул», – мелькнуло в голове у малыша. Как хорошо, что он не видел происходящее. Если бы встать на холме и перевести взгляд на село, то его невозможно было бы рассмотреть из?за огня, смешанного с землей и кровью. Шум и сильный грохот, стоны и разрывающиеся на части тела от снарядов, которым безразлично кто ты, боевик или мирный житель, а может, чья?то мама? Холодные, бездушные, несущие смерть снаряды. Как хорошо, что он не видел происходящего. И еще никак не выбраться.

Он вспомнил вчерашний день, когда в село пришло несколько мужчин, среди которых был его отец, державший в руках револьвер.

– Ну, иди сюда, сынок, ты же джигит, на, – он протянул ему оружие, – учись. Неверные повсюду, они хотят поработить нас.

Когда пистолет оказался в детской руке, чувствовалась тяжесть, но было приятно, ведь все вокруг смеются и хвалят тебя. Как будто праздник, и у тебя настоящее детство, и нет войны, и это всего лишь игра. Но тут появилась мама, она ходила к колодцу за водой, в тот день она очень плохо выглядела, бледная, уставшая. Сделав несколько шагов, она останавливалась и снова несла воду. Болезнь измотала ее.

– Что стоишь, иди, похвались, – подтолкнул кто?то его вперед, и малыш, подняв револьвер над головой, побежал навстречу матери.

– Мама, мама, теперь я джигит, смотри, – но, увидев слезы в ее глазах, остановился.

– Ты думаешь, оружие делает джигитами? – Она посмотрела на мужа и людей, которые его окружали. – Выброси это немедленно!

– Нет, я уже взрослый! – Мальчик сунул опасную игрушку в карман. – Давай я помогу. – Он взялся за ведро, но оно было таким тяжелым.

– Не надо, Усам, Усамчик, милый, оставь, – просила мама, а он, сделав шаг, упал и уронил ведро. Стоящие с отцом люди смеялись. – Ничего, не расстраивайся, я сейчас отдохну и схожу, – успокоила его мама.

Она не сходила, дойдя до дома, слегла, ночью чуть не лишилась жизни, а утром… Утром он, словно собака, пробрался в траве на холм, чтобы закопать револьвер, и вот лежит, тело врага тяжелое и никак не выбраться…