Врачи скорой вкатили больную, и ординатор машинально расписалась в сопроводке, который подсунула ей фельдшер.
– Жить будет? – поинтересовалась женщина в синей форме.
– Не знаю, – Вера не лукавила на счет прогноза.
Ординатор не понимала, что делать и благо часть работы взяли на себя опытные сестры. Вера только проверила, что есть дыхание и сердцебиение, как девушки покатили пострадавшую в палату и начали оперативно крепить датчики, скорая тем временем отчитывалась.
– Вер Пална! – раздался из палаты напряженный голос сестры.
Скоропомощная бригада ретировалась, хлопнув тяжелой железной дверью отделения и оставив Веру один на один со смертью. Хранительница так и не решилась просить помощи. Ей было бы невыносимо стыдно увидеть удивление на лицах этих людей, смешанное с брезгливостью. Вскоре девушка об этом пожалела. Реаниматологи не стеснялись звать друг друга, когда происходило что-то нехорошее.
Что это именно оно, предагональное состояние, Вера поняла, взглянув на пациентку. Дыхание редкое, поверхностное. По монитору давление держится едва-едва. Дрожащей рукой черкнув в листе назначений кардиотоники и обезболивающее, Вера уставилась на кушетку.
– Вера Павловна, ставить трубу? – подсказала медсестра, вопросительная интонация была тут только для вежливости.
– Да. Клинок! – решилась хранительница.
Интубация прошла на адреналине, который теперь в избытке плескался у Веры в крови. Но давление пациентки не поднималось, пульс едва бился на сонной артерии.
Сестра указала на странно раздувшуюся грудную клетку пациентки.
– Вер Пална…
Хранительница сорвала с шеи фонендоскоп и прижала раструб к груди больной. Справа слышно как дышит легкое, раздуваемое машиной. Слева глухо. Медленно в голову втекло: пневмоторакс! Если тут же не проткнуть грудную клетку и не поставить дренаж, женщина обречена.
– Набирай дежурного хирурга! – крикнула Вера сестре.
– Делайте рентген, – распорядились на том конце провода безразличным тоном. – Я не могу! У нас на столе дал остановку перитонит! Качаем!
На заднем фоне было слышно, как кто-то командовал реанимационными мероприятиями.
– Зови из приемного! – на этом звонок оборвался.
Вера набрала Виктору. Бесконечно долго тянулись гудки в трубке. И тут она поняла: хирург после дежурства. Вероятно, телефон на беззвучном или что-то вроде того.
Вера выбежала в приемное и пронеслась мимо родственницы Петровой так быстро, что та не успела открыть рта, как хранительница была уже за поворотом. В кабинете хирурга было пусто.
– Отошел перекурить, – сообщила сестра.
– Звони ему! Сейчас же! – рявкнула Вера.
Женщина смерила хранительницу недоверчивым взглядом и медленно, неохотно стала нажимать кнопки на телефоне. Вера чувствовала, как кровь у нее стучит в висках, пока медсестра смотрела перед собой в пространство.
– Не отвечает.
Тут только медики обратили внимание на звук вибрации, доносившийся из кармана белого халата, оставленного у входа на крючке.
– А! Ясно. Забыл сотовый, – вздохнула медсестра.
Вера вылетела за дверь. Оставалось последнее средство – Иннокентий.
– Мне нужна помощь! – заорала в трубку хранительница, когда услышала в ответ спокойное "Да?".
Ей с трудом верилось в то, что кто-то из врачей, наконец, отозвался на ее просьбу. Вере было уже все равно кого задействовать, лишь бы не оставаться один на один со своей беспомощностью.
– Я же не реаниматолог, Вера… – ответил психиатр.
Тут девушку понесло:
– У нее пневмоторакс и я не знаю, что делать! Я одна, хирурги заняты!
Звонок оборвался. Вера побрела из приемного обратно к себе, чувствуя себя истощенной. Что если пациентка ухудшилась? А если она умерла, пока Вера носилась и паниковала?
У дверей реанимации на Веру снова напала родственница Петровой. На сей раз она подготовилась и, видимо, поджидала выскочившую за дверь реаниматолога.
Грузная тетка перегородила вход, выглядела она так, что убрать ее с дороги помогла бы только бригада санитаров.
– Вы сейчас же пропустите меня к маме и отчитаетесь за лечение! – заявила она.
Вера вспылила.
– У меня там умирающий пациент!
– Видела я вашу реанимацию, – хмыкнула Петрова-младшая. – Вы только что бегали курить.
Вера готова была завыть, но тут из приемного появился психиатр. Поравнявшись с коллегой, он внимательно посмотрел на Петрову, и когда та с неприязнью покосилась на Иннокентия, легонько сдвинул очки на нос и заглянул скандалистке в глаза. Та промолчала. А потом села на лавочку у двери, сложив на коленях руки. Вид у нее был потрясенный и трогательно-растерянный.
– Мама будет любить вас даже там, хоть она никогда такого и не говорила. Зная это вы, наконец, сможете заняться своей семьей, – проговорил психиатр, между делом набирая код на замке отделения.
Следом он распахнул перед коллегой дверь.
– Как ты это сделал?
– По-моему, тебе требовалась помощь, – скороговоркой произнес психиатр. – Так что там? Пневмоторакс?
Вера указала в зал и пошла следом, надеясь, что пациентка еще жива и выдержала эту постыдную неразбериху.
– Действительно, – обернулся к Вере психиатр. – Дела плохи, судя по монитору.
Хранительница сглотнула.
Она приплела дежурного невролога только для того, чтобы не так строго отвечать перед собственной совестью. Словно она сделала все, что могла. Если бы Вера действительно хотела оказаться полезной сейчас, она не просиживала бы предыдущие дни в ординаторской, прячась от прямых обязанностей.
– Я не смогу спунктировать, – проглотив гордость, призналась Вера. – А хирурги… У них остановка на операции.
Иннокентий кивнул и стал командовать медсестрами. Маленькое реанимационное отделение объединилось вокруг единственного врача, который знал, что надо делать, не сомневался в надежности своего ума и рук. Вера и сама не заметила, как тоже подключилась, забыв про стыд. Психиатр был настоящим именно сейчас. Его руки были руками врача, работающего по призванию.
– Ты, правда, не знала, как это делается? – спросил Иннокентий, когда все было готово.
Вера отрицательно покачала головой.
– Читала в учебниках, – сказала она. – Я бы сделала больной хуже…
– Когда я начинал, врач должен был уметь делать все, – Иннокентий махнул рукой. – Пойдем!
Пациентку уже перевезли в палату и снова подсоединили к датчикам. Шумел насос, откачивая из легких воздух. Женщине становилось лучше. Вера, чувствуя себя обессиленной, опустилась на свободную кушетку.
– Я чуть было не убила ее своей беспомощностью, – это была исповедь.
Психиатр стоял в двух шагах и молча смотрел в монитор.
Вера не ощутила привычного раздражения – она не любила, когда ее жалели, но видеть, что Иннокентий умеет заботиться о других, ей было на редкость приятно. И тогда она снова наступила на горло гордости:
– Останься тут пока не вернется Михалыч, – едва слышно сказала Вера.
Иннокентий сел рядом и покосился на мужчину, лежавшего на ближайшей кушетке.
– Не нравится мне, как он двигает руками. Что за диагноз?
Вера посмотрела на листок, приклеенный к торцу кровати:
– Алкогольная интоксикация.
– Надеюсь, фиксирован прочно.
Снова стало неприятно тихо.
– Как у тебя получилось урезонить дочь Петровой? – заговорила Вера.
Иннокентий довольно долго молчал, словно раздумывая, стоит ли ей слышать ответ.
– Это мой дар. Ты должна была слышать о нем.
Мимолетный взгляд психиатра выглядел лукавым, и Вера поняла: последует очередная манипуляция.
– Да, – вера убрала за ухо прядь удивляясь, как ему удается все время угадывать. – Но я думала, ты используешь его для сумасшедших.
– С психически больными другое. Я забираю себе их чудовищ.
Вера уставилась вперед.
– Себе?
– Виктор успел рассказать о том, как я сюда пришел? – в голосе Иннокентия звучал холод.
Было видно, как в отделении укладывались медсестры. Больные и так спали. Это был разговор для двух хранителей.
– Да.
– Та самая лечебница исчезла, – Иннокентий тоже смотрел в противоположную стену. – Когда я впервые снял очки, то понял: они ушли со мной.
Вере казалось, что из-под дверей отделения тянет уже знакомым потусторонним холодком. Уж лучше бы она не спрашивала.
– Чудовищам, которых годами растили те покалеченные души, я показался очень привлекательным, – Иннокентий развернулся и посмотрел на Веру, – но я научился с ними жить.
– Исцелился от безумия? – произнесла Вера.
Психиатр хмыкнул.
– С тех пор я забираю у сумасшедших бред, когда они, конечно, готовы от него избавиться.
Девушка почему-то вспомнила про его картины и почувствовала, как кровь отливает от щек.
– Родственница Петровой не шизофреничка.
– Я известен среди хранителей как лучший психотерапевт, – с этими словами Иннокентий поправил очки. – То, что я делаю не для сумасшедших, хранители называют гипнозом. Я могу внушить любую мысль. Когда я только открыл в себе этот дар, то думал, что он дает исцеление. Но оказалось, что это нечто вроде морфия. Потом им нужны все новые дозы любви, признания, добра. И я не хочу на это растрачиваться. Исцелиться можно только долгим и мучительным трудом души. Поэтому я и стал практиковать психотерапию. Уверен, что об этом Виктор тоже не промолчал.
Психиатр улыбнулся краешками губ, и Вера поняла, что неуместная откровенность хирурга его по-прежнему злила.
– Еще он сказал, что нельзя смотреть тебе в глаза.
Иннокентий поднялся и прямо взглянул на нее.
– Это потому что я могу уничтожить бессмертного. Но можешь не бояться. Мне запрещено снимать очки без приказа.
Страх – поняла Вера. Он ведь специально ее пугал.
Психиатр развернулся.
– Буду в ординаторской.
И тут больной с алкогольным отравлением неожиданно рванулся, порвав вязки и еще до того Вера успела что-либо предпринять, и со всей силы ударил психиатра.
– Сатана! – во всю глотку заорал мужик. – Здесь Сатана!
Иннокентий от удара такой силы отступил на два шага назад, но все-таки удержался на ногах.
Вера бросилась к коллеге. Психиатр прижимал руку к лицу, обезумевший мужик продолжал бесноваться, а анестезиолог с неприятным чувством заметила, что очков у Иннокентия больше не было. Она уже видела в ремзале, где они с психиатром вместе ставили дренаж, что дужки сзади были стянуты леской.
Больной ударил Иннокентия снизу в подбородок, заставив психиатра запрокинуть голову, так что дужки соскочили с ушей. Теперь очки, судя по звуку, закатились под одну из коек.
Психиатр со злостью взглянул на разбушевавшегося пациента.
– Лежать! Нет никого в палате! Спи! – в голосе Иннокентия слышались неприятные нотки, и Вере стало не по себе.
Если этот, еще недавно такой уверенный в себе врач испугался, значит, произошло что-то по-настоящему плохое.
Тем временем мужик послушно опустился на койку и захрапел.
